Варварин свет

Ветрова Яна

Любава поплелась за неуклюжей девицей, бледной, как моль, и нерасторопной, как слизняк. В одной руке Глаша тащила деревянное ведро, с каждым вторым шагом расплёскивая часть воды. В другой руке у неё была метла, а на плече висела не первой свежести тряпка. Глаша поглядывала в окна и что-то напевала, а потом вдруг присела на корточки и принялась тереть кончиком пальца только ей одной заметное пятнышко.

Но Любаве она уже не нужна была — в десятке шагов она увидела высокую двустворчатую дверь в красно-белых полосах. Охраны не

было. Девушка подкралась и заглянула в замочную скважину.

***

Злой Никита отошёл подальше от смешанного отряда. Им пришлось отступить — никакая сила не могла победить Синее войско. Воинов со светящимися глазами становилось больше с каждой захваченной деревней, с каждым пленённым бойцом — Синемордый отравлял их своим пламенем. Они уже потеряли часть богатырей, а оставшиеся рассеялись по местности, разбитые Синим войском на отдельные группы и загнанные по временным прибежищам. Отряд Никиты отдыхал за скальным образованием, которое защищало подступ к холму. Через небольшую рощу тёк ручей, беззаботно искрясь на солнце.

Никита уже раз поднимался на поросший деревьями холм, чтобы осмотреть окрестности. Любава дала ему зачарованное стёклышко, которое позволяло видеть то, что слишком далеко для невооружённого глаза. В море стояли чёрные корабли, и от них к берегу плыли лодки с людьми.

— Поздно пришли, Воевода, — посетовал один из богатырей. — Я троих своей палицей, а на меня ещё шестеро. А лица, видел ты их лица? Широкие, а глаза наоборот, узкие.

— А женщин их видел?

— Ты их как от мужиков отличил?!

Раздался взрыв хохота.

— Заткнитесь, — зло сказал Никита.

Святозар говорил когда-то, что бойцам нельзя запрещать грубые шутки — они так пар спускают, но Никите было слишком отвратительно то, что он увидел на поле боя. Мужчины, женщины, старые и молодые, совсем юные парни и девушки с горящими глазами, кое-как укрытые кожаными кирасами и шлемами, оружие в руках — какое придётся. Синемордый гнал в плен всех без разбора, а потом отправлял в мясорубку. Лукавил богатырь — среди рабов с горящим взглядом было достаточно и привычных взгляду лиц. А часть из них смотрели через шлемы привычными глазами.

Никита отошёл от продолжавших ржать, словно стадо коней, современных мужиков и былинных богатырей, которые сразу спелись. Тут, вдали от всех, он позволил себе снять шлем-череп — Любава показала, как отделить его, а потом приладить обратно, не разбирая весь доспех на яблоки. Юный знаменосец пытался кое-как связать потрёпанные концы Любавиного платка. Чёрный ворон уменьшился, отбежал от разрывов в ткани, чтобы самому не пораниться. «Сам ты юный! — разозлился ещё и на себя Никита. — Он же мой ровесник!»

— Я вот чего не пойму, Никита Михеич, — сказал тот, вытаскивая нить и связывая ей два клока ткани. — В тебе все Кощея признали. Ты при местной армии по имени себя запретил называть. Почему все рады, что Кощей вернулся? Почему все в бой с новой силой

ринулись?

— Я тебе потом объясню, если выживем, — вздохнул Никита.

— А если нет? Я тогда кикимором обернусь и буду к тебе по ночам приходить, пятки щекотать, пока не скажешь.

Тогда Никита сдался и рассказал коротко, что знал.

***

Любава создала усиливающие звук чары и прижалась ухом к двери. Смотреть было противно. Зал утопал в разноцветных солнечных лучах, проникнувших под высокие потолки через витражи с изображением причудливых морских тварей, кораблей и узоров из водорослей. Под единственным неокрашенным лучом, в центре зала, перед обеденным столом, стояла высокая скамья с лежащем на ней телом в чёрной одежде. Над ней почему-то висела цепь. На троне сидела синекожая уродливая тварь и методично поглощала еду с тарелок, хватая её четырьмя руками и запихивая в зубастую пасть. Тарелки высились горами, часть — и целые, и разбитые, валялись на полу. Прежде чем отвести взгляд, Любава заметила женщину в чёрном у скамьи — Марью, и белобородого сгорбленного старика, закрывшего лицо реками.

— Не может возвращать Кощей! — с набитым ртом пророкотало чудовище.

— Воеводы докладывают, — устало произнёс незнакомый Любаве голос с тяжёлым вздохом, — что Кощей воюет во главе своей армии.

— Мне это надо, — благодушно согласился Синемордый. — Его армия будет моя армия.

— А сам Кощей?

Ударилась о пол тарелка, послышался звук отодвигаемой мебели. Любава быстро глянула — встал Синемордый, все руки вытер о набедренную повязку в пятнах, да как прыгнет на стол! Ноги толстые, как два ствола, босые. Но хотя бы две. Любава снова прижала ухо к двери.

Ба-бах! — спрыгнуло чудище со стола на пол и приблизилось к скамье. Дворец содрогался от его шагов.

— Вот мёртвый Кощей. Он вставал? Он ходил? Ответить!

— Нет, Синеликий господин, — тускло прошелестел царь Иван Приморский.

— Женщина, ответить!

— Не ходил, — ответила Марья.

— Человек взять яблоки. Человек открыть яблоки. Человек в доспех — люди глупая, думают, это Кощей. Я умный. Я жду, будет мёртвый человек в чаровной доспех. Я приду забрать.

— Почему сразу не забрать? — спросила Марья. — Пора уже с этим заканчивать!

— Человек не стоит моих сил. Лучше вкусно много поесть.

— Ваше синее величие, — издевательски сказала Марья, — а как ты доспех откроешь?

— Ты возьмёшь другую ведьму, она скажет.

— Я в Междумирье-Межречье больше не потащусь, — закричала Марья. — Там все сёстры собрались, они мне что, просто так позволят Любаву забрать? Размечтался!

— Тогда человек возьму живой! — с лёгким раздражением в голосе сказало чудище. — Он скажет.

— Так и бери! Пока живой!

— Я сказать пламя, никто не трогает глупый человек, — рявкнул Синемордый. — Женщина, ты небольшой пользы теперь. Душу твою — ам!