Вчерасегоднязавтра
Шрифт:
– Ну бля... Хуй знает. Я звонил - никто не подошёл...
– Это я попросила не подходить, у них же определитель. У меня ни малейшего желания не было с тобой разговаривать.
– Надя знала, что они уехали в гости, в Тарусу, и вернутся только завтра, поэтому была спокойна.
– Но ты пришла...
– Андрей улыбнулся, - я волновался, зачем телефон выключила?
– Ах, ты волновался!.. Я же сказала, что не хотела с тобой разговаривать! Пойдём домой, холодно.
С тех пор, Надя носила с собой презервативы и регулярно посещала гинеколога, случайный секс вошёл в привычку, превратился в какую-то патологию; пока Андрей был на работе, а Вера в детском саду, она ехала в центр, заходила в какое-нибудь кафе и ждала. Иногда за весь день не было никого, и она возвращалась злая, кричала на Веру, запиралась в комнате и мастурбировала под одеялом. Но чаще, ей везло, и она забывалась в машинах с тонированными стёклами, общественных туалетах, подъездах; она
Это произошло ещё в мае. Надя жила с Верой на даче вдвоём, посёлок был полон только наполовину, по утрам прохладно, - почти холодно; из двух старушек-поганок осталась одна, она казалась ещё суше, ниже и тоньше, всё так же ходила на озеро в полосатом халате и плавала, но на шпагат не садилась, и совсем не слышно было её голоса. Надя много гуляла, водила Веру в лес, и расстелив на полянке плед, читала ей сказки и стихи; Вера требовала объяснения каждому непонятному слову; кто такой поп, и почему он поп, - потому что попа толстая? Что такое толокно и как может быть лоб из муки; слово "оброк" они обсуждали почти час, а когда, наконец, справились с ним и добрались до конца сказки, Вера рассердилась: Балда он и есть Балда и сказка глупая... Надя решила повременить с Пушкиным и перешла на Андерсена, но его сказки оказались слишком грустные, - Вера долго не могла забыть насмерть влюблённых, замёрзших, ненужных, девочек со спичками, оловянных солдатиков, соловьёв... Она стала плакать во сне и просыпаться среди ночи. Всё исправил Карлсон, - стоило ему спалить однажды паровую машину, как ночные слёзы утихли.
Через день, приезжала автолавка - её громкий гудок разносился по всему посёлку, - к машине выстраивалась длинная очередь в основном, за хлебом, мороженым, пивом и водкой; пельмени и макароны покупали немногие, за этим обычно ездили в город. Надя обязательно покупала мороженое, пломбир в больших пачках, они ели его с Верой после обеда, посыпая тёртым шоколадом. Как-то, когда почти подошла их очередь, подъехал мотоблок с прицепом, за ним бежала большая дворняга, а в прицепе сидели дети - мальчик и девочка, примерно шести-восьми лет. Медленно водитель слез на землю и вытащил за собой чёрную дубину-трость, опершись на неё, встал в очередь.
– Бать, возьми рожок!.. Стаканчик!...
– кричали дети.
– Мелкие! Тихо!
– огрызнулся отец - Бакс, сидеть! Сидеть, Бакс!
– и ткнул Надю в спину - давай, мать быстрей, трубы горят, - и хохотнул. Вера тем временем заинтересовалась трактором с тележкой, она стояла перед ним, задрав голову, и переговаривалась с детьми в прицепе. Мальчик перегнулся через борт и помог ей залезть.
– О, мелкий, ты себе уже тёлку нашёл!.. Нате, жрите своё мороженое, - отец сунул детям пакет и стал взбираться за руль, ещё медленней, чем спускался: в одной руке у него была трость, во второй бутылка водки, он попытался сунуть её в штаны, сначала в карман, потом просто за пояс, но штаны, не могли выдержать такой тяжести, - карман был неглубокий, бутылка из него торчала больше, чем наполовину, и выскальзывала, а сами штаны падали.
– Слышь, мать, подержи - обратился он к Наде, - всё равно с нами поедешь, видишь, свадьба намечается...
Дети - Вика и Лёша,- стали приходить к Наде каждый день, они смеялись над Верой, которая ухаживала за игрушечными питомцами: кормила их пирогами из песка, укладывала спать, соорудив постель из полотенец, а потом, с серьёзным лицом, ходила на цыпочках и говорила шёпотом. Тем не менее, дети выпрашивали у неё игрушки, раскрыв рот, слушали, как Надя читает, и удивлённо ждали, пока она ответит на Верины вопросы. Денис приходил уже вечером, Леша с Викой сразу сбегали домой, а он проходил на кухню и готовил чифир, пока Надя укладывала Веру, потом тянул чёрную жижу, присасывая сахаром и рассказывал, как варить "винт" и "черняшку", что такое "лирика" и "тропика", сколько стоит и где купить. Хвастался, что уже месяц употребляет только алкоголь, приехал на дачу "перекумариться", что отец его рад, - сам привозит продукты и денег на водку. Денис был женат - третья жена "отдыхает" где-то на зоне; дети, оба, от первой, у которой теперь ВИЧ, гепатит и притон; была ещё вторая, - да она просто дура... Сам он сапожник - шил концертную обувь даже Маше Распутиной: сидел за разбой, там и научился, - факты он пересыпал шутками и сам смеялся, многие шутки повторял, забывая, по нескольку раз, перескакивал с темы на тему и сильно матерился, приговаривая, что сапожнику это положено. Всё его в точках и болячках серое тело было остро и угловато, - торчали колени, рёбра и скулы; а во рту было пусто, - только ржавые
"Разгораются тайные знаки
На глухой, непробудной стене
Золотые и красные маки
Надо мной тяготеют во сне...." - слышь: мак! мак, бля! Под грибами и про мак!
– и смеялся, и хлопал себя по ногам-палкам, и запрокидывал голову. Он просовывал здоровую руку ей между ног, а потом лизал там и чмокал, словно высасывая, и она заходилась в оргазме и сучила ногами, а когда он ложился на неё, напряжённый и выступчатый, и чуть ощутимо вздрагивал в глубине, она сосала его язык, и казалось, что его рот это её вагина.
По пятницам приезжали родители Андрея, и Денис не приходил, и не пускал детей; Андрей не приезжал вообще, он работал без выходных, - хотел скопить денег, чтобы хоть в августе уехать с семьёй на море: Надя давно мечтала о море, она была там когда-то, ещё в детстве, и помнила, и рассказывала о белой пене, зеленоватой воде и солнечных нитях, уходящих на дно. Июнь подходил к концу, скоро Тамара Семёновна должна была выйти в отпуск и приехать на два месяца безвылазно, а за ней, через пару недель и Николай Ильич, и Андрей хотел перед морем побыть немного на даче. Стоял какой-то ненормальный зной, днём не слышно было ни молотков, ни пил, только гудение насосов; на каждом участке стояли разбрызгиватели, и тонкие фонтанчики взблёскивали то там, то тут. Озеро стало напоминать лягушатник - в тёплой, почти горячей, взбаламученной воде с утра до вечера плескались и дети и старики. По телевизору показывали горящие леса и торфяники, чёрную Москву и людей в противогазах. Посёлок находился в низине среди леса, и, хотя где-то недалеко как раз горел торф, дым обходил стороной, только несколько дней немного пахло горелым и казалось, будто туман. Всё также зеленел вокруг лес и цвели цветы, невзирая на духоту и сушь. В эти дни приехал Андрей. Оказалось, что с Денисом он был знаком ещё с прошлого года, - пили вместе и метали нож в дуб на Денисовом участке. Ножи вообще были слабостью Дениса, из его трости выкручивалось длинное - в две ладони, как он называл "сажало" или "пика", собственноручно заточенная, а в кармане лежал складной нож, с тяжёлой красивой рукояткой - вот его-то он и метал в дерево, хвастался, что попадает даже с закрытыми глазами: "делать нехуй, тут, один хер, только ханку жрать и нож метать, рука-то одна рабочая, хули теряться..."
Виктор, - отец Дениса, был большой плотный дядька с рыжевато-седой бородой, сварщик или слесарь, он кормил всю семью: и сына и внуков; жена умерла несколько лет назад, - замёрзла на той же даче по осени, ждала соседку под запертой дверью чтобы похмелиться. С тех пор Виктор гнал самогон, сначала на пшене или горохе настаивал брагу, потом перегонял на электрической плитке с помощью двух кастрюль и тазика, и всё вспоминал "Валюшу". Сам он пил немного и редко; приезжал по субботам с утра с большой, набитой продуктами сумкой, дети висли на нём, выискивали в сумке шоколадки и радостно верещали; дедушка шёл к автолавке, отдавать за Дениса долги и покупать мороженое, потом купаться с внуками, и только вечером садился с сыном за стол, и выпивал пару стаканов, а в воскресенье уезжал, чтобы через неделю приехать снова.
Андрей весь день проводил на участке или в доме, - в самое жаркое время лежал перед телевизором, а как свежело, помогал матери на грядках или отцу с досками, иногда играл с Верой. А ночью выходил с Надей гулять. Они шли медленно под руку, Андрей был переполнен планами, - у Тамары Семёновны, оказывается в Коктебеле жила подруга и в её доме можно было остановиться совершенно бесплатно, значит даже деньги останутся, - можно будет купить фотоаппарат, или камеру, ну какую-нибудь простую, и поснимать Веру и море и поезд... И как замечательно будет уехать от всей этой гари, и подальше от родителей, и как обрадуется и удивится Вера, когда увидит море, и надо ей купить большой надувной матрас, такой плотный, чтобы не проколоть... Андрей смеялся, прижимал к себе Надю, целовал её и ерошил ей волосы.
Вдруг залаяла собака, радостно и заливисто, и выбежал Бакс - они как раз поравнялись с участком Дениса.
– Бакс, тихо! Фу, Бакс, сидеть - Андрей, продолжая смеяться, пытался успокоить пса, который встал на задние лапы и облизал ему всё лицо, Надя тоже смеялась, хотя собак не любила, и пряталась у Андрея за спиной. На шум вышел Денис, и зазвал к себе. Они расселись на крыльце за косоногим столом под лампочкой без абажура, Денис выставил трёхлитровую банку на стол и наполнил три стакана, кроме выпивки, надкусанной сосиски и складного ножа на столе ничего не было.