Варенье
Шрифт:
В «Стройдетали» было тихо: никто не бастовал, не объявлял голодовку. Но недовольные имелись. Люди ругали правительство, заведшее страну в тупик, были недовольны президентом. Но лучше от этого не становилось. Когда будут деньги, никто на предприятии не знал: может, завтра, а может, послезавтра. Начальник цеха отмалчивался. Уже на сигареты, на хлеб денег не осталось. Проходило завтра, послезавтра, и – все так же не было денег. Люди, точно малые дети, опять верили в завтрашний день. С надеждой, оно легче было жить.
Ровно в восемь начиналась смена в «Стройдетали» и в пять заканчивалась. Работали полный день. Работать за просто так, даром никто не хотел. Было невыгодно работать. Упадническим,
Смена только началась; а у сварщиков ремонтного цеха, сварочное отделение, уже перекур. Время пить чай. Дружным был коллектив. Только один Носов Олег из коллектива держался в стороне, сам по себе. Он работал в цехе уже десять лет. Человек был серьезный. Двое детей. Черемных Данил, Колобов, по прозвищу Колобок, Юрка Зиновьев, Степаныч – все они пришли в «Стройдеталь» из саратовского леспромхоза. Их стаж работы в «Стройдетали» был небольшой. Сразу же, с первых дней проведения в стране рыночных реформ, леспромхоз залихорадило, не стало заработка. И люди побежали кто куда. Первым в «Стройдеталь» пришел Черемных Данил. Через месяц с леспромхоза ушел Колобов, по прозвищу Колобок. Прозвище дали ему за малый рост. Оно осталось с ним и в «Стройдетали». Вскоре перебрались Юрка Зиновьев, Степаныч. Проживали они все четверо в городе на одной улице; а Черемных с Зиновьевым даже были соседями по этажу. Они часто вместе сходились, выпивали. Отношения их строились на взаимном уважении другу к другу и были сродни родственным. Вдвоем, втроем легче было адаптироваться в коллективе, они это хорошо понимали. Два, три человека – это уже сила. Заводилой, иначе лидером, был у них Черемных. Без лидера в коллективе никак нельзя: даже в самом маленьком коллективе, в два человека, он есть. Кто-то должен быть первым, кто-то – вторым.Так уж устроен мир.
Черемных был разведен, жил с матерью. Невысокого роста, недурен собой; характера беспокойного. Ему было уже двадцать девять лет. Зиновьеву двсадцать пять; Колобку – дввадцать четыре; Степаныч уже как год был на пенсии. Случалось, четверка с леспромхоза ссорилась, но сразу и мирились, не было зла. Когда один за всех и все за одного, и работать легче. Работы в цехе было немного. У Колобка совсем не было. Мастер искал ему. Сдучалось такое, что она появлялась только в конце смены. Часто работа была разной, не по специальности: уборка территории, вывозка мусора.
Главное, занять людей, чтобы не слонялись без дела, не сидели.
Сварочное отделение по шагам, Зиновьев мерил, было двадцать шагов в длину и пятнадцать в ширину. Шаги у Зиновьева были большие. Сам он был около двух метров роста. Пол в отделение был выложен чугунной декоративной плиткой.
Имелись шесть сварочных аппаратов и один полуавтомат. Был пресс… Шкафы с инструментом. Разметочный стол. Рядом с ним стоял обеденный стол, на столе – железные кружки, литровая банка с песком. Два латанных-перелатанных стула и скамейка. У каждого свое место. Степаныч с Колобком и Носов сидели на скамейке; Степаныч – в середине. Черемных, Зиновьев сидели на стульях. Рядом с Черемных на табуретке сидел Васин Колька, практикант, с училища. Он работал в «Стройдетали» вторую неделю. Его наставником был Черемных.
Все сидели за столом, ждали, когда Степаныч принесет кипяток из кузницы. Кузница находилась за стенкой. Там всегда была кипяченая вода. Кузнец специально кипятил. Большая емкость, на весь цех.
Степаныч не торопился.
– Тебя, Степаныч, только за смертью посылать! Сколько можно ждать!? – шутил Зиновьев.
– Тебе надо быстрее, взял бы да сходил, – был спокоен Степаныч.
Он налил в свою почерневшую от заварки литровую банку с поллитра кипятка, насыпал заварки, закрыл пластиной из нержавейки и передал
Пока в кружке чай настаивался, Колобок с отрешенным видом жевал сало. У Черемных тоже было сало. Он ел некрасиво, торопился, словно боялся, что могут отобрать. Практикант достал из холщевой сумки, лежащей у ног, поллитровую банку варенья и с гордым видом поставил на стол. Варенье на работе – это была роскошь! Дома, конечно, у всех было варенье, но чтобы кто-нибудь принес на работу – такого не случалось. Расточительно было брать варенье на работу. Дома с такой поллитровой банкой можно месяц чай пить; на ее – на три дня. Все, что стояло на столе, считалось общим. Юрка запросто хлебал у Колобка из банки щи, брал сало. Так же и Колобок обедал с Черемных, когда своего обеда не было. Столовая вот уж как месяц не работала, брали с собой.
Варенье было, похоже, из красной смородины. Носов глаз не мог отвести от ярко-пурпурной банки. «А может, из клюквы? – гадал Носов. – Нет, за клюквой надо было далеко ехать». Носов забыл, когда ел досыта: колбасу полгода уж не видел, не на что было купить. Все деньги уходили на хлеб, сахар, крупу, растительное масло. Носов в семье один был кормилец. Жена не работала. Иногда, случалось, денег на хлеб даже не хватало. Да еще долг двести двадцать тысяч. Зарплата смехотворно низкая – семьсот двадцать тысяч. Булка хлеба стоила три тысячи. На один хлеб только в месяц уходило восемьдесят тысяч. А надо еще масло растительное, сахар. За квартиру надо платить. Дочери лыжи не на что было купить. Разве это жизнь?
Носов готов был спорить, что варенье из красной смородины. Варенье на вкус оказалось сладко-кислым. На красную смородину надо много сахара. Это трата.
– Что за варенье? – строго спросил Колобок, взял банку с вареньем со стола; понюхал и по-хозяйски зачерпнул чайной ложкой раз, другой. – Кисло, – сморщился он и поставил банку на стол.
Носов хотел последовать примеру Колобка, но как-то неудобно было. Зиновьев достал из кружки ложку, потянулся к варенью.
– Ну как? – спросил Степаныч.
– Варенье как варенье, – откинувшись всем телом, с чувством собственного достоинства ответил Юрка.
– Нет, ты что-то не договариваешь, – взяло Степаныча сомнение. – Кислое, что ли?
– Степаныч, ну ты как ребенок! Варенье как варенье, из красной смородины.
– Я вижу, что из красной смородины, – обиделся Степаныч, взял чайную ложку, варенье. – Надо брать варенье понемногу, не по целой ложке: так легче понять вкус, ощутить аромат.
С самым серьезным видом Степаныч пробовал варенье. И, кажется, не было занятия важнее.
– Нормальное варенье, – заключил Степаныч. – Сладко-кислое. Сахару достаточно. Все нормально.
Черемных курил, нервно покачивая ногой; он не пробовал варенья. Он любил мясо, и за раз мог съесть поллитровую банку тушенки. Родители его держали двух свиней. Черемных помогал им в выходные по хозяйству. Он был мастер на все руки: и плотник, и каменщик, и в технике разбирался. В прошлое лето он один срубил родителям баню.
Шубин, слесарь, подошел к столу. Шубин с Черемных были приятелями, часто ездили на рыбалку. У обоих была техника, мотоцикл. Шубин был бледный, худой и это при росте около двух метров. Он жил один, часто голодал, даже на сигареты денег не было. Вся его беда заключалась в том, что он любил выпить. При нищенской зарплате и задержках надо было выбирать одно: пить или есть.