Вам доверяются люди
Шрифт:
— В следующий раз! — бешеным голосом закричал Степняк. — А теперь прикажете стены выламывать, да? Ведь у вас из приемного отделения в рентгеновский кабинет больной должен через третий этаж путешествовать, хотя, между прочим, и рентген и приемное отделение внизу. Прохода, видите ли, сделать не догадались! И выходит: вези человека на каталке в лифте на третий этаж, потом через все здание к другому лифту, потом спускай вниз… А вы за лифты поручитесь, что они не застрянут? А мусоропровод где? В ведрах, что ли, отбросы таскать сверху вниз? А водопровод! Воду
Вокруг Степняка и архитектора уже столпились все участники сдачи-приемки больницы.
— Ого, какой темперамент! — снисходительно, словно раскапризничавшемуся ребенку, сказала Бондаренко и улыбнулась ярко накрашенными губами. — Ну, товарищи, не будем терять времени, надо составить список недоделок…
— А кто подпишет акт приемки? — озабоченно спросил длинный прораб.
— Только не я! — Степняк рубанул правой рукой воздух.
— Горячка, горячка! — все еще улыбаясь, вздохнула Бондаренко. — Зачем так обострять вопросы? Война давно кончилась, и, я полагаю, тут сражаться не с кем. Строители устранят недоделки…
— В пределах возможного, — быстро вставил прораб.
— В пределах необходимого, — властно поправила Бондаренко и первая пошла к лифту.
В этот день Степняк неминуемо испортил бы отношения и со строителями и с Бондаренко, если бы не Лознякова. Он не сразу рассмотрел эту темноволосую, с легкой рыжинкой женщину. Она держалась чуть в стороне, незаметно и показалась ему совсем незначительной. Однако ее короткие замечания, когда составлялся список недоделок, были гораздо существеннее негодующих восклицаний Бондаренко, и в спорах со строителями она очень твердо отстаивала свое мнение. Степняк удивленно покосился, увидев в маленьких руках Лозняковой блокнот с перечнем тех самых строительных промахов, из-за которых он разбушевался наверху, у дверей операционной.
«Кто такая? И когда вообще она успела?..»
Бондаренко, словно прочитав его мысли, спохватилась.
— Да, я не познакомила вас, кажется? — сверкнув золотой коронкой, заулыбалась она. — Это же товарищ Лознякова, Юлия Даниловна, популярнейший человек в районе! Девять лет проработала участковым врачом. Но мы решили: больница-новостройка требует жертв. Лучшие силы вам отдаем!
— Вы терапевт? — спросил Степняк.
— Терапевт.
— И какой терапевт! Говорю вам, весь район завидует! — Бондаренко и вздохнула и руками развела, словно удивляясь собственной щедрости.
— Будет вам, Таисия Павловна! — поморщилась Лознякова.
— Все скромничаете! А сколько Гнатович уговаривал вас пойти главным? Но мое слово твердое: сказала — временно, и видите — не обманула. Действительный главный пожаловал!
Бондаренко сделала шутливо-торжественный жест в сторону Степняка и, стуча каблучками, заторопилась к строителям. Они стояли группкой в отдалении, о чем-то негромко переговаривались. Слышно было, как, едва подойдя к ним, Таисия Павловна заспорила с длинным прорабом.
— Выходит, я и дорогу вам перешел? — вполголоса, неловко пробормотал Степняк.
— Мне?
— Что так?
— Нет вкуса к административной работе. Люблю поближе к людям…
— Чего уж ближе — главврачом!
— Не всегда, — Лознякова не то поежилась, не то пожала плечами.
Разговаривая, она чуть запрокидывала голову, потому что была невысокого роста, и это движение показалось Степняку детски доверчивым. Так откидывал свою круглую головенку Петушок, делясь с отцом чем-нибудь важным.
Сейчас Юлия Даниловна настойчиво ловила взгляд Степняка. Он понял это и пристально посмотрел ей в глаза.
— Разве вы не считаете, что в работе главное — люди? — спросила Лознякова.
— Конечно.
— Ну вот, я и занималась тут подбором людей. Ничего, приходят понемногу. Только с сестрами и санитарками беда…
Степняк понимающе кивнул: сестер и санитарок всегда не хватает, это он хорошо знал.
— Я уж все больницы района обошла, чтоб поделились с новостройкой. Но кто же, согласитесь, отдаст опытную операционную сестру?
— Пусть Бондаренко прикажет.
— Прикажет? — губы Лозняковой насмешливо дрогнули. — Да ведь мы не в армии.
Она все еще стояла с запрокинутой головой. Степняк только сейчас рассмотрел на ее лице шрам, протянувшийся от правой брови через всю щеку к уголку рта. Шрам этот не уродовал Лознякову, но придавал особую характерность тонким и женственным чертам лица.
— Вы были на фронте?
— Была.
— Сестрой?
— Нет, почему? Врачом. Хирургом медсанбата.
— И после этого стали терапевтом?
Откровенное разочарование звучало в вопросе. Степняк хирургию предпочитал всему на свете.
Пришлось… — буднично сказала Лознякова. — Думала, что не сумею выстаивать полный операционный день на протезе.
Степняк внутренне охнул. В пустое, гулкое помещение, наполненное мирными запахами известки и олифы, залитое нежарким октябрьским солнцем, хлынула война со всей ее болью, кровью, непрерывным страданием, бессмыслицей смерти, обрывавшей каждоминутно тысячи молодых, непрожитых жизней. Все, что знал Степняк о войне, все, что испытал сам и что навеки отложилось в его памяти, разом вспыхнуло от простого ответа этой маленькой женщины с нежным и доверчивым лицом, пересеченным шрамом. «Пришлось! Пришлось! Пришлось!» — тупо повторял про себя Степняк, глядя куда-то поверх головы Лозняковой.
Пятнадцать лет прошло с окончания войны, а он все еще делил людей на фронтовиков и тыловиков. И хотя весь его нелегкий жизненный опыт говорил о том, что среди фронтовиков попадались и слабодушные и ничтожные, а среди тех, кто воевал за тысячи километров от переднего края, были истинные герои, он не мог не ощущать некоего фронтового братства с каждым, кто отведал окопной страды.
— Идемте же, товарищ главный, — услышал он вдруг негромкий голос Лозняковой, — Таисия Павловна давно зовет вас, не надо без толку нервировать начальство!