Василий Тёркин
Шрифт:
– Нынче две силы...
– Одну я знаю, - перебила Саня.
– Какую?
– Деньги! Вот вы приехали сюда, - можете все купить. И все перед вами должны прыгать.
– Да ведь коли капиталы-то не мои!.. Есть и другая еще сила.
– Какая же?
– Ум, талант!..
– Ах да!
И она не могла сдержать быстрого взгляда на него.
– Это верно, - вслух выговорила она полушепотом, - вы умный.
– Я не к тому это сказал, чтобы выставляться перед вами. А так, к слову. С вами - вы увидите - я сразу нараспашку.
– Как это?
– Ну, хоть так, как барышни думают. Растет девочка, станет девицей, а потом или завянет...
– Вот как мои тетки!
– Или встретится с суженым. Иногда бывает, что встреча-то за несколько лет. И то, что западет в душу, кажется недосягаемо, и вдруг судьба именно это и посылает.
– Вы о ком же говорите, Василий Иваныч?
– О себе. Только я не про свою суженую. Кто она - я еще не знаю. А вот я к чему это. Крестьянским мальчишкой я влез на колокольню и оттуда облюбовал вот ваш парк и дом. Он мне тогда чертогом казался. Так захотелось, чтобы и у меня было точно такое угодье. И завидно стало до боли: вот, мол, господа владеют какими чудесными вотчинами и не чувствуют цены добра своего. Я не мог тогда и мечтать о том, чтобы когда-нибудь такая усадьба досталась мне. А судьба свою линию вела. Попадаю именно сюда, как директор лесной компании. Правда, капиталы не мои, но захоти я оставить усадьбу Ивана Захарыча за собой - это исполнимо!
– Лучше вы купите, лучше вы!
– Саня захлопала руками.
– Мы в то имение переедем. Вы будете наш сосед. Это чудесно!
– Да ежели и компания сама прихватит это имение, все равно по летам жить надо здесь же. Вот судьба-то как свою линию ведет, барышня!..
Теркину стало детски радостно оттого, что он с ней разговорился. Он ни секунды не подумал о том, уместно ли ему так откровенничать с простоватой барышней, которая все могла разболтать отцу и теткам.
XIX
– Вы все еще здесь?
Оклик Первача заставил обоих встрепенуться.
Таксатор стоял у входа в беседку, улыбался и поправлял цветной галстук. Его светлый пиджак, скроенный очень узко, выставлял его талию. Соломенная шляпа была надета немного набекрень.
– Да, мы здесь, - отозвался суховато Теркин и взглядом спросил его: что ему нужно?
– А меня Иван Захарыч и Павла Захаровна послали отыскать вас и просить чай кушать. Александра Ивановна, - обратился он к Сане с усмешкой, которая не понравилась Теркину, - вам не будет ли свежо? Солнце садится, а вы в одной легкой кофточке.
– Мне ничего! Мне отлично! Здесь даже душно немного!
– Вы позволите присесть?
– спросил Первач больше Теркина, чем Саню, тоном человека, желающего и подслужиться, и соблюсти свое достоинство.
– Места много, садитесь.
Теркин вспомнил, что за обедом он подметил, как Саня вдруг покраснела и взглянула исподтишка на Первача, а он в ту минуту как бы нарочно смотрел в другую сторону,
Теперь ему присутствие Первача, прервавшего их милый разговор, сделалось вдруг особенно противно.
– Василий Иваныч, вы как предполагаете: заночевать здесь? Комната вам приготовлена во флигеле, где и я живу. И для добрейшего Антона Пантелеича найдется место.
– Это кто Антон Пантелеич? Ваш землемер? Он ведь землемер?
– живо спросила Саня.
– Какой же он землемер?
– брезгливо перебил Первач.
– Просто нарядчик.
– Нет-с, - оттянул Теркин и бросил взгляд на Первача.
– Антон Пантелеич - агроном с отличными познаниями. По лесоводству - дока.
– Конечно, конечно, он много знает практически, - заметил Первач.
– Да и обучен достаточно. И вообще, личность очень своеобразная и достойная уважения.
– Он славный!
– вскричала Саня.
– Похож на батюшку... в штатском платье.
– Так как же, Василий Иваныч, прикажете распорядиться насчет вашего ночлега?
Взгляды Сани и Теркина встретились. Она чуть заметно смутилась и отвела голову, но так, чтобы ее лицо не видно было Первачу.
– Вам разве нужно опять в город?
– выговорила она.
– Нет... особенно я не тороплюсь. Только зачем же стеснять ваших?
– Ничего!.. Ничего!.. Няня Федосеевна вам отлично постелет. Николай Никанорыч, скажите, пожалуйста, тете Марфе Захаровне, что Василий Иваныч останется ночевать... Ведь да?
– Благодарю вас.
– А чай?
– спросил Первач, видимо желая уйти вместе с ними.
– Мы сейчас... Здесь так славно!
– Идите, идите, Николай Никанорыч!
Первач взглянул на Саню с особого рода усмешечкой, встал и в дверях беседки сказал Теркину:
– Все будет исполнено... Вас ждут.
Пока его шаги хрустели по дорожке, оба молчали.
– Александра Ивановна!
– окликнул Теркин вполголоса.
– Мы с вами хоть и без году неделю знакомы, а я вас о чем спрошу... Можете и не отвечать.
– О чем, о чем?
Саня вся зарделась и правой рукой стала теребить конец своей косы, перекинутой на плечо.
– Этого... таксатора вы как находите?
– Николая Никанорыча?
– Да, Николая Никанорыча.
– Он очень милый.
– Ну, вот и нехорошо. Вы это сказали так... для отвода.
– Красивый. С ним весело.
– И только?
Теркин поглядел на нее вбок.
– Я не знаю.
– Ну, простите. Я ведь не инквизитор какой. А только этот франтоватый и ученый брюнет кажется мне... есть такая поговорка русская, коренная, да при барышне не пристало.
– Скажите.
– Не пристало. Смысл такой, что пальца ему в рот не клади. Эта пословица годится и для барышень. Иван Захарыч, кажется, вполне в него уверовал.
– Да, кажется.
– И тетенька, та - главная. Она ведь у вас, сдается мне, н/абольшая в доме. Как бишь ее зовут?