Ван Ван из Чайны

Смолин Павел

— Спасибо! — скопом поблагодарил я односельчан и спрятался от них в машину.

— Сейчас на тебя смотрит вся деревня, а вскоре будет смотреть весь Китай, — оптимистично заявил Ван Дэи, аккуратно проезжая сквозь расступившуюся толпу.

— Ты же не станешь грузить в нашу новенькую и чистую машину цемент и удобрения? — заподозрила китайского папу в страшном бабушка Кинглинг.

Дернувшись — точно стал бы! — отец поспешил заверить:

— Ни за что! Это сокровище, — ласково похлопал ладонью по рулю. — Достойно лучшего, а не какого-то там цемента!

— Ну-ну, — скептически фыркнула бабушка. — Что ты там собрался вообще купить?

— Цемент, удобрения, — не

без сарказма ответил Ван Дэи. — Новую лопату — все наши уже много раз сгибались и разгибались, а нам с Вэньхуа нужно прокопать канаву для питья козам. Нужно заказать шлакоблоков для нового дома, — на его лице появилось мечтательное выражение. — Фундамент мы с малышом и братом зальем сами, сами возведем стены. Я поговорил с мужиками — пара из них поможет нам за небольшую плату. Нужно будет успеть до осени — без Вана будет сложнее. Еще нам нужно кое-что для трактора…

Поняв, что это — надолго, я залез в телефон. Что там у сестренок… Пятьсот пятьдесят тысяч подписчиков, третий миллион под «шоколадным видео» почти взят. Крутись, счетчик, возноси девочек на вершину социальной лестницы и наполняй семейный бюджет юанями! Так, нужно принять заявки в «друзья». Итоговый счетчик получился внушительный — больше трех тысяч. Лайки под моими фотографиями и постами прибавлялись на глазах, а под свежайшим постом — где я с почетной грамотой в руках и текстом о том, как я благодарен семье за поддержку и помощь с учебой, пачками появлялись удивившие меня дружелюбием и словами поддержки комментарии. А вот этого ублюдка, обвинившего меня в жульничестве, отправляем в черный список. В Китае не без урода!

С каждым километром лицо бабушки Кинглинг светлело все больше и больше. Пекин — сама она говорит «Бейджин», и я стараюсь вслух говорить так же, но память Ивана старательно мне мешает — это ее молодость, ее воспоминания о лучших годах и ее надежды на процветание семьи. Пережив падение, преодолев испытания, она возвращается туда, где по ее мнению ей и место.

— Документы, — буркнув себе под нос, она в очередной раз полезла в сумочку. — Свидетельство о рождении, — принялась перечислять мои бумажки. — Паспорт, паспорт регистрации места проживания, письмо из сельсовета (требуется для легализации бабушкиного нахождения в городе — вот, мол, приехала внука «поступать»), результаты Гаокао, выписка из медицинской карты (прививки и все такое), грамоты от школы, Комсомола и Отдела образования, характеристика из школы…

До вокзала мы добрались, когда солнышко закатилось за горизонт. Ван Дэи помог нам достать сумки из багажника и поспешил уехать — магазин скоро закроется. Подхватив багаж, мы прошли через наполненные людьми залы и попали на перрон, где нас подхватил и понес в нужном направлении поток стремящихся попасть в Ченгду людей. Чтобы не потеряться, мы с бабушкой цеплялись за ручку нашего чемодана с колесиками — новый, купленный ею специально для поездки в столицу.

Ехать нам три часа, а потом, после пересадки в Ченгду, еще восемь. Спальные места на первом этапе нам не светят — бабушка Кинглинг пытается сэкономить. Что ж, три часа можно и потерпеть. Электричка — она и в Китае электричка. Громкоговоритель неразборчиво бубнил названия остановок, сиденья были полны пассажиров, пахло перегаром, «дошираками» и «с собойками», слышались обрывки разговоров, смех и детский плач. С местами нам повезло — в середине вагона, третье место на нашем сиденье пока пустует. Бабушка достала мне перекусить и велела паре едущих напротив нас поддатых мужиков средних лет не приставать к нам с разговорами и не приглашать играть в Маджонг. Те, к моему удивлению, послушались, и продолжили бухать

и щелкать костяшками очень тихо и вежливо.

Глава 22

Освещенная пробивающимися через легкую взвесь смога — я ожидал худшего — солнечными лучами платформа номер четыре западной железнодорожной станции Пекина поражала воображение, настолько огромной она была. Не меньше воображение поражало количество людей — я-то думал Гуанъань и Ченгду густо населены, но здесь… Здесь я начал понимать, почему правительство так старается не выпускать людей за пределы родных провинций. Обилие камер не мешало бабушке волноваться за сохранность нашего имущества — еще в поезде она поделила деньги на две части, одну заставив спрятать меня в пришитый к трусам — красным, конечно, удачу приманивать — кармашек, а вторую заныкав в свое декольте. Документы отправились в «секретный» карман сзади моего рюкзака, а потому защищены моей же спиной.

— Хорошо, что с твоим ростом тебя не потерять! — нервно подбодрила меня явно растерянная Кинглинг, стараясь выглядеть так, будто все здесь ей знакомо.

Я и вправду выделялся — почти на голову выше среднестатистического путешественника на этом вокзале. Из-за этого на меня глазели — до моего «взлета» в деревне такого не было, потому что все привыкли, что «Кузнечик» вот такой. Поглядывали на меня и в Гуанъане, но мне тогда было не до того — волнение перед экзаменами и посещением Комсомола, помноженное на искаженный (хотя здесь уместнее «улучшенный») памятью Ивана взгляд заставляли думать о другом.

— Все перестроили, — поджала губы бабушка. — Но народу столько же, как всегда, — ностальгически улыбнулась.

В Пекине она не бывала больше двадцати лет, а до этого с момента принудительного переселения в Сычуань бывала очень короткими «наездами». С тех пор всё сильно изменилось, но признать это бабушка не хотела — ностальгия в ее голове словно корректировала то, что видят глаза, унося бабушку в далекое прошлое.

С трудом разобравшись с навигацией, влившись в нужный людской поток, мы вывалились из здания вокзала. Чертыхнувшись на указывающую внутрь вокзала стрелочку обещающей вход в метро табличку, вернулись обратно и добрались до эскалатора, спустившись под землю.

— Девятая или четвертая линия, девятая и четвертая линия… — словно мантру повторяла бабушка, к этому времени уставшая играть в старожилку и начавшая крутить головой с утроенной силой.

Я тем временем потихоньку брал ситуацию под свой контроль при помощи скрепного китайского приложения с картами и визуально — ориентируясь по табличкам со стрелками. Навигация толковая, и, если бы не чудовищное количество людей, было бы совсем хорошо.

В поезд мы едва влезли. Бабушка Кинглинг проявила свой доминантный характер, прогнав с сиденья мужика средних лет, и уселась с предельно довольным видом. Одобряю — пожилым надо уступать, а тем, кто не уступает, можно вежливо об этом напомнить. На следующей станции я воспользовался возможностью встать в закуточек рядом с неактуальными на этом направлении дверьми. Не прислоняюсь!

Сорок пять минут пути в переполненном поезде с непривычки дались тяжело, и из метро я выбрался, стараясь не хватать ртом воздух — я же китаец, нужно держать лицо и изображать невозмутимость и стойкость в любой ситуации. Ничего, привыкну — мне в столице жить, и желательно — долго и счастливо.

Попытка поступить в альфу и омегу отечественного образования — Пекинский университет — в моих глазах чистая авантюра, но бабушка Кинглинг настояла попробовать, а все мои аргументы за то, чтобы не тратить время, отмела фразой «почему бы не попытаться?».