Ваша С.К.
Шрифт:
Втянув носом ткань, Раду замер, потом вскочил, бросил чумазому Бабайке короткое и грозное «сидеть!», повернулся к княжне спиной и пошел по направлению к детской. Светлана семенила следом, ни о чем не спрашивая.
— Постучитесь. Это тут, — указал сыщик на дверь, за которой спал Игошенька.
Арина Родионовна заохала и заахала, увидев на пороге чужака и измазанную в саже княжну.
— Там!
Оборотень ткнул указательным
— Не мог Бабайка туда спрятать билеты! — выдохнула княжна.
— Нюх меня никогда не подводил! — обиделся Раду и сделал к колыбельке большой шаг, больше похожий на прыжок зверя.
Но ему наперерез ещё резвее кинулась Арина Родионовна и худой грудью загородила спящее дитя.
— Не трожь, лютый! — вскричала она хрипло.
Раду обернулся к княжне.
— Они там! — оборотень так разозлился на неверие княжны, что затопал ногами. — Пахнут бумагой, чернилами и сажей…
— Тише!
Светлана схватила его за руку и потащила к двери, говоря дорогой больше для своей нянюшки, чем для белого волка в голубом пальто:
— Стоит ли из-за такого пустяка Игошеньку будить. Нет билетов, так так тому и быть. Не пойду в театр… Да и пост скоро, негоже развлекаться… Надо грехи вспоминать и молиться… Я до Лавры прогуляюсь…
— Вы передумали?! — схватил ее за оба локтя оборотень, когда она прикрыла дверь детской.
— Да, — сказала Светлана твердо и высвободилась. — А сейчас уйдите… Князь проснется, ступайте к нему со своей просьбой. Он сведет вас с Аксиньей, если будет на то его воля. А мне вернуться надо к себе, переодеться…
Раду резво бросился в прихожую. Косичка била по его тонкой спине, точно волчий хвост. Светлана беззвучно расхохоталась и вернулась к себе. Перед шкафом она уже стояла бледная и серьезная — платье должно быть цвета крови. Она не Снегурочка, чтобы ледяной саван носить.
Глава 40 "Да будет воля Твоя!"
Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли — наставляла сама себя Светлана, в который раз проводя вспотевшими ладонями вдоль бедер, плотно затянутых платьем. Спокойствие не снизошло c небес и не поднялось с глубин человеческой души, и Светлана начала пересчитывать декоративные пуговицы, спускавшиеся от дрожащей груди по всему малинового цвета платью до вчерашних красных сапожек. На двадцатой пуговице княжна сбилась и принялась нервно поправлять белый пояс, которым до невозможного утянула талию: быть может, из-за этого пояска Светлана и не смогла съесть предложенный дядей Ваней пирожок и ограничилась лишь чашкой иван-чая, заваренного, кажется, уже во всех имеющихся в доме емкостях.
Руки в узких рукавах с трудом сгибались в локтях, зато белые кружевные манжеты прекрасно скрывали рассеченное утром запястье, а белый отложной воротничок с кружевным жабо в свой черед — серебряное колье. Убрать волосы Светлана
Еще раз выдохнув и снова вдохнув, княжна подняла кулачок, чтобы постучать, и только сейчас заметила, что не затворила за собой дверь. Чуть толкнув ее, Светлана протиснулась в образовавшуюся щель. На глаз ничего не изменилось с ее ухода, и она поспешила заглянуть в спальню: и действительно граф фон Крок продолжал спать в той же позе, в которой она его и оставила. Только, пожалуй, цвет портьер стал ярче под натиском лучей заходящего солнца. Перед ней расцвел целый розовый сад! Где за бутонами прятались острые шипы — но она готова к боли!
Светлана вздрогнула и, осторожно ступая, на носочках дошла до кровати, которую оставила незаправленной. Исправив утреннюю оплошность, княжна сняла с плеча тонкую цепочку и бросила на покрывало свою простенькую прямоугольную сумочку. Присев на самый край, Светлана принялась ждать заката и пробуждения трансильванца. И смерти.
— Дура! — процедила она сквозь зубы, почувствовав в глазах неприятную резь. Сказала то ли себе, то ли непрошенной слезинке.
В сумке лежала врученная ей вчера тетрадь. Князь Мирослав решил скоротать день в своем кабинете, но проститься с дочерью не вышел, а оставил рукопись у дяди Вани, и вот теперь княжна принялась перечитывать то, что было навеяно журналисту некоторыми реальными событиями годовалой давности, кои он имел счастье не видеть лично, а лишь слышал в смелой интерпретации Федора Алексеевича, который умел развлечь литературную публику всякими небылицами, когда той надоедала княгиня Мария.
— Светлана, вы плачете?
Граф фон Крок присел на кровать, возложил руку Светлане на голову и притянул к себе. Княжна не сопротивлялась даже для вида — ухватилась за кружево его сорочки и продолжила всхлипывать. Только когда рука соскользнула ей на спину, княжна, вздрогнув от холода, отстранилась от трансильванца и вытерла рукавом глаза — благо нынче, перед смертью, она не испортила природную красу никакими женскими средствами.
— Это от смеха, — сказала она и захлопнула тетрадку, которая лежала у нее на коленях. — Простите, я зачиталась и не заметила, как вы проснулись. И заодно простите, что я была так неосмотрительна, что не закрыла дверь номера на замок, когда уходила утром.
Светлана спрятала тетрадь.
— Да, — она вдруг покраснела, а пальцы, сжимавшие дамскую сумочку, побелели. — И вот за это простите меня, дуру…
Граф проследил за взглядом княжны и улыбнулся во весь рот, в котором спрятались два острых клыка, когда увидел на своей руке кровавые письмена.
— А если я заплачу от смеха, вы меня обнимите? — спросил он уже без всякой улыбки.
— Нет! — резко сказала княжна и вскочила с кровати, выронив сумочку. — Я уже попросила прощения и сказала, что дура. Этого недостаточно?