Вдоль белой полосы
Шрифт:
— Никита, приходи есть к нам. И друга своего бери.
Митя, который топтался внизу, поддерживая лестницу, и думал, что его не видят, выглянул из-за парника и вежливо поздоровался.
— Здравствуй, здравствуй, Митенька. И тебя ждём. Мы тут зимуем и соскучились по людям очень. У нас уха из рыбы местной и пироги. Приходите.
— Спасибо, Анастасия Васильевна, Кирилл Макарович, придём, — сдался Никита, — вот только снег счистим и придём.
— Ну, и ладно, — старики скрылись в доме.
— Ты что? — возмутился Митя. — Нас же моя мама ждёт. Она там долму приготовила, с расчётом на тебя. Я листьев виноградных ещё летом насобирал, а она законсервировала
— Ну, значит, нам с тобой придётся хорошенько поработать, нагулять аппетит, а потом подкрепиться в двух местах по очереди, чтобы никого не обидеть. Держи лопату, Дмитрий Ильич, пойдём ваш парник чистить. Я с крыши увидел, что твой отец только собрался этим заниматься…
Наработались они так, что рук и ног не чувствовали, но зато ели за четверых, не обидев ни одну из хозяек. И Митина мама, и бабушка Агаты расспрашивали Никиту о семейной жизни. А он поймал себя на том, что не знает, о чём рассказывать. Да и за голосом всё время приходилось следить, чтобы внимательные соседки не услышали того, в чём он никому, даже себе, не хотел признаваться: глухого разочарования, которое он всё чаще испытывал. Соседки вроде бы ничего не заметили, и Никита хотел было уже похвалить себя за умение притворяться. Но у машины, когда он собирался уезжать, Митя вдруг, смущаясь и опустив свои невероятно длинные ресницы, спросил:
— Никит, а хорошо это, быть женатым? — и испытующе посмотрел на него. Никита от неожиданности растерялся и ответил так, как никогда не отвечал своему младшему другу:
— Рановато тебе ещё об этом думать, Дмитрий Ильич.
Митя вскинул на него строгие глаза, в неуютный этот пасмурный вечер казавшиеся не серо-голубыми, а чёрными, и то ли спросил, то ли не согласился:
— Разве рано? — потом помолчал недолго и добавил. — Мне кажется, об этом нужно заранее думать, чтобы не жалеть потом.
Никита ничего не ответил, протянул ему руку и, садясь в машину, сказал:
— Я не знаю, Мить. Женился как-то… не подумав… А ты думай. Может, и будешь счастливее меня.
Домой Никита ехал, ощущая себя так, словно в целом мире он один, и только где-то далеко позади остался мальчишка, который понимает его лучше, чем он сам.
Домой Никита приехал поздно, но Лики всё ещё не было, и только очумевший от одиночества Хоббит встречал его в дверях. Просто дежавю, вошедшее в систему.
— Прости, друг, надо было тебя с собой взять, — потрепал он Хоббита, — да боялся, что ты замёрзнешь в сугробах.
Хоббит радостно подпихивал круглую голову под руку и словно всем своим видом показывал, что не обиделся.
— Спасибо, Хоб, — прижал его к себе Никита, — ты человек. Собака, конечно, но человек. Пошли гулять. А то засиделся ты, бедолага.
Пока Хоббит бегал среди деревьев, Никита бесцельно бродил по пустому двору. Потом они пешком поднялись на седьмой этаж и снова вошли в пустую квартиру. Лики по-прежнему не было.
Всю дорогу с дачи он думал о том, во что превратилась его жизнь, и всё никак не мог понять, как так получилось, что они с Ликой живут едва ли не как соседи по коммуналке. Ещё, как назло, по радио группа «Дюна» жизнерадостно пела про коммунальную квартиру. Очень в тему. Раньше он эту весёлую добрую песню любил, а теперь почти ненавидел, хотя она, конечно, ни в чём не была виновата.
И вот опять становящаяся всё привычнее пустота и в новой квартире, и в душе. Только он понадеется на то, что всё налаживается, вот как после переезда, и снова они живут, словно
— У нас ведь разные режимы. Ты вынужденный жаворонок, а я счастливая сова. А так ни ты мне, ни я тебе не мешаем.
Это было правдой. Лика в институт ходила исключительно по прихоти, но каким-то чудом пока ещё умудрялась не вылететь. Никита её не контролировал, считая, что Лика имеет право на поиски себя, а прокормить их двоих он как-нибудь сумеет. Сам он по-настоящему увлёкся работой и на заводе частенько пропадал до глубокого вечера, поэтому и к увлечениям жены относился с пониманием. Но в этот зимний вечер в пустой квартире, тишину которой нарушали лишь цоканье когтей Хоббита по дешёвому линолеуму и глухое бормотание соседского телевизора, Никите стало очень тоскливо. Как бы он хотел, чтобы жена сейчас была здесь, рядом, чтобы он рассказал ей, как съездил на дачу и о чём говорил с Митей…
Думая об этом, Никита разогрел борщ, который наварила и принесла накануне его мама. И наливая его в тарелку, он осознал, что, думая о жене, он имеет в виду какую-то абстрактную, но родную и близкую женщину, а не конкретную, но ставшую такой далёкой и чужой Лику.
Никита отложил половник и невесело сказал Хоббиту:
— Приплыли, старина.
Хоббит сидел и смотрел на Никиту влажными обожающими глазами и, казалось, преданно улыбался во всю забавную складчатую морду: он привязался к новому хозяину, который его любил, подолгу гулял с ним и никогда не забывал покормить. Вот и сейчас достал из холодильника большую кастрюлю со специально сваренным для него супом и стал наливать еду в тарелку.
— Давай, что ли, ты мне компанию составишь? А я тебе.
Бульдог шумно сглотнул и выказал всяческую поддержку идее хозяина: шустро поднялся с пола, принялся вилять толстым коротеньким хвостиком, увлекающим за собой добрую половину его крепкого туловища, и закружился на месте. Никита невесело улыбнулся:
— Ешь, Хоббит, ешь. И я буду. Что нам ещё с тобой остаётся?
Лика пришла, когда Никита с Хоббитом уже давно спали. Никита сквозь сон услышал, как хлопнула дверь, раздалось негромкой копошение в прихожей и поднял со своего матрасика, который лежал в углу спальни, голову пёс. Встречать хозяйку Хоббит не стал. И Никите показалось, что он лишь грустно вздохнул и повернулся на другой бок. Сам Никита больше всего хотел последовать его примеру, но всё же поднялся и вышел в прихожую. Лики там уже не было. Она что-то негромко напевала в ванной. Хорошее настроение? Надо же. Ну, и то слава Богу, что жива, здорова и, кажется, вполне счастлива.
На следующее утро Никита проснулся рано, хотя вообще-то в выходные любил поваляться подольше. Позавтракав и прихватив с собой Хоббита, который с надеждой следил за каждым его шагом, несколько бутербродов и большой термос с крепким чаем, он отправился в гараж.
Их гаражи всегда очень нравились маленькому Никите. Они длинной вереницей тянулись вдоль Горьковской железной дороги, вплотную примыкали к забору их завода и строились когда-то именно для заводчан. А потому атмосфера там царила замечательная. Вечерами и выходные туда ходили целыми семьями. Мужчины копались в любимых машинах, их жёны возились в подвалах, расставляя банки заготовок, которые хранили в подвалах, а дети весёлой гурьбой бегали от гаража к гаражу, выглядывая, где что происходит и пристраиваясь туда, где было интереснее.