«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века
Шрифт:
В чем причина столь жестокой расправы с ближним дьяком, пользовавшимся доверием Василия III, а затем Елены Глинской? Согласно продолжению Хронографа редакции 1512 г., «бояре казнили дьяка Феодора Мишурина, без великого князя ведома, не любя того, что он стоял за великого князя дела» [851] . Это, однако, мало что объясняет в конкретной обстановке осени 1538 г. В частности, хотелось бы понять, почему казнь дьяка носила подчеркнуто позорящий, бесчестящий характер.
851
Шмидт С. О. Продолжение Хронографа редакции 1512 г. С. 288.
Возможно, дело заключалось в том, что, по представлениям придворных аристократов во главе с князьями Шуйскими, худородный дьяк слишком много о себе возомнил, вмешавшись в процедуру раздачи думных чинов, что являлось прерогативой государя и его знатных советников. Подвергнув Федора Мишурина публичному унижению, бояре как бы восстанавливали привычную для себя иерархию. Вместе с тем казнь влиятельного дьяка сняла еще один барьер на пути дальнейшей эскалации насилия при московском дворе.
Расправа с князем И. Ф. Бельским и
852
Во вкладной книге Троицкого монастыря записан 1 ноября 1538 г. вклад князя Ивана Васильевича Шуйского (100 рублей) «по брате своем князе иноке Варламе», см.: ВКТСМ. С. 75. В Воскресенской летописи известие о смерти кн. В. В. Шуйского помещено сразу после сообщения об убийстве дьяка Ф. Мишурина с датировкой: «того же месяца» (ПСРЛ. Т. 8. С. 295), — следовательно, относится к концу октября. В Постниковском летописце кончина князя Василия Васильевича датирована ноябрем (ПСРЛ. Т. 34. С. 26).
3. Князь И. В. Шуйский, «наместник московский»
Из всех лиц, причастных к несостоявшемуся пожалованию в Думу кн. Ю. М. Булгакова и И. И. Хабарова и навлекших на себя «вражду» братьев Шуйских, лишь митрополиту Даниилу удалось осенью 1538 г. избежать мести со стороны могущественных временщиков. Его черед пришел спустя три месяца после расправы с кн. И. Ф. Бельским и его сторонниками. Вероятно, Шуйские не могли нанести удар всем своим противникам одновременно; к тому же митрополит, казалось бы, был защищен от посягательств своим высоким духовным саном [853] . Но, казнив ближнего дьяка, сослав и заточив нескольких бояр, Шуйские, по-видимому, сумели запугать придворное общество. И уже зимой 1539 г. митрополит, не чувствуя никакой поддержки при великокняжеском дворе, вынужден был оставить престол.
853
По вполне вероятному предположению В. В. Шапошника, задержка санкций в отношении митрополита со стороны Шуйских, помимо других причин, объяснялась и необходимостью дождаться приезда в Москву архиереев из провинции для проведения легитимных выборов нового главы церкви; кроме того, нужно было подготовить общественное мнение к предстоящей смене первосвятителя (Шапошник В В. Церковно-государственные отношения. С. 39).
Февралем 7047 (1539) г. помечена лаконичная запись в Воскресенской летописи: «Тоя же зимы, февраля, сведен с митрополии Данил митрополит боярином князем Иваном Васильевичем Шуйским и его съветники» [854] . Сообщение Летописца начала царства чуть подробнее и имеет точную дату: «Тое же зимы февраля 2, в неделю о блуднем, сведен с митрополии Данил митрополит великого князя бояр нелюбием, князя Ивана Шуйского и иных, за то, что он был в едином совете со князем Иваном Бельским, и сослаша митрополита с Москвы в его пострижение, во Осифов монастырь» [855] . В Царственной книге, памятнике 70-х гг. XVI в., причина низложения Даниила указана предельно четко: «И того ради князь Иван Шуйской митрополита свел, что без его велениа давали боярство…» [856]
854
ПСРЛ. Т. 8. С. 295.
855
ПСРЛ. Т. 29. С. 34. Тот же текст — в более поздней редакции Летописца в составе Никоновской летописи: ПСРЛ. Т. 13, ч. 1. С. 127.
856
ПСРЛ. Т. 13, ч. 2. С. 432.
На фоне этих сообщений, констатирующих события, но не дающих собственной оценки происходящему, выделяется известие Постниковского летописца, который прямо осуждает низложенного архипастыря: «Того же лета февраля в 2 день Данил митрополит оставил митрополичество неволею, что учал ко всем людем быти немилосерд и жесток, уморял у собя в тюрьмах и окованых своих людей до смерти, да и сребролюбие было великое. А сослан в Осифов монастырь на Волок» [857] . Конечно, эта оценка не объясняет причин вражды Шуйских к митрополиту (приводимых другими летописями), и можно вполне согласиться с мнением В. В. Шапошника о том, что Даниил, как и впоследствии его преемник Иоасаф, был свергнут за то, что пытался реально участвовать в управлении страной, поддерживая одну из боровшихся за власть группировок [858] . Однако характеристика, данная низложенному митрополиту Постниковским летописцем, помогает понять, почему за Даниила никто не вступился, — ни бояре, ни архиереи: тому виной была невысокая репутация митрополита, отсутствие у него признанного духовного и морального авторитета в обществе [859] .
857
ПСРЛ. Т. 34. С. 26.
858
Шапошник В. В. Церковно-государственные отношения. С. 38.
859
Показательно, что известный историк церкви Е. Е. Голубинский дал Даниилу характеристику, вполне созвучную словам Постникове кого летописца, хотя исследователь не был знаком с этим источником, опубликованным только в 1954 г. (см.: Голубинский Е. История Русской церкви. Т. II. 1-я половина. М., 1900. С. 736–737).
Преемником Даниила стал троицкий игумен Иоасаф. С его поставлением на митрополию очень спешили: уже на третий день после низложения Даниила, 5 февраля 1539 г., он был избран (жребием, из трех кандидатур) архиерейским собором;
860
ААЭ. СПб., 1836. Т. I. № 184. С. 158–161; ПСРЛ. Т. 29. С. 34; ср.: Голубинский Е. История Русской церкви. Т. II. 1-я половина. С. 739.
861
ААЭ. Т. I. № 185. С. 163.
После устранения своих политических соперников князь Иван Васильевич Шуйский находился на вершине могущества. По-видимому, именно к 1539 — началу 1540 г. относится выразительная сценка, описанная Грозным в первом послании Курбскому: «Едино воспомянути: нам бо в юности детская играюще, а князь Иван Васильевич Шуйской седит на лавке, лохтем опершися о отца нашего постелю, ногу положа на стул, к нам же не прикланяяся не токмо яко родительски, но ниже властельски, рабское ничто же обретеся. И такова гордения кто может понести?» [862]
862
ПГК. С. 28 (1-я ред.), тот же текст с небольшими разночтениями — во 2-й редакции (Там же. С. 76).
Исследователи по-разному относятся к приведенным словам Грозного. В частности, Г. В. Абрамович считает изображенную царем сценку «весьма сомнительной», да и все описание деятельности Шуйских в его послании Курбскому — не заслуживающим доверия [863] . Но даже если Грозный несколько сгустил краски, рисуя портрет надменного временщика, остается несомненным главное: князь И. В. Шуйский действительно в описываемые годы играл роль опекуна юного государя, а его властность и честолюбие засвидетельствованы, помимо царского послания Курбскому, и другими источниками.
863
Абрамович Г. В. Князья Шуйские и Российский трон. С. 96, 98.
Составленный в первой половине XVII в. Пискаревский летописец сохранил своего рода предание о могуществе Шуйского: «Да того же году, — записал он под 7047 (1538/39) г., — был на Москве наместьник князь Василей Шуйской. А князь велики тогда был мал» [864] . Поскольку кн. В. В. Шуйский умер в самом начале указанного сентябрьского года, то, по вероятному предположению А. А. Зимина, имеется в виду князь Иван Шуйский, которого поздний летописец спутал со старшим братом Василием [865] . О том, что кн. И. В. Шуйский действительно носил пышный титул «наместника московского», свидетельствует губная грамота в Верхний Слободской городок на Вятке, выданная 8 февраля 1540 г. Помета на обороте грамоты гласила: «А приказал боярин и наместник московской князь Иван Васильевич Шуйской» [866] . Вряд ли подобная должность реально существовала: как подчеркнул А. А. Зимин, «нам не известно ни одного имени наместника московского ни до И. В. Шуйского, ни после него» [867] . Очевидно, присвоенный себе опекуном юного государя титул должен был возвысить его носителя над прочей боярской «братией».
864
ПСРЛ. Т. 34. С. 178.
865
Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. С. 255, прим. 3.
866
Наместничьи, губные и земские уставные грамоты Московского государства / Под ред. А. И. Яковлева. М., 1909. № 3. С. 58.
867
Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. С. 255.
Высокий статус кн. И. В. Шуйского подтверждается и тем фактом, что он в мае и сентябре 1539 г. во время аудиенции крымских послов у государя говорил им «от великого князя речь», а в октябре того же года принимал ханского посла на своем дворе и вел с ним переговоры [868] . В годы правления Елены Глинской, как мы помним, подобной привилегией обладал фаворит великой княгини князь Иван Овчина Оболенский.
В отличие от старшего брата Василия, не оставившего письменных следов своей административной деятельности, князь Иван Васильевич Шуйский, похоже, не чурался бюрократической рутины: его имя часто встречается на страницах разнообразных документов. В январе 1535-го и августе 1538 г. он выдал несколько жалованных грамот [869] . Обладал князь Иван и судебным опытом: до нас дошла правая грамота, выданная им 4 мая 1534 г. игумену Троицкого Махрищского монастыря Ионе по земельной тяжбе с помещиком Шарапом Баскаковым и его сыновьями [870] . Но в 1539 — начале 1540 г. размах деятельности «московского наместника» просто поражает: создается впечатление, что кн. И. В. Шуйский пытался держать под личным контролем все нити внутреннего управления, а также дипломатию.
868
РГАДА. Ф. 123 (Крымские дела). Кн. 8. Л. 591, 647, 664 об. — 665.
869
В том числе: в январе 1535 г. Троицкому Махрищскому монастырю (ОР РНБ. Ф. 532. Оп.1. № 113), в августе 1538 г. — введенному дьяку Ивану Шамскому (ОАСУ. Отд. I. № 25. С. 32) и Успенскому Стромынскому монастырю (ОР РГБ. Ф. 303. Кн. 536. Л. 432–432 об.).
870
АЮБ. СПб., 1857. Т. 1. № 52/IV. Стб. 172–192.