Варяги и Русь

Лавров Александр Иванович

— Этот печенег более не раб твой, Прастен! — твёрдо сказал Владимир и, обращаясь к говорившему, спросил: — Твоё имя как?

— Все у меня на родине звали меня Темир.

— Ты у себя был старейшиной?

— Да, моё племя беспрекословно повиновалось мне.

— Как ты попал в неволю?

— Увы! Как попадают всегда. Боги хороши для нас сегодня, а завтра они готовят нам злое горе. Мне изменило ратное счастье. Мои дружины были рассеяны после боя.

— Кто же теперь в племени вместо тебя?

— Мой старший сын.

Владимир задумался.

— Непременно приди ко мне в Киев, — сказал он.

— Зачем?

— Будет для тебя дело у отца моего...

— Хорошо,

я приду, но теперь я закончу речь свою. Я сказал, Прастен, что загорелось моё сердце лютою против тебя местью. Готов я был задушить тебя вот этими самыми руками, которые ещё утром работали на тебя. Но когда услыхал я речь этого христианина, повернулось сердце моё. Ты ли не причинил ему зла? Ты ли не заставил страдать его? Ты убил его сына, убил жену, а самого его выдал моим сородичам. Ведь мой отец Прастен, взял его у тебя. Ты погубил этого человека, и когда он стал властелином крови твоей, когда сын твой беспомощный, умирающий попал в его руки, он вместо того, чтобы предать его страшным мучениям, ходил за ним, вылечил его, забывая, что между вами пролита кровь! Когда узнал! я это, тогда-то и повернулось сердце моё. Понял я, что больше наслаждения для человеческого сердца оказать милость заклятому врагу, чем предать его страшным мукам. Спасибо тебе, старец, научил ты меня, и сделал я, как ты сделал. Прастен, прощаю тебе все обиды твои. Не хочу я мстить тебе за них. Неукротимо сердце твоё, гневом ярым распалён дух твой, но придёт время, когда и сам ты познаешь всё, что говорил он и что говорю сейчас я… Не бойся меня, Прастен, я прощаю тебя. А тебе, Андрей, вот что скажу я, — обратился он к старцу, — прошу я тебя об одной милости. Позволь мне остаться с тобой. Научи меня вере в твоего Бога, дабы я стал так же чист сердцем, как ты. Не гони меня, пусть я буду слугою твоим, позволь лишь мне быть с тобою. — И Темир припал к ногам Андрея.

— Что ты, брат мой, встань, — кинулся тот поднимать его, — одному Господу Богу надлежит кланяться, а не тленному созданию его.

— Не гони меня, — просил печенег, — позволь мне остаться у тебя.

— Господь с тобою, оставайся! Не смею я отказывать в пристанище тому, кто приходит, дабы познать Бога живого.

Злобный смех Прастена прервал речь Андрея.

— Как отвратительны все эти лживые речи, — восклицал он, — пойдём прочь, Зыбата! Ты можешь быть спокоен, я хорошо заплатил этому старику за тебя. Ты ему ничего не должен.

— Отец, — серьёзно сказал юноша, — Андрей сделал для меня добро не ради твоей платы.

— Будто!

— Да! Твои богатства ему не нужны.

— Ты сам видел, он взял их...

— Погоди, отец, ведь ты ещё не рассчитался с ним.

— Как? За что не рассчитался?

— А за себя...

— За себя?

— Да, ты говорил, что он имеет право отомстить тебе.

Прастен опять захохотал.

— Он сам при всех говорил здесь, что не раз и близко видел меня около себя в эти годы. Отчего же он не мстил мне? Месть священна. Он будет говорить, что прощает мне, как то повелевает христианам Бог их. Спроси его, он сейчас скажет тебе. А я говорю, что он думает совсем не то. Кто не мстит, тот трус, презренный трус. Вот я перед ним! Что же он? Ведь он не кинулся на меня с мечом, не вырвал моего сердца, не насладился созерцанием моих предсмертных мук. Хочешь знать почему? Да потому лишь, что видит меня сильным, знает, что меч крепко держится в моей руке, что сам я готов встретиться со всяким врагом... Испугался он за свою, презренную жизнь и прикидывается, будто их Бог запрещает им месть. Вот в чём правда, Зыбата! Идём же скорее прочь от этого жалкого притворщика!

— Неукротимое у тебя сердце, Прастен, — покачал головой Андрей, — но Бог с тобою. Вижу я, не

пришло ещё твоё время, но придёт оно, Прастен, придёт, и не увидишь ты, как подойдёт оно, и тогда укротится дух твой и смирится мятеж души твоей. Иди, Прастен, иди... Я буду молиться за тебя, да просветит тебя Господь Бог мой, и да смягчится душа твоя. Иди и ты, Зыбата. Ты ещё придёшь ко мне, да и отец твой придёт. Знаю я это... Идите, кланяюсь вам. Простите меня, грешного, не попомните, если причинил я вам какую-либо обиду.

С этими словами Андрей поклонился всем.

— Иди и ты, княжич, — обратился он к Владимиру. — На тебе почиет дух твоей бабки. Вспомни слова мои, просветишься ты светом Христовым, не скоро это будет, но что исполнится так, верю я! Простите меня!

Андрей ещё раз поклонился всем и, сделав знак Темиру, скрылся в своей хижине.

Прастен уже был на коне.

— Ты, княжич, со мной? — спросил он.

Владимир утвердительно кивнул головою и тоже вскочил на коня. Вслед за ним сели на коней и Зыбата с Улебом.

В молчании выехали все четверо из лесу. Прастен обернулся назад и погрозил кулаком в ту сторону, где была избушка старого христианина.

— Презренный трус! — воскликнул он.

— Напрасно ты так говоришь, Прастен, — покачал головой Владимир, — теперь я припоминаю всё. Ведь моей бабке Ольге было известно всё, что ты сделал ему. Только по его просьбам она не казнила тебя, как ты того заслуживал... Если бы он был трус, одного его слова было бы достаточно, чтобы без всякой опасности для него ты погиб. А он только просил за тебя и всегда говорил, когда бабка настаивала, что всякая месть принадлежит не человеку, а Богу.

VI

Буря, свирепая буря, ревела в душе Прастена, когда он возвращался домой из лесу. Полный гордости и сознания своего достоинства отправился он в лес и был чрезвычайно доволен тем, что молодой князь вызвался быть ему попутчиком. Самолюбию Прастена льстило то, что он пред Владимиром мог показать свою щедрость, и вдруг вышло совсем не то, чего ожидал он, чего даже ожидать не мог...

В первые мгновения встреча со Стемидом-Андреем поразила его. Так вот кто оказал милость его сыну. Его заклятый враг, человек, которому он, Прастен, причинил самое тяжкое зло, и этот человек за зло отплатил ему добром... Это уязвило Прастена в самое сердце. Гордость его возмутилась, и вместо благодарности он озлобился ещё более.

Когда Владимир сказал ему, что княгине Ольге было известно его злодеяние и только просьба Андрея отклоняла от него справедливое и заслуженное возмездие, Прастен ничего не сказал княжичу, но только подумал: «Время выжидал! Готовил месть, когда Зыбата подымется». И Прастен с тревогой взглянул на сына.

Тот ехал за отцом, и на его лице явно отражались и печаль и смущение. Он ни в чём не обвинял и ни за что не осуждал отца, но в то же время сердце подсказывало ему, что совсем не так должен был поступить Прастен. Юная душа Зыбаты, способная к восприятию и уразумению добра, содрогалась при одной только мысли, что его отец презрительно отнёсся к человеку, который был к нему так ласков и добр в то время, когда он должен был желать ему всякого зла.

Прастен, глядя на задумавшегося Зыбату, думал: «Проклятый кудесник заколдовал парня! Зыбата только о нём одном и думает. Нужно во что бы то ни стало избавить его от этих чар!»

Злое чувство опять овладело старым воином; словно чей-то голос так и шептал над его ухом: «Погуби врага, — спасёшь сына!»

— Прастен, — обратился к нему Владимир, — а ведь этот Темир может отцу пригодиться!

— Темир! Какой Темир? — воскликнул Святославов воевода.

— А этот, печенежский старик.