Варяги и Русь

Лавров Александр Иванович

Святослав приблизил Прастена к себе и даже отличал от любимцев своих Сфенкала и Икмора, но не мог всё ещё успокоиться Прастен. Постоянно он жил под страхом мести Стемида. О смерти его ничего не было известно. Прастен постоянно думал, что вот-вот враг его вернётся, отомстит жестоко и за себя, и за погубленного сына...

Как бы желая стряхнуть тяжёлые воспоминания, Прастен покачал головой и поднялся.

— Пойдём! — сказал он сыну, и Зыбата не узнал хорошо ему знакомого голоса отца.

— Батюшка, родимый, что с тобой! — воскликнул Зыбата,

кидаясь к отцу и с тревогою вглядываясь в его лицо.

— Не знаю, поймёшь ли ты меня после всего того, что наговорил тебе этот старик христианин?

— Пойму, отец, говори.

— Так слушай, месть — священное дело!

— Так ли?

— Для меня так, и иначе и быть не может.

— Пусть будет по-твоему, отец.

—. У меня есть заклятый враг...

Зыбата пылко воскликнул:

— Прикажи мне рассчитаться с ним!

Прастен горько усмехнулся.

— Эх, когда бы так, я и сам бы давно уже это сделал...

— Что же тогда!

— А то, что я жду его мести...

— Кто же этот твой враг?

Но Прастен будто не слыхал вопроса.

— Так и должно быть, — продолжал он, — так всегда и будет. Что может быть выше и слаще для человека, чем месть... О, какие это сладкие мгновения! Ты торжествуешь, а враг твой проклинает то время, когда он родился на свет... Ничто выше и слаще этого не может быть!

— Отец! — воскликнул в ужасе Зыбата.

— Нет, сын, — мрачно сказал, не глядя на Зыбату, Прастен, — месть — это справедливое священное возмездие... Если бы не было её, нельзя было бы жить, иначе тот, кто силён, неистовствовал бы над слабым; так и знай, Зыбата, и что бы тебе ни говорили христиане, не верь им. Месть необходима, ибо ею держится справедливость, и, боясь её, люди живут мирно.

Он пристально посмотрел на сына и потом, положив руки на его плечи, сказал:

— Зыбата, слушай и пойми! Заклятый враг мой должен мне отомстить. Когда-то, ещё тогда, когда, ты не родился даже, я обидел его. Много лет прошло с тех пор, если бы я встретил врага, я убил бы его и был бы спокоен, но я не нахожу его, не знаю, где он, и постоянно жду и боюсь, что вот-вот он появится. Не за себя боюсь я, Зыбата, не за себя! Боюсь за тебя, потому что ею месть не может обрушиться на одного меня, но и тебе он будет мстить, дабы заставить меня терзаться! Он будет прав, сын, ибо я поступил с ним так же!

— Что ты сделал ему, отец? — воскликнул юноша.

— Я на его глазах убил его сына! — глухо ответил Прастен.

Зыбата смотрел на него с ужасом и жалостью.

— Он был твоим врагом? — спросил он.

— Нет.

— Зачем же ты так сделал?

— Я ненавидел его.

— За что?

— Он был справедлив ко мне, а я не мог этого вынести.

Зыбата опустил голову.

— Месть его неизбежно должна пасть на твою голову: кровь за кровь, смерть за смерть! Я убил его сына, он убьёт моего... И будет прав!

— Отец, скажи мне его имя! — воскликнул Зыбата.

— Его звали Стемид.

— Варяг?

— Да, хотя и

родился он в Киеве, но его отец пришёл с Рюриком на Ильмень.

— Он жив?

— Не знаю, я ничего не слышал о его смерти.

— И ты думаешь, он не забыл?

— Как можно забыть о мести, — сказал Прастен, — я первый стал бы презирать его, если бы было так...

— Где же он теперь?

— И этого я не знаю... Я отдал его печенегам. Когда при воеводе Претиче они подходили к Киеву. Но довольно говорить об этом. Я сказал тебе всё, чего я боялся, что мучило меня, я думаю, что должен предупредить тебя, дабы знал ты, что грозит тебе; пойдём домой, солнце встало совсем высоко.

Они пошли обратно. Прастен весь был под впечатлением своих воспоминаний. Зыбата понимал, что творилось в душе его родителя. «Отец сказал, что мстить надо так, — думал юноша, — чтобы враг проклинал то время, когда он пошёл против меня. И что же теперь? Врага его нет, о нём нет ни слуху ни духу, а между тем вот он сам, наверно, проклинает то время, когда убил сына Стемида. Я понимаю, что он боится за меня, и в этой боязни, пожалуй, больше мести, чем в самой лютой казни. И Андрей мне говорил об этом! Как я рад, что отец пойдёт со мной! Старик христианин успокоит его.

В молчании дошли они до того места, где тропинка, вившаяся по горе, расходилась на две. Прастен сказал сыну, чтобы тот был готов в путь к его возвращению, потом направился к Детинцу, Зыбата же повернул к своим хоромам.

После полудня Прастен вернулся из княжьего дворца. Недавнее его уныние теперь прошло. Он был весел, разговорчив и даже, что бывало с ним очень редко, шутил и с сыном и с женой.

Он рассказал Зыбате, что князь Святослав торопится со сборами в предстоящий поход.

— Великую, небывалую ещё никогда рать собирает князь, — говорил он, — пойдут в болгарские страны не только его дружины, но и печенегов он ведёт с собой, а у Дуная венгры к нему пристанут.

— Думаешь, отец, успешен будет поход? — спросил Зыбата.

Разговор их происходил в то время, когда они переправились через Днепр и были на пути к лесу, в котором жил старец христианин.

Желая почтить человека, оказавшего помощь сыну,Прастен постарался возможно торжественнее обставить своё появление у отшельника: он оделся в лучшее своё платье, надел на себя свои воинские доспехи; сел на своего боевого коня.

Зыбата тоже был в одежде младшего дружинника.

Следом за ними тянулось несколько подвод, доверху нагруженных зерном, вином, привезённым из Византии, всякими припасами, богатыми одеждами. Словом, богато намеревался воин отблагодарить за сына доброго старика.

Зыбата поглядывал на всё это, думал о том, как отнесётся Андрей к дарам отца. Он видел убогую жизнь старца, знал, что он довольствуется для себя самым малым, и думал, что он отвергнет всё, что ни предложит ему Прастен, как совершенно ненужное и бесполезное. «Тогда отец обидится», — думал Зыбата и боялся, как бы не оскорбил Прастен в гневе Андрея.