«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Кром Михаил Маркович

Так, бросается в глаза отсутствие в списке боярина И. М. Юрьева Большого, который только в начале 1547 г. получил думный чин. По весьма вероятному предположению В. Д. Назарова, И. М. Юрьев умер вскоре после царской свадьбы, и именно этим объясняется его исчезновение из источников и, в частности, отсутствие его имени в свадебном разряде брата Ивана IV Юрия Васильевича в ноябре 1547 г. [1296]

Отсутствие в изучаемом списке еще одного боярина, И. С. Воронцова, Назаров связывает с опалами, постигшими клан Воронцовых летом 1546 г. [1297] Это объяснение, однако, нуждается в некоторых коррективах. Дело в том, что, как было показано выше, официально Иван Семенович Воронцов не попал в опалу после того, как его родичи подверглись казни на Коломне в июле 1546 г.: он сохранил за собой боярский чин и продолжил службу. Но былое влияние при дворе было утрачено, и новые назначения были не слишком почетными: в июле 1547 г., например, боярин И. С. Воронцов вместе с юным племянником Ю. М. Воронцовым (сыном покойного боярина Михаила Семеновича) оказался на службе в Костроме [1298] . Как тут не вспомнить, что осенью 1543 г. брат Ивана Семеновича Федор Воронцов

был сослан противниками именно в Кострому! Возможно, что к моменту составления интересующего нас «боярского списка» (сентябрь 1547 г.) И. С. Воронцов оставался в этой почетной ссылке (с июля), чем объясняется пропуск его имени в указанном перечне.

1296

Назаров В. Д. О структуре «государева двора». С. 48.

1297

Назаров В. Д. О структуре «государева двора». С. 48.

1298

РК 1598. С. 112.

По признанию В. Д. Назарова, неясным остается лишь отсутствие в списке имени боярина кн. А. Б. Горбатого [1299] . Как бы то ни было, с учетом этих двух пропущенных имен государева Дума осенью 1547 г. насчитывала уже 20 бояр и пять окольничих [1300] — наибольший показатель не только за годы «боярского правления», но и за всю первую половину XVI в.

В 1548 г. состав Думы стабилизировался. Бояре кн. М. В. Глинский и И. И. Пронский, попавшие в опалу за неудачный побег, лишились своих думных чинов. Кроме того, к началу 1548 г. из источников исчезает имя боярина В. М. Щенятева, а в июне того же года умер боярин кн. М. И. Кубенский [1301] . Однако эти потери восполнялись за счет новых пожалований.

1299

Назаров В. Д. О структуре «государева двора». С. 48.

1300

Неясно, на каком основании А. И. Филюшкин относит к 1547 г. получение окольничества И. В. Шереметевым Большим (исследователь не дает ссылки на источник информации): Филюшкин Л. И. История одной мистификации. Табл. 2. С. 42. Между тем впервые с чином окольничего И. В. Шереметев упоминается только в декабре 1549 г. — в разряде царского похода на Казань (РК 1598. С. 121).

1301

Вклад по душе кн. М. И. Кубенского в Троицкий монастырь сделан 20 июня 1548 г.: ВКТСМ. С. 69.

Так, в декабре 1547 г. впервые с чином окольничего упоминается Федор Григорьевич Адашев [1302] . К началу мая 1548 г. боярином (из окольничих) стал Д. Р. Юрьев, брат царицы [1303] . В том же месяце в коломенском разряде впервые назван боярином кн. Федор Андреевич Булгаков [1304] , а в декабре 1548 г. среди воевод, стоявших «на Коломне», упоминается боярин Г. В. Морозов [1305] . Как мы помним, еще год назад, осенью 1547 г., он был окольничим: действительно, пример быстрого карьерного роста!

1302

РК 1598. С. 112.

1303

Боярином дворецкий Д. Р. Юрьев назван в изданной им указной грамоте приказчику села Кулебакина В. Чижову от 3 мая 1548 г.: ССМ. № 18. С. 25.

1304

РК 1598. С. 116.

1305

Там же. С. 117.

К концу 1548 г., по имеющимся у нас данным, в Думе было 19 бояр и пятеро окольничих. Но, наряду с динамикой численного состава царского синклита, серьезного внимания заслуживает также изменение представительства тех или иных фамилий в Думе.

Понятно стремление новых царских родственников упрочить свое положение в государевом совете: в течение 1547–1548 гг. думные чины получили трое представителей клана Захарьиных — Юрьевых (И. М. Юрьев Большой, Д. Р. Юрьев и Г. Ю. Захарьин). Но со второй половины 1547 г. можно заметить и иную тенденцию: чины бояр и окольничих даются представителям нескольких титулованных (кн. Ю. И. Темкину-Ростовскому, кн. Ф. А. Булгакову) и нетитулованных семейств (Ф. М. Нагому, И. И. Колычеву, Г. В. Морозову, Ф. Г. Адашеву). В итоге к концу 1548 г. в Думе установился своего рода баланс между старинной ростово-суздальской знатью (трое князей Ростовских, двое Шуйских и кн. А. Б. Горбатый), потомками литовских княжат (кн. Д. Ф. Бельский, Ю. М. и Ф. А. Булгаковы) и старомосковским боярством (двое Захарьиных — Юрьевых, двое Морозовых, И. П. Федоров, И. И. Хабаров и др.). Так создавалась основа для консолидации придворной элиты.

* * *

За полтора десятка лет междоусобной борьбы боярские кланы накопили немало взаимных обид и претензий: трудно назвать хотя бы одно знатное семейство, в котором никто хотя бы раз не побывал в опале или ссылке, не говоря уже о казненных и уморенных в тюрьме… Поэтому путь к примирению оказался долгим и трудным. Важной вехой на этом пути стало совместное заседание Думы и Освященного собора, состоявшееся 27 февраля 1549 г. в кремлевских палатах. Подробный рассказ об этом собрании, за которым в литературе закрепилось название «собор примирения», сохранился в Продолжении Хронографа редакции 1512 г.

По словам летописца, царь в присутствии митрополита Макария и других церковных иерархов «говорил боярам своим» кн. Д. Ф. Бельскому, кн. Ю. М. Булгакову, кн. Ф. А. Булгакову, кн. П. М. Щенятеву, кн. Д. Ф. Палецкому, В. Д. Шеину, кн. Д. Д. Пронскому, кн. А. Б. Горбатому «и иным своим бояром, и околничим, и дворецким, и казначеем, что до его царьского возраста от них и от их людей детем боярским и христьяном чинилися силы и продажи и обиды великия в землях и в холопях и в ыных во многих делех», потребовав, чтоб они «вперед так не чинили» — под страхом «опалы и казни» [1306] .

Бояре тут же «все били челом государю царю и великому князю, чтобы государь их в том пожаловал, сердца на них не дерьжал и опалы им не учинил никоторые»; они обещали ему служить «и добра хотети ему и его людем во всем вправду, безо всякия хитрости» — так же, как раньше служили отцу государя, великому князю Василию Ивановичу всея Руси, и деду, великому князю Ивану Васильевичу всея Руси. Бояре просили также царя дать им суд с теми жалобщиками из числа детей боярских и «христьян», которые на них и на их людей «учнут бити челом». Умилившись, царь «перед отцом своим митрополитом и перед всем Освященным собором бояр своих всех пожаловал с великим благочестием и усердием». Согласно летописцу, государь заявил вельможам: «По се время сердца на вас в тех делех не держу и опалы на вас ни на кого не положу, а вы бы вперед так не чинили» [1307] . Затем аналогичную речь он произнес перед воеводами, княжатами, детьми боярскими и «большими дворянами» [1308] .

1306

Шмидт С. О. Продолжение Хронографа редакции 1512 г. С. 295.

1307

Там же. С. 296.

1308

Летописец передает содержание этой речи одной фразой: «Да и воеводам и княжатам, и боярским детем, и дворяном болшим то же говорил; и пожаловал их, наказал всех с благочестием умилне» (Там же).

О примирении своем с боярами царь вспоминал позднее в «речи» к Стоглавому собору: «Тогда же убо и аз всем своим князем и боляром, по вашему благословению [Иван обращается к присутствовавшим на соборе иерархам. — М. К.], а по их обещанию на благотворение подах прощение в их к себе прегрешениих» [1309] . Не входя в обсуждение дискуссионного вопроса о том, сколько «примирительных» собраний (или соборов) состоялось в 1547–1550 гг. и какое из них имел в виду царь в выступлении на Стоглавом соборе [1310] , подчеркну главное: ритуал покаяния и примирения призван был идеологически оформить произошедшую к концу 1540-х гг. консолидацию правящей элиты и Государева двора в целом; основой для этого послужило коллективное осуждение всего того, что творилось до «царьского возраста». Тем самым достигался эффект «обновления и очищения»: все обиды и насилия остались в недавнем прошлом, впредь все должно было происходить праведно и благочестиво.

1309

Емченко Е. Б. Стоглав. С. 247.

1310

С. О. Шмидт считает возможным говорить о нескольких «примирительных» собраниях между 1547 и 1550 гг., но большинство исследователей полагает, что «примирение» было одно — на соборе в феврале 1549 г. Обстоятельный разбор существующих точек зрения по данному вопросу см.: Носов Н. Е. Становление сословно-представительных учреждений. С. 14–53; Шмидт С. О. У истоков российского абсолютизма. С. 156–205; Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978. С. 68–78. В новейшей литературе точку зрения С. О. Шмидта о нескольких собраниях с примирительными речами в 1547–1550 гг. поддержал В. В. Шапошник, см.: Шапошник В. В. Церковно-государственные отношения. С. 86–89.

Но помимо морально-психологического эффекта, «собор примирения» имел и вполне практические последствия, которые пока не привлекли к себе внимание исследователей.

Прежде всего все опальные получили полную амнистию. В июле 1550 г., как уже говорилось, вновь упоминаются с боярским чином князья М. В. Глинский и И. И. Турунтай Пронский [1311] : очевидно, к этому времени их неудачный побег в Литву был окончательно предан забвению, и обоим князьям были возвращены места в государевой Думе.

1311

РК 1598. С. 127, 128.

Но прощение получили и мертвые: власти сочли необходимым позаботиться о душах убиенных бояр и князей. В 1549 г. по князе Михаиле Богдановиче Трубецком, одной из жертв боярских междоусобиц, в Новоспасский монастырь «в вечный поминок» было дано село Семеновское Бартенево в Можайском уезде, ранее принадлежавшее кн. И. И. Кубенскому: жалованная грамота архимандриту Нифонту «з братьею» на это владение 22 сентября была выдана Иваном IV [1312] .

Не был забыт и сам князь Иван Иванович Кубенский: 29 апреля 1550 г. царь выдал архимандриту Ярославского Спасского монастыря Иосифу жалованную грамоту на села Балакирево и Михайловское в Ярославском уезде, «что написал в духовной грамоте боярин наш князь Иван Иванович Кубенской в дом всемилостивого Спаса и к чудотворцам Феодору и Давиду и Константину вотчину свою… по отце своем и по матерее и по себе и по своих родителех в вечной поминок» [1313] . Вотчина казненного боярина ранее была отписана на государя, теперь же села передавались монастырю в соответствии с завещанием покойного.

1312

АРГ/АММС. № 106. С. 242–243. О возможной причастности кн. И. И. Кубенского к гибели юного княжича М. Б. Трубецкого см. выше.

1313

ИАЯСМ. № XV. С. 15.

Аналогичная царская грамота была дана 8 сентября того же года игумену Иосифо-Волоколамского монастыря Гурию на сельцо Круглое Звенигородского уезда и сельцо Сергеевское Рузского уезда, «что написал в своей духовной грамоте боярин наш князь Иван Иванович Кубенской в дом Пречистые Осифова монастыря по своей душе и по своих родителех в вечный поминок…» [1314] . Так спустя четыре года после гибели кн. И. И. Кубенского были выполнены некоторые распоряжения, содержавшиеся в его духовной.

1314

АФЗХ. М., 1956. Ч. II. № 221. С. 223.