Вдоль белой полосы

Перепечина Яна

— Ну, это слишком громко сказано. Но обиделась — это факт.

— Почему обиделась? Она же сама виновата. Девочки не должны себя так вести. Это же неправильно, самой приставать…

Никите стало интересно, и он не удержался, спросил:

— А как они должны себя вести?

Митя задумался на секунду и неожиданно сказал:

— Как наша Агата.

Заминка, последовавшая за этим, была секундной. Вслед за этим Агата неловко дёрнула ногой, с неё соскочил шлёпанец и покатился вниз по крутому склону к воде.

— Ой! — вскрикнула Агата, а Никита с Митей кинулись догонять утрату.

Разговор был тут же забыт. И только перед сном Никита вспомнил о нём и подумал, что, пожалуй,

неловкость Агаты не была случайной. И в очередной раз он удивился невероятной душевной тонкости и чуткости этой совсем ещё девочки. И её потрясающей реакции. Надо же было в один миг придумать, как отвлечь их внимание от зашедшего не туда разговора…

Когда дачный сезон закрылся, Никита почувствовал какую-то неопределённую не то чтобы тоску, но пустоту. Рыться в себе в поисках причины не стал: списал всё на невозможность уезжать из города на дачу, которую очень полюбил, и принялся ждать весну.

Этот год был последним в школе. Курсы в институте и репетиторы практически не оставляли свободного времени. И даже открывать дачный сезон Никита приехал с целым рюкзаком учебников и тетрадей — готовился. Май выдался очень тёплым, и сидеть в не прогревшемся ещё после зимы доме было обидно. Никита подумал и перебрался на крыльцо.

На соседнем участке что-то делали взрослые, то и дело пробегала мимо Агата. Когда Никите совсем уж становилось невмоготу от вынужденной привязанности к учебникам и физических формул, он поднимал глаза и пару минут позволял себе понаблюдать за её весёлой весенней суетой. Агата убирала лапник, которым закрывали на зиму нежные растения, готовила какие-то грядки под посев, собирала что-то с ещё не покрывшихся листьями кустов смородины. Разговаривала она непривычно тихо, как, впрочем, и остальные члены её семьи. Никита улыбнулся: вся улица знала, что он в этом году заканчивает школу и поступает в институт, вот соседи и старались не мешать.

Эта забота забавляла и трогала его. Замечательная у них всё-таки дача. Участки давали сотрудникам огромного оборонного завода, того самого, на котором работали его родители и дедушка с бабушкой. Поэтому чуть ли не все владельцы стандартных шести соток были знакомы друг с другом, а атмосфера царила удивительная, такая, как бывает, пожалуй, только в академгородках: полное доверие и взаимопонимание. Заборы ставили в последнюю очередь, да и то, только для того, чтобы не убегали на улицу маленькие дети или куры, которых многие завели, чтобы прокормиться в непростые их времена. Дверей же не запирали. И даже машины у многих стояли за пределами участков с ключами в замках зажигания.

А их улица и вовсе была особенная. Отношения между соседями были почти семейными. Никита часто видел, как одна из соседок, бездетная Таисия Дмитриевна, то и дело зазывала всех малышей с их улицы в гости и давала каждому по аккуратному кулёчку с сухариками. Ребятня рядком сидела на длинной, крашенной зелёной краской лавочке в её уютном дворе, болтала ногами и с весёлым хрустом грызла сухари. А Таисия Дмитриевна, ласково поглядывая на на них, за столом под навесом уже резала и раскладывала на противне следующую партию. Другая соседка, Наталия Андреевна, выйдя на пенсию, осуществила свою мечту — научилась вязать. И теперь, немного стесняясь неровных пока петель и вольно извивающихся в разные стороны рядов, одаривала всю улицу смешными пёстрыми вязаными тапочками. Были такие и у них с родителями, и Никите в холода нравилось ходить по дому именно в них. Сам же Никита тоже не отставал: с готовностью помогал всем соседям чинить их то и дело капризничавшие «Запорожцы» и «Жигули». Так у них было принято. И все жили именно так, даже не задумываясь о том.

Вот и сейчас Никиту опекали буквально все и волновались

за него тоже все. Когда одна из бабушек Агаты пришла к ним с миской, полной некрупный белых яиц от молодых кур, его мама поначалу растерялась:

— Что вы, Анастасия Васильевна, не нужно…

— Как это не нужно, Клара Петровна? Мальчик сейчас должен хорошо питаться. Ему силы просто необходимы. А в каком магазине вы найдёте такие свежие яйца? Я всю неделю копила, чтобы вы с собой в город побольше взяли.

Это не демонстративное, искреннее желание добра ли, или всё же то, что Никита к выпускным и вступительным экзаменам начал готовиться загодя, помогло ему, но и школу он закончил без проблем, и из абитуриентов в студенты перешёл как-то удивительно легко.

Когда они с родителями приехали на дачу в первые после поступления выходные, поздравлять его сбежались почти все. Первым, конечно, примчался Митя, у которого в разгаре были каникулы. Узнав радостную новость, он вприпрыжку поскакал по улице, громко крича:

— Ура! Ура! Поступил! Никита в Бауманку поступил!

И тут же изо всех дворов стали выходить и даже выбегать соседи. Они улыбались, шли к их участку, и поздравляли родителей Никиты, его самого и почему-то даже друг друга. Словно это была общая радость и их общий ребёнок, которым они все гордились. А Агатины родители даже сделали подарок, сборник политических детективов. Никита принёс его к себе в комнату и положил на письменный стол так, что бы видеть книгу ото всюду. Почему-то ему очень приятно было смотреть на её чёрную обложку с жёлтыми буквами.

Это было очень счастливое лето, наполненное свободой, ощущением света и радости. И только позже Никита понял, что так с ним прощалось детство. Он пошёл дальше, а Митя с Агатой всё ещё были там, в той удивительной поре, куда ему вход уже был заказан. И только на даче ему иногда казалось, что дверь в детство не закрылась окончательно и что он может хотя бы ненадолго возвращаться туда, если пожелает.

Но институтская жизнь закрутила так, что дома он оказывался лишь поздними вечерами. А ведь ещё нужно было готовиться к занятиям. Даже в субботу у них было по четыре пары. Поэтому следующей весной Никита уже не приезжал на дачу вместе с родителями в пятницу, а добирался на электричке лишь ближе к вечеру субботы. На безмятежное детское счастье у него оставалось совсем мало времени: дела-то никто не отменял.

Ему уже исполнилось восемнадцать, и теперь, если вдруг родители решали дождаться его и поехать на дачу вместе, за руль садился он, а не отец. И тогда Никите доставляло особенное удовольствие не мчаться по Горьковскому шоссе, хотя скорость он любил, а въезжать в их дачный посёлок и сворачивать с главной улицы на их тихую и зелёную. По ней бегали малыши, среди которых были и Кира, сестрёнка Агаты, и Снежана, племянница Мити. Иногда ребята постарше играли с ними в какие-то шумные весёлые игры, и тогда Никите невыносимо хотелось к ним, в их счастливую кучу малу.

Митя за те два года, что они были знакомы, заметно подрос, вытянулся. Круглое лицо его вдруг стало тоньше и красивее. Никите он напоминал Маленького принца. Агата тоже менялась. И Никита, приехавший на дачу после трёхнедельной институтской практики, вдруг заметил, что яркий детский купальник с розовым зайцем на животе сменил изящный синий. Агата непривычного раздельного купальника поначалу явно стеснялась. Но вскоре освоилась и стала бегать в нём, как и все их дачные девчонки, целыми днями. Смуглая от природы, она хорошо и быстро загорала и на фоне светлокожих Никиты и Мити к концу лета выглядела этакой индианкой. Митя смотрел на неё влюблёнными глазами и иногда за её спиной тихо спрашивал Никиту: