Ванечка и цветы чертополоха
Шрифт:
— Упаси Господь! Влюбился без памяти. Буду пока квартиру снимать, а дальше видно будет.
— А ты уверен, что девка стоящая?
— Уверен.
Они поговорили о том о сём ещё минут пять и договорились, что Сашка перезвонит, как будет что-то понятно. Примерно такой же разговор состоялся у Палашова с другим товарищем, Митькой Чернышёвым. Только тот уже давно жил по другому адресу, и Палашову пришлось оставить номер его родителям, после чего Митька ему перезвонил и дал другой номер телефона.
Чернышёв, правда, принялся вспоминать, как они в молодости дурили, как песни орали под гитару. В общем, те ещё были правоохранители.
Во дворе жил паренёк постарше. В деревне таких называют «первый парень на деревне», в городе правомерно назвать, наверное, «первый парень во дворе». Он здорово играл на гитаре и задавал тон среди ребятишек. Тогда же, лет в одиннадцать, Женька заворожённо следил за его руками, стараясь постигнуть, как из нелепых, но ловких телодвижений рождаются сильные, бьющие прямо в самое сердце звуки. Тогда он полюбил гитару, отдав ей предпочтение перед всеми другими музыкальными инструментами. Он потратил немало времени на сопровождение парня с заурядным именем Алексей Иванов, буквально стал его тенью, доказал верность не одной дракой, заслужил привилегию иногда держать инструмент в руках, потом — дозволение иногда извлекать звуки, дальше — менять струны, знать строй и уметь настраивать. И когда в целом инструмент был приручен, началось бурное поглощение нотной грамоты и системы аккордов.
Вскоре тётя Вероника узнала о пристрастии племянника и подарила ему на день рождения его первую гитару. И тогда началась другая жизнь — тогда родился гитарный дуэт Иванов-Палашов. И вот это звучало по-настоящему знатно и собирало стайки ротозеев во дворе, а иногда даже взрослые подходили послушать. Женька в мастерстве начал наступать Лёшке на пятки, поэтому тому приходилось постоянно самосовершенствоваться. Года четыре длилась эта гитарная гонка, пока Иванова не забрали в армию. Дальше каждый продолжил сам по себе, и не успел вернуться Лёшка, как Женька поступил в Школу милиции и уехал учиться в Москву. После гибели родителей Палашов забросил гитару на целый год, истязая себя физическими упражнениями, стрельбой и рукопашным боем. Но год — маленький срок, чтобы растерять навыки. Какая-то тёплая молодёжная компания вынудила его снова взяться за гитару. Так он и музицировал до окончания учебного заведения, дающего высшее юридическое образование. Отправившись на службу в Венёв, он играл и пел только для себя в качестве психотерапии и старался не разглашать музыкальных способностей. Да и случая не представлялось.
А Митька Чернышёв жил полной жизнью. Уже имел двоих детей от разных браков. Из органов не только не ушёл, а, наоборот, закрепился. Стал почти лысым.
До Володьки Комиссарова Евгений не дозвонился вовсе. Но на следующий день Володя вдруг
— Слушай, Палашов. Здорoво! Ты, говорят, сбежал из своего захолустья? Тащи свой зад сюда. Я тебя с одним киношником познакомлю. Они сейчас как с ума посходили! Все снимают про нас фильмы. В общем, нужен консультант. По мордобою. И всякие там нюансы процессуальные и юридические…
— Куда? — ухмыляясь бесцеремонности и узнав по ней старого товарища, спросил Евгений Фёдорович, когда, наконец, дождался паузы.
— Что «куда»?
— Куда зад тащить, спрашиваю.
Они договорились в тот же вечер встретиться в ресторане возле Володькиной работы. Придя в зал с приглушённым освещением, Палашов долго шарил глазами по посетителям, пока с трудом узнал товарища молодости. Из чернявого жилистого пацана Комиссаров превратился в довольно-таки жирного борова с узкими заплывшими глазками. Он сидел за нарядным столиком у стены и уплетал мясо по-французски. Комиссарова обтягивал тесноватый ему синий костюм. Евгений подошёл, разделся и повесил на стойку-вешалку пальто, сел напротив. Володька недоверчиво посмотрел на него, всмотрелся повнимательнее и изрёк:
— Ёп-ты! Палашов, это ты, что ли? В жизни не узнал бы. Роскошно выглядишь!
— Я тоже смотрю, не пойму: ты — не ты? Здравствуй! Приятного аппетита! Хотя аппетит у тебя и так отменный.
Комиссаров бросил есть и сосредоточился на собеседнике.
— У тебя тоже всегда отменный аппетит был, но, блин, и не подумаешь, Женёк, глядя на тебя.
— Не в коня корм.
— Что будешь? Я угощаю. Здесь они очень вкусно мясо готовят.
— Я же общаться, а не есть пришёл. — Палашов усмехнулся. — Чашку кофе выпил бы, если он тут вкусный.
К ним как раз подошёл официант, молодой парень в брюках и белой рубашке.
— Будь любезен, Антон, принеси две чашки эспрессо.
И когда официант удалился, снова заговорил со старым товарищем.
— Меня ты видишь — располнел, подурнел. К тому же жутко занят. Бегать я уже не мастак. Так что буду сидеть в кабинете, а бегают пусть опера. А к киношникам тебя отправим. Расскажи, как жил эти годы, чем занимался, чтобы я понимал, что ты меня не подведёшь, потому что я за тебя ручаться буду.
— Голова у ног ума не просит. Но у меня, например, во время ходьбы мозг лучше работает. Хотя не мне тебя учить очевидным вещам. Связываться с кинематографом я, конечно, никогда не думал. Но в качестве консультанта можно. Любопытно даже. Рукопашным боем я владею, стрельбой занимался, сам знаешь. Семь лет — следователем. Совершенно разные дела вести приходилось. В конце концов, если поставят меня в тупик, я к тебе обращусь за советом. Поможешь?
— По моему опыту плевать они хотели на правдоподобие в своих фильмах. Слушай, Женёк, всё понимаю, кроме одного: почему ты раньше в Москву не вернулся? Что тебя там держало в этом…
— Венёве. В Венёвском районе Тульской области я работал. Не знаю, помнишь ты, Володя, или нет, я не хотел в Москве оставаться. Путь от моего кабинета до квартиры на машине длился пять минут, а пешком — пятнадцать. И всё меня там устраивало в «этом Венёве», маленьком, уютном и родном. И работы более чем достаточно. Зарплата маленькая, это — да, но должны же когда-нибудь повысить. Несознательно же уполномоченных вооружённых людей с таким достатком держать. Обстоятельства личной жизни у меня поменялись, вот что, Володь.