Вчерашний герой
Шрифт:
Когда в октябре девяносто третьего года в Москве начались бои, а впоследствии и полноценный штурм Верховного совета, я был наблюдателем. Я следил, чтобы милиция соблюдала законы. Понятно, что во время войны законы молчат, и что никто эти законы не соблюдал. Все выживали, как могли. Впрочем, формальности никто не отменял. Центральный аппарат МВД требовал от нас отчеты. Не люблю вспоминать эти дни. Было много крови и горя. Самое обидное – это то, что многие люди не понимали, что происходит, а особо одаренные и вовсе фотографировались на фоне сгоревшего после танковых выстрелов здания Верховного совета, в котором погибли десятки
С Владимиром я общался мало. Мы работали в разных зданиях: я в главке, а он в одном из ОВД в центре Москвы. В девяносто четвертом мы случайно пересеклись на Петровке.
– Володя, привет, я давно хочу спросить у тебя, почему Кравчук с такими распростертыми объятиями взял меня, – поинтересовался я.
– Ты же культуролог по образованию, верно? – неожиданно ответил вопросом на вопрос теперь уже подполковник Радищев.
– Верно, – посмеявшись, ответил я. – К чему это ты?
– Знаешь, кто такие янычары? – спросил Володя.
– А как же? Разумеется, знаю. Султаны Османской империи собирали самых умных и сильных мальчиков из числа своих подданных-христиан, обращали их в Ислам и брали к себе на службу чиновниками высоких рангов или элитными солдатами. – Я всегда любил историю.
– Совершенно верно! – улыбнулся Володя. – Ты не знал, что такое МВД до того, как я привел тебя в систему, ты умен, ты можешь быть очень преданным, ты можешь качественно выполнять работу. – Радищев начал перечислять мои заслуги. – И у тебя нет обратной дороги…
– Я тебя понял. – Мне понравилась эта аллегория. Он все так грамотно сформулировал, что у меня не осталось больше вопросов. – Кстати, почему у тебя так быстро появляются новые звездочки на погонах? – этот вопрос интересует меня до сих пор.
– Так задумал автор. Дурачок он, видимо, – заявил Володя.
– Ты о чем? Какой автор? – изумленно спросил я.
– Вон, там, наверху. – Володя показал пальцем в небо. – Сидит себе на облаке, да придумывает что-то. «Как ножом по гордости – расписание судьбы…» – Радищев явно придуривался.
– Я не понял. – Я действительно остался без ответа на свой вопрос. Я не люблю абстрактные формулировки.
– Значит, потом поймешь. Жизнь такая. Раньше, лет десять назад, флаг-триколор был под запретом, а сейчас он развевается над Кремлем. – Володя начал собираться.
– Ты не ответил на мой вопрос. – Его увиливание меня раздражало.
– Товарищ старший лейтенант, не суйте нос не в свое дело! – Владимир резко сменил тон с дружеского на враждебный. – Я тебе дал работу – вот и радуйся, а в мои дела не лезь! – после этих слов Радищев резко удалился.
Мне до сих пор неприятно после этого разговора. Не зря все-таки автор называет Володю червяком. Он и есть самый настоящий червяк!
Также в девяносто четвертом я поступил в МЭГУ – Московский экстерный гуманитарный университет на юридический факультет. По закону у старших чинов МВД должно быть высшее образование. Кравчук сказал мне, что звание майора не за горами. Как оказалось, он был прав.
В марте девяносто пятого убили Влада Листьева. Если кто-то из вас не знает, то это был один из самых популярных журналистов нашей страны. Видимо, любовь к свободомыслию и привела его в могилу. Жалко его до сих пор. Хороший был человек. Очень хороший, светлый. В начале девяносто пятого года его назначили директором государственного канала ОРТ. Влад был против коррупции, за что, судя по всему, и поплатился.
Я не верю в Бога, поэтому в каре свыше я сильно сомневаюсь. Я собрался увольняться из МВД, но Анатолий Иванович представил меня к досрочному званию капитана, и я остался. И да, у каждого есть своя цена. Даже у меня. Сегодня я жалею, что мне не хватило решимости написать заявление об увольнении по собственному желанию. На тот момент я не был настолько значительным компонентом системы, и вряд ли бы кто-то обратил много внимания на мой уход.
Летом того же года я закончил МЭГУ и поступил в аспирантуру института культурологии, но об этом я расскажу вам как-нибудь в другой раз. Сегодня же я продолжу разговор о своей службе в органах.
В девяносто шестом году каких-то по-настоящему интересных событий на службе не было. Я делал то, что должен был делать.
В конце девяносто седьмого года через Москву должна была пройти крупная партия героина. Мне удалось собрать улики и вычислить местонахождение товара. Группа захвата повязала торговцев смертью. Конечно, я не знаю, куда дели «товар». И знать не хочу. У меня есть предположения, но лучше я промолчу. За такие «заслуги» мне присвоили внеочередное звание майора милиции. После этого эпизода мне захотелось закончить мою карьеру, и я снова решил подать заявление об увольнении. Начальник отдела кадров не позволил мне это сделать, непрозрачно намекнув на то, что я уже слишком много знаю, и что просто так меня из МВД никто не отпустит.
В этом году, в девяносто восьмом, ничего примечательного не было, да и вряд ли предвидится. Служба. Служу закону. Служу народу. Иногда злоупотребляю полномочиями. Иногда обманываю других. Иногда обманываю себя. Хорошо это или плохо, но жизнь продолжается.
Поначалу, когда я был лейтенантом, Кравчук платил мне сто долларов в месяц, потом, когда меня произвели в капитаны, двести, а сейчас, когда я майор, триста. Зарплата неплохая, но около тридцати процентов полученных средств я отправляю своим родственникам, которые живут в Белгородской области, чтобы хоть как-то скрасить их нелегкую жизнь. Я не заслуживаю этих денег. Они грязные. Я знаю это. Да, в итоге я живу не так хорошо, как мог бы, но зато моя совесть… Я не могу сказать, что она чиста. Она не до конца испачкана.
На личном фронте велись тупые и бессмысленные войны, обе из которых, что изначально было вполне ожидаемо, закончились для меня поражениями.
Сначала, в девяносто первом, я сдуру познакомился с девушкой-барменшей. Извините за прямоту, но после трех лет в каюте мне очень хотелось женщину. Любую. Она все время ходила на тусовки. Я отдыхал с ней душой после тяжелых служебных будней. Если что, мы не жили вместе. Просто иногда встречались. Она любила баловаться амфетамином. В одну из ночей девяносто третьего у нее был передоз. К сожалению, никого рядом не было. Она умерла. Я бы сказал, что мне ее жалко, но я, скрепя сердце, не буду это говорить. Я много раз повторял ей, что не надо принимать эту гадость. Она меня не послушала. Это результат ее выбора. Больше мне сказать нечего.