Василий Тёркин
Шрифт:
Что возвратит ей любовника? Какое приворотное зелье? Тумана страсти ни на один миг не прорвало сознание, что в нем, в ее Васе, происходит брожение души, и надо его привлекать не одними плотскими чарами.
Опять мелькнули в ее мозгу прозрачное лицо Калерии и взгляд ее кротких улыбающихся глаз. Злоба сдавила горло. Она начала метаться, упав навзничь, и разметала руки. Уничтожить разлучницу - вот что заколыхало Серафиму и забило ей в виски молотками.
И когда яростное напряжение души схватилось за этот исход, Серафима почувствовала, как вдруг
XX
Стук в дверь разбудил Теркина.
Он обернулся на окно, завешенное шторой. Ему было невдомек, сколько он спал; вряд ли больше двух-трех часов.
– Василий Иваныч! Батюшка!
– послышался детский шепот за дверью.
Говорил Чурилин.
– Что тебе? Войди!
Карлик в темноте вкатился - и прямо к постели.
– Батюшка! Пожалуйте поскорее! Страсти какие!
– Пожар?
– Барыня, Серафима Ефимовна... они сторожат... притаились... что-то с барышней хотят сделать... Кинжал я у них видел..
– Что ты городишь!
Но Теркин уже вскочил и сейчас все вспомнил. Лег он, дождавшись Калерии, в большом волнении. Она его успокоила, сказала, что мальчик еще жив, а остальные дети с слабыми формами поветрия. Серафима прошла прямо к себе из лесу. Он ее не стал ждать и ушел наверх, и как только разделся, так и заснул крепко. Не хотел он новых сцен и решил утром рано уехать в посад, искать доктора и побывать у местных властей.
– Пожалуйте, пожалуйте!
– понукал его карлик.
Теркин зажег свечу и надел халат прямо на ночное белье.
– Говори толком!
– грозно крикнул он.
Чурилин, с бледным лицом и влажным лбом, заикаясь, заговорил опять шепотом:
– Прокрадутся к барышне, верьте слову... Я вас и барышню жалеючи, Василий Иваныч. Тут душегубство будет... Пожалуйте, батюшка!
И он дергал своей ручкой за полы халата, но в глазах его, кроме испуга, была твердость воли - захватить покушение и уличить Серафиму. Он ее не выносил и постоянно за ней подглядывал.
– Свети!
– приказал ему Теркин.
Карлик покатился вперед, держа свечу. Он был босиком, в ночных панталонах и в цветной рубашке с косым воротом. И Теркин в туфлях шагал через ступеньку.
– Потише, потише!
– пустил детским шепотом Чурилин.
Только что они спустились на площадку, как из угловой комнатки, где спала Калория, долетел испуганный возглас, а потом сдавленный крик.
Теркин выхватил у карлика подсвечник и побежал туда. Чурилин за ним.
У двери, оставшейся не запертой, Теркин быстро поставил подсвечник на комод и кинулся к постели; захваченный чувством большой опасности, он сразу не мог разглядеть в полутемноте, что тут происходит.
Новый крик, - он узнал голос Калерии, - заставил его наброситься на Серафиму, схватить ее сзади за плечи и стремительно отбросить назад.
– Так ты вот как!
– глухо крикнул он.
На кровати Калерия в ночной кофте, с распущенными волосами, откинулась
Серафима вырывалась от Теркина - на ней был пеньюар - и правой рукой как будто силилась нанести удар по направлению к Калерии. Вся она дрожала, из горла выходил хрип. Зрачками она тихо поводила, грудь колыхалась, спутанные волосы покрывали лоб.
– Пусти! Пусти!..
– крикнула она, яростно рванулась как раз к кровати и упала на одно колено.
Карлик подбежал к ней с другой стороны, схватил за свободную руку и повис на ней. Теркин стал выхватывать у Серафимы кинжал, вырвал с усилием и поранил себя в промежутке между большим и указательным пальцами.
– Василий Иваныч! Родной!.. За меня!.. Господи!
Калерия вскочила, забыв про босые ноги, и мимо Серафимы бросилась к Теркину.
Он успел уже нагнуться к Серафиме, схватил ее в охапку, пронес к ней в спальню, куда уже прибежала сонная горничная, почти бросил на постель, крикнул Степаниде: "Ступай отсюда!" - вытолкал ее и запер дверь на ключ.
– Батюшка!.. Барин!.. Они на себя руки наложат!
– вся уже в слезах взмолилась Степанида.
– Не наложит! Небось!
– гневно и жестко крикнул он.
– Только слышишь, - и он грозно поглядел на нее, - ни гугу! Боже тебя сохрани болтать!
К Калерии он бросился назад, уже совсем овладев собою, как всегда, в минуты настоящей опасности.
– Голубчик!
– встретила она его умоляющим тоном.
– Ради Создателя, не бойтесь вы за меня и не гневайтесь на нее. Ничего! Чистые пустяки! Видите, я сама могла перевязать.
Она уже сидела в постели, и Чурилин держал перед ней ее ящичек, откуда она уже достала корпию и бинт и обматывала себе плечо, подмышку. Один рукав кофты она спустила, и в первые минуты присутствие Теркина не стесняло ее; потом она взглянула на него с краской на щеках и выговорила потише:
– На минуточку... пошлите мне Степаниду... Или нет, я сама...
– А его вам оставить?
– спросил Теркин, указав головой на карлика.
– Я выйду.
– Он - ничего!..
Она даже усмехнулась, и в глазах у нее не было уже ни страха, ни даже беспокойства.
Теркин вышел в коридорчик.
– Бьются они там, - доложила ему шепотом Степанида, все еще в слезах.
– Позвольте, барин, хоть воды... спирту...
Из спальни раздавался истерический хохот Серафимы.
– Ничего! Пройдет!
– так же жестко выговорил он и тут только вспомнил, что надо припрятать кинжал, брошенный на пол.
"Вещественное доказательство", - подумал он, вышел на заднее крыльцо и присел на ступеньку.
Ночь пахнула ему в лицо свежестью.
Он уже не боялся больше за Калерию и ни чуточки не жалел Серафимы. Его нисколько не трогало то, что эта женщина пришла в такое безумство, что покусилась на убийство из нестерпимой ревности, из обожания к нему.