Ваша С.К.

Горышина Ольга

Княжна молча ткнула пальцем в пояс из нитей, намотанных на нее заботливой Кикиморкой.

— Ах, вот оно что… Волчья шерсть никак? Никогда бы не подумал…

— Да не в шерсти дело, граф. А в колдовстве домашнем. Она вам сейчас и завтрак наколдует. Такой, от которого уснете крепким сном.

— Не мертвым хотя бы? — усмехнулся граф: его верхняя губа чуть приподнялась, и в сумраке избы сверкнули белизной клыки.

—

А какой вам нужен? Живой, что ли? — уже кокетливо хихикнула Светлана и тут же нервно передернула плечами. Затем вмиг сделалась серьезной и обернулась к печи: — Поторопись, Кикиморка, тошно мне… Твой пояс горло перетягивает…

Хозяюшка тут же вынырнула из-под занавески с полной кружкой и прошипела:

— Так бы и придушила…

— Меня, что ль? — снова нервно хихикнула княжна, протягивая руки к кружке.

— Обоих вас… Два сапога пара, — и Кикиморка руки от кружки отдернула, точно от заразы какой.

Княжна обошла ее и с поклоном подала угощение графу.

— Да помилуйте, Светлана! — трансильванец подскочил со скамьи. Так резво, что чуть не вышиб протягиваемую ему кружку.

— Тише, тише! — княжна сделала шаг от стола и дождалась, когда петушиная кровь в кружке перестанет трястись. — Так принято… В деревнях всё по-старому, прежнему. Стар уклад, хоть ему не рад. Здесь не город столичный ветреный. Верят свято, что мал, что стар: за грибы в пояс кланяйся лешему…

— Это я уже знаю, — улыбнулся граф, припомнив, как кружился среди сосен. — Но не прописано нигде, что в пояс гостю кланяться требуется от хозяюшки, если гость сам того не требует?

— Да кто ж вам в пояс-то кланяется, граф, кто? — и Светлана поставила кружку на стол и отступила назад к печке. — Пейте, потом петушиться будете…

— По счастью, у вас тут поросенка не зарезали, — покачал головой граф, делая первый глоток, а за ним и второй, на третьем лишь оторвался он от кружки. — А вы сами что ж не едите? Помнится, говорили, что в печи вас каша дожидается…

— Вот я и иду к печи за кашей.

— А на что у вас служанка тогда?

Княжна бросила суровый взгляд сначала на Кикиморку, потом на графа:

— Нет у нас тут служанок, здесь каждый сам себе слуга. Я уж сама как-нибудь себе соберу на стол, а то Кикиморка и мне свое веретенко в рот засунет, пикнуть не успею.

И вдруг спохватившись, Светлана подбежала к столу, растеряв в единый миг напускную степенность.

— Срежьте нить, прошу вас…

Граф взглянул в горящие глаза княжны:

—

А вы уверены, Светлана, что колдовство не в веретене спрятано?

— Уверена. Режьте. Молю вас, не тяните… Не ровен час, она другое придумает, а папенька от подруженек до вечера не выйдет… А как вас-то выпустил?

— Я сам ушел.

Княжна сильнее вскинула голову и часто-часто заморгала.

— Как это сами? Из папенькиной бани никто по своей воле не уходит. Да и как же, в России быть и в баньке не попариться, это как укусить и кровь не высосать! — и добавила уже совсем тихо: — Так Федор Алексеевич говорит. А вы ушли…

— Ушел. Коль сам не мог, значится, выпустили… Князь слово с меня взял, что не трону вас… Тяжело мне слово это дается, да потом горше будет, коль не сдержу его. Жаль только не сказал, как уберечься от хозяев вашей избы…

— А этого папенька сам не знает, — снова нервно хихикнула княжна. — Да режьте уже… Я же видела, как резали вы ногтем свои путы. Я вас освободила, теперь вы меня освободите… Тошно мне… Сил совсем не осталось…

И граф еле успел руки подставить, как княжна без чувств свалилась в его объятия. Бросив в сторону печи румынское проклятие, он опустил девушку на стол, будто покойницу. Отступил, потом размахнулся было, чтобы по щекам отлупить, но передумал. Схватил кружку и выплеснул оставшуюся кровь в бледное лицо. Та потекла красными ручейками за уши на стол и по подбородку и шее на светлый лен рубахи. Княжна открыла глаза, часто-часто заморгала, а потом села и отплевываться начала, размазывая кровь по лицу.

— Что ж вы наделали! — ахнула она, увидев, как замаралась ее рубаха. — Нет у меня другой здесь. Она же обережная…

— Да что вы, княжна, право… — граф отступил от нее на шаг, потрясая пустой кружкой. — Неужто хотели, чтобы я вас ударил? У меня удар не человека. Я не оживить, я убить могу…

— Уж это точно! — княжна спрыгнула на пол. — Где я вам свежей крови найду теперь?

— Я не голоден больше, княжна, — проговорил граф тихо, когда девушка принялась тереть шею, на которой билась заветная жилка, заставляя его нервно сглатывать слюну с горьким привкусом петушиной крови. — Дайте сюда ваше веретено.

Он дождался, когда Светлана сама подойдет и одним махом перерезал нить ногтем указательного пальца.

— Благодарю сердечно за вашу заботу, — проговорила Светлана, но графу вовсе не понравился ее тон. — Кикиморка, держи, и чтобы сидела за печкой тихо, не мешала нам…

— А кто ж ему помешает-то, — злобно захихикала Кикиморка, вцепившись в веретено обеими ручками. — Мне дела нет до тебя, срамницы. В таком виде шастать даже перед знакомцами совестно…