Шрифт:
Annotation
Голозад Мария Константиновна
Голозад Мария Константиновна
Вчерасегоднязавтра
ВЧЕРАСЕГОДНЯЗАВТРА
Повесть
– Вера! Кушаем молча!
– строго прикрикнула Тамара Семёновна и потянулась за солью.
– О! Это же этот... Как его... Ну, с собакой бегал, мент!
– воскликнул Николай Ильич.
_ Папка! Ты что?!
– возмутился Андрей - это ихний сериал какой-то, америкосовский, а то наш был!
– выхватил у отца пульт и принялся переключать
– Ерундистика одна...
– прокомментировал Николай Ильич.
– И ничего не ерундистика - возразила Тамара Семёновна мужу - Андрюх, оставь, это хорошее кино, про девчонку. Там ещё автобус террористы захватили.
– Верка! Жри быстрей!
– прикрикнул Андрей на дочь, заметив, что та, выискивая в тарелке кусочки мяса, одновременно пытается изогнуться так, чтобы заглянуть в телевизор за спиной.
– Андрюша!
– немедленно отреагировала Тамара Семёновна - Фу как некрасиво! Что это: "жри"?
– Да папа! Надо говорить "кушай"!
– радостно вставила Вера.
– Рот закрой!
– возмутился Николай Ильич.
– Когда я ем я глух и нем!
– добавила Тамара Семёновна.
– Мама - полушёпотом обратилась к Наде Вера - можно я больше не буду?
– Конечно можно - сказала Надя cо вздохом, и встала, чтобы убрать тарелку. Тамара Семёновна округлила глаза - Этто что ещё за новости? Вера, ну-ка быстренько доедаем! Надя, оставь тарелку в покое!
– Тамара Семёновна - возразила Надя - Она и так много съела, живот будет болеть.
– Как это много? Ничего не много! В саду в два раза порция больше и она всё прекрасно съедает; это с мамой всё можно, вот и фокусничает. Живот болеть будет... Как же! Нечего на поводу у неё идти! Вера! Ну-ка села и скушала всё!
– Иди в комнату - сказала Надя и вышла с тарелкой на кухню. Вера выбежала за ней. Тамара Семёновна от возмущения замолчала.
Надя и Андрей поженились шесть лет назад. Познакомились они за год до свадьбы, среди шума и веселья бесплатного концерта, по случаю официальной праздничной даты из тех, в которые сотрудники милиции обряжены в белые рубашки и не обращают внимания на нетрезвых граждан, повсюду реют флаги, а вечером небо расцвечивается победным салютом. Для Андрея - слесаря-фрезеровщика четвёртого разряда, как и для всех нормальных людей, этот день был выходным, и, как все нормальные люди, утром в честь праздника он выпил водки с соседом по лестничной клетке, а вечером, с пивом и друзьями отправился получать свою порцию зрелищ. В патриотической толкотне Витёк, Топтун и Серый куда-то растерялись, и Андрей остался один с недопитой бутылкой среди толпы, в том умиротворённо-философском состоянии, какое случается, когда человек выпил ровно столько, сколько нужно, полностью удовлетворён собой и всем вокруг, и ещё не нуждается в физическом самоутверждении. Андрей ждал салют, покачивался под музыку, попивал пиво и любил весь мир, как вдруг ему на глаза попалась русая девушка в длинном, синем в цветах платье; она смешно подпрыгивала, пытаясь разглядеть сцену, и постоянно поправляла очки. В другом настроении Андрея бы только позабавил этот "тюлень" - девушка была полновата и на удивление неуклюжа, - а в компании Витька, Топтуна и Серого он бы даже отпустил пару удачных шуток; смущённый "тюлень" обязательно попытался бы сбежать, но в такой толпе девушка была бы вынуждена находиться рядом, краснела бы, злилась и может быть, даже заплакала бы или огрызнулась. Бы. Потому что сейчас нелепо-ромашковое платье, съезжающие очки и беспомощные подпрыгивания пробудили Настоящего Мужчину, Истинного Патриота, Защитника, Каменную Стену: "Девушка, я вам помогу", - небрежное усилие и тюлень вознесён над толпой, - Надя сидит на мужских плечах. На этой высоте она пребывала до самого конца салюта, хлопала в ладоши, кричала: "Россия! Ура!", захлёбываясь в общем вопле, а потом они гуляли вдвоём по ночной Москве, обнимаясь, грелись на лавочках, смеялись, вели нескончаемый разговор, перескакивая с одного на другое, пытались петь и снова смеялись.
Они стали видеться каждый день. Андрей рассказывал анекдоты, пересыпая их грубыми шутками заводчанина, Надя читала наизусть Лермонтова и Блока. Вдвоём ездили с палаткой в лес, жарили сосиски, плавали наперегонки, брызгались и хватали друг друга за пятки. Андрей кричал под гитару матерные песни - Надя, краснея, прятала голову в колени и задыхалась от смеха; научилась брить ноги, краситься, пить водку, и не ночевать дома. Оба словно проснулись, увидели нечто иное, до сих пор не изведанное, а потому влекущее и завораживающее. Надя жадно глотала эту новую жизнь, такую нежданную, простую, пропахшую потом и свободой любовь; университетские будни оказались вдруг затхлой кельей и прах их был развеян без почтения и прощальных слов; тихий родительский дом, пианино, паркет, мамин седой пучок, стопка тетрадей для проверки на столе, папины ноты, лысина и клетчатые тапочки - всё наводило тоску, угнетало как закрытая дверь в пустой комнате, и Надя бежала прочь, отплёвываясь от скопившейся пыли.
Андрей неосознанно склонялся перед женственностью и мягкостью, трепетал от полуулыбок и румянца, и колдовской трелью в тонком с придыханием голосе чудилась ему непонятная поэзия. Он чувствовал себя грубым конюхом, до которого снизошла принцесса; ощущение собственного тела, физической силы, мужественности переполняло его. Иногда он дарил Наде цветы, и благодарный поцелуй отзывался в нём ликующим звоном.
Новый год встречали у Андрея. Тамара Семёновна, красивая, увитая праздничной мишурой всё подкладывала Наде салаты
– Давай-ка, Надюх, быстренько стол сварганим? Посидим?
– улыбаясь, заглянула в комнату Тамара Семёновна, и заговорщицки подмигнула - подарки разберём!
"Точно! Подарки! Новый год же!" - промелькнуло в голове у Нади и захлестнуло чувство полузабытого детского возбуждения, нетерпеливо-радостного ожидания, когда всю ночь не спишь - лежишь, затаив дыхание и прислушиваясь, и внутри всё прыгает и стучит, - и сразу чешется и пятка и спина и нос, а Деда Мороза всё нет, и не слышно ни его шагов, ни бубенчиков; только наверху кто-то двигает стулья, только шепчутся родители за стенкой, только шумит на кухне холодильник, только сквозь щёлку в занавесках пробивается свет фонаря и поблёскивают игрушки на ёлке... И под утро глаза уже нет сил разомкнуть, а когда стряхиваешь наконец внезапный сон, - и занавески раздвинуты, и трамваи звенят, и фонарь не горит, а под ёлкой яркие коробки и пакеты... "Новый год" - снова подумала Надя и вспомнила нарядную мамину юбку, жемчуг на морщинистой шее, папину свежую рубашку, вспомнила, что пообещала вернуться утром... "А уже вечер..." - вздохнула она про себя, вскочила на ноги, бросила Тамаре Семёновне: "Извините, мне надо...", пробежала мимо неё в прихожую, споткнулась об Андрея, вытянула у него из-под головы свою сумку, заметалась в поисках сапог.
– Надя!
– встрепенулся с пола Андрей - Ты чё это?
– Где второй сапог?
– Не знаю! Ты куда?
– Домой...
– Подожди, зачем домой?
– Мне нужно... Там мама, папа... Тамара Семёновна, Николай Ильич - до свиданья, с Новым годом, Андрюш, извини, пока - она отыскала оба сапога, и спешно чмокнув Андрея в щёку, выскочила за дверь.
– Надя! Стой! Подожди!
– Андрей выбежал за ней в подъезд, ухватил за руку - Побудь ещё!
– Ты понимаешь, я обещала ещё утром прийти! Они там меня ждали с ёлкой, с пирогом...
– У меня там тоже ёлка с мамой! Ну, давай, ты позвонишь им и потом пойдёшь, тебе ехать - хуй да кеды!!! Пошли, пошли!
– и Андрей увлёк её обратно в квартиру.
– О! Никак сбежавшая невеста вернулась!
– встретил их Николай Ильич. Он тоже только проснулся, но уже сидел за столом, успел выпить две стопки, и настроение у него было прекрасное.
– А мы вас и не ждали, ваши подарки собирались стырить - пошутила Тамара Семёновна.
– Ага, тебе только волю дай, ты всё сопрёшь!
– притворно возмутился Андрей.
– Да ладно! Когда это я у тебя что пёрла??
– Интереесное кино! А вот трусики мои любимые с дырочкой на попе, где?
– Ну ни фига себе дырочка! Там такая дырень была - слон пролетит со свистом!
– Я, может, специально себе дырочку пропукал, чтобы проветривалось, а ты взяла и выбросила!
– А нечего пукать было! Пукают в туалете!
– засмеялась Тамара Семёновна - Садитесь, ребят, за стол!
Елена Михайловна в кресле, спина прямая, на плечах платок, руки теребят юбку. Рядом стол: блюдца, вазочки, сахарница. Тикают часы. Надя звонила два часа назад. Елена Михайловна ждёт. Лев Константинович ходит по коридору, тапочки нервно хлопают об паркет.