Вчерасегоднязавтра
Шрифт:
Банди - всё-таки это была такса - носился по газону, слышно было его радостное собачье дыхание; мужчина постанывал, распухший член пульсировал и горел, как закрытый нарыв, Надя слизывала рвоту, пыталась выплёвывать и тогда он бил и матерился. Потом он бросил её на пол, и она лежала распятая, вжатая в гнилые доски и снова лицом в небо - оно совсем очистилось и чернело, и дрожало звёздами сквозь дыры в крыше, и снова всё было далеко и безразлично. Когда он ушёл, Надя ещё долго не вставала, - пока не поняла, что ей больно, холодно и хочется курить. Она пришла домой почти утром, Андрей так и спал в кресле, - голова закинута назад, рот открыт, - и громко храпел. Надя пошла в ванную. Она читала где-то, что обычно, в таких случаях, долго стоят под струёй воды, чтобы смыть грязь, которая никак не смывается, а потом режут себе вены или едят таблетки, но почему-то она никакой грязи не чувствовала; только во рту было противно, и волосы пахли блевотиной, - таблеток тоже не хотелось и ощущала она себя так, как будто
– Надя. Надя, прости меня, пожалуйста, я не буду больше пить, Надя, я не буду больше, пожалуйста...
Надя лежала молча, всё болело и ничего не хотелось.
– Не бросай меня только, любимая, милая, Надя, только не уходи! Я не буду больше, я закодируюсь, хочешь?
Надя посмотрела на него и заплакала. Андрей показался ей вдруг таким родным, тёплым, близким, даже с перегаром и грязными ногами.
– Не плачь, пожалуйста, Надя... Хочешь чай? Я сделаю, сейчас...
Андрей убежал на кухню, слышно было, как разбилось что-то, и он приглушённо выматерился, как наливает воду в чайник и ставит его на плиту, как достаёт из шкафчика сахар, чашку, металлическую банку с чаем. Звуки дома, обычного, живого, где бьют посуду, пьют чай, приглушали боль, и она сворачивалась клубком и пряталась внутри. Андрей был уверен, что это он, пьяный и невменяемый, избил Надю, его руки с окровавленными костяшками, провал в памяти и чувство вины, которое неизбежно овладевает женатым человеком с похмелья, подтверждали это, он мучился, и не знал как добиться прощения и у Нади и у себя. Вечером приехали его родители, привезли Веру, Андрей, впервые, сам уложил дочь спать, даже попробовал ей почитать; Вера слушала плохо - Андрей запинался на длинных словах и читал без выражения, - спрашивала, где мама.
– Мама заболела. У неё температура...
– этого объяснения было достаточно и для Веры, и для Тамары Семёновны, она даже запретила внучке заходить к Наде в комнату: "подцепит щас заразу, потом год не отделаемся, нечего сад прогуливать, Андрюх, может ты тоже пока воздержишься? к Верке перебазируешься, я раскладушку вытащу с антресоли?"; на следующий день Надя уехала "болеть" к родителям, процедив: "я не могу пока простить, мне надо подумать", родителям же она рассказала всё. Елена Михайловна очень уговаривала рассказать и Андрею, но Надя только плакала и мотала головой; Лев Константинович отстучал "Катюшу" пальцами на столе и сидел нахмурившись:
– Надя, так нельзя. Ты понимаешь, что это очень серьёзный обман?
– Папочка я просто не могу... И я не врала - он сам так подумал. А если я скажу - он побежит искать этого человека, будет кричать, злиться, снова напьётся... Пусть лучше так, он даже Верой стал заниматься, вдруг у нас всё хорошо будет, он обещал пить бросить...
– Не будет хорошо, Надь. Даже если он бросит пить. Ты не будешь себя чувствовать счастливой, потому что ты всё равно будешь знать, что это обман. Подумай...
– Да, доченька, подумай, чтобы у вас там ни было, Андрей никогда тебя не бил, ты представляешь, кем он себя сейчас чувствует? Он, наверное, просто в ужасе - напился, избил тебя до полусмерти... И он ничего не помнит!
– Елена Михайловна вздохнула - Наденька, ну это, в конце концов, просто низко...
– Да вы ничего не понимаете! Низко!.. А разве не низко так себя вести как он? Он же напивается каждый день как скотина! Ему наплевать, что я чувствую! Они все там надо мной издеваются, его мать считает, что я его, видите ли, "распустила"! Как будто раньше он не пил!... Они даже говорить по-человечески не умеют - только кричат все и указывают. У них тюль и шампунь женского рода, и меня тошнит от бесконечного "звОнить" и "Одевать сапоги"!.. А ещё они "пользуют" стиральный порошок и покупают "кило помидор"! Андрей вообще только матерится!.. Да с какой стати я должна думать, как он себя чувствует? Я уже корвалол, как старуха пью!.. И это всё, всё из-за него, это он виноват и его гадкая мамаша!..
– Надя разрыдалась в голос, Елена Михайловна обняла её, прижала к груди, Лев Константинович мрачно опустился в бордовое кресло и закурил:
– Тебя никто не заставляет там оставаться, ты в любой момент можешь забрать Веру и вернуться домой.
– Я не могу! Ну почему вы ничего не понимаете?..
– Надя уже просто выла.
–
Надя вернулась к Андрею, как только сошли синяки; пока её не было он действительно не пил, ходил на работу, вернувшись, укладывал Веру спать, когда не надо было на работу, сам водил в детский сад и вечером забирал (когда он работал, это делала его мать). Каждый вечер он звонил Наде, снова просил прощения и умолял вернуться. Приехать к ней он боялся, - не знал как после всего вести себя с её родителями, как смотреть им в глаза; он очень мучился. Надя вернулась в субботу; Николай Ильич и Тамара Семёновна снова уехали с Верой на дачу, Андрей вымыл полы и купил цветы: много разноцветных астр, и расставил их по всей комнате. Наде было немного стыдно, но она уверила себя, что имеет полное право так поступать, и открыто смотрела Андрею в лицо, принимая его раскаяние как должное. Они провели вдвоём весь день, Надя говорила, Андрей только слушал и кивал. Он не всё понял из её длинной речи, но твёрдо усвоил, что кругом виноват, и если "ещё хоть раз" - последует неизбежный развод.
И жизнь, действительно, потекла по-новому. Андрей удерживал себя от пьянства невероятными усилиями, - с трудом отбившись от настойчивых предложений своих "коллег", после работы он возвращался домой обходными путями и, пригнув голову, быстро пробегал все окрестные лавочки. Надя не разрешила ему кодироваться и отвела к своему гомеопату, тот сразу предупредил, что алкоголизм вылечить почти невозможно, не только гомеопатией, но вообще, чем бы то ни было, потому что это болезнь психики, а не тела; говорил, что гомеопатией можно устранить физиологические последствия, а психику только направить, что тут всё зависит от человека, а не от лекарства, и что это долгий процесс; предлагал обратиться к психологу или к анонимным алкоголикам, но Андрей наотрез отказался - анонимные алкоголики его очень насмешили, а слова, начинающиеся с "психо" пугали, вызывали воспоминания о мягких стенах и смирительной рубашке. Гомеопат всё-таки провёл приём и назначил лекарство. Постепенно у Андрея перестало сводить ноги, и желудок больше не болел, ему даже казалось, что выпить хочется не так сильно, и он шёл с работы напрямик, твёрдым шагом и проходил мимо лавочек, спокойно здороваясь, иногда даже останавливаясь поболтать минутку-другую. Уже близился Новый год, было холодно, но снег шёл редко и помалу, лужи под ногами раскалывались тонкими льдинками. Надя мечтала о холодной и снежной зиме, ей хотелось белого и чистого, хотелось искряных снежинок и возить Веру на санках. Но дворники сметали с асфальта скудную порошу, как только она появлялась, и всё вокруг оставалась серым и противным. Надя просила Андрея уговорить Николая Ильича и Тамару Семёновну остаться на Новый год в Москве, не ехать на дачу, чтобы можно было поехать туда втроём, без них, - сто шестьдесят километров от Москвы, там ведь полно снега! Это Москва всегда как выжженное пятно. Но родители не только не согласились остаться в Москве, они даже запретили Андрею и Наде ехать с ними:
– Там только одна тёплая комната! нечего жопа об жопу тереться, и так отдохнёте - ребёнка забираем!
– недовольно сказала Тамара Семёновна.
– Мам, мы в другой будем, обогреватель включим...
– Андрей ещё не научился спорить с матерью, его интонации были робкие и просительные. Тамара Семёновна совсем рассердилась:
– Ага, электричество мне нажигать! Он жрёт - ого-го! Нет уж!
Спорить было бессмысленно, Андрей и Надя остались на Новый год в Москве. Они нарядили ёлку, Андрей сам сделал салаты, расставил тарелки, под бой курантов хлопнуло дорогое шампанское; Надя написала на бумажке своё желание, сожгла его и утопила в бокале - Андрей всегда смеялся над этой её привычкой. И наконец, пошёл снег, - получилась настоящая новогодняя ночь, - снег переливался в воздухе и медленно опускался вниз, где-то грохотали петарды, в небе вспыхивали разноцветные фонтанчики, слышались радостные крики и смех. Допили шампанское, и Наде захотелось туда. Они зашли к Надиным родителям, подарили им торт и пошли по проспекту в сторону Воробьёвых гор, ветра не было, - только снег и повсюду огни. Андрей держал Надю за руку:
– Красиво сегодня, правда?
– Да. Только за городом лучше, представляешь, как там сейчас в лесу? Тихо, наверное, и везде снег...
– Сейчас бы ты туда не пошла. Там темно же, ты боишься.
– Ах, ну да... Зато утром бы пошла. И озеро всё во льду... Почему твоя мама пускает нас только летом?
– Она сама там потусить хочет.
– Будто мы ей мешаем!
– Бля, ты же знаешь мою маман! Мы свет нажгём...
– Нажжём!
– Неважно - ты поняла, порядок её весь испортим. Типа, это её дача и она там отдыхает.
– Если б у нас были деньги, мы могли бы хоть в санаторий какой-нибудь поехать...
– Надь, ну нет денег... Может, ты тоже работать пойдёшь? Тогда больше будет.
– Ой, не знаю... Я и так устаю.
– Ну, Веру я иногда могу водить, когда выходной.
– Да? А почитать ей нормально, а еду приготовить, пол помыть?.. У тебя хоть выходные есть, а у меня каждый день...
– Да ладно, мать часто её берёт на дачу, днём она в саду; и не надо ничего мыть, пусть маман сама моет, если ты работать пойдёшь, она орать не будет.