Вечер потрясения

Завадский Андрей Сергеевич

Истребитель буквально вывалился, пробив пелену облаков, сгустившихся над Грозным и камнем рухнул к земле. Стремительная тень, распластав треугольные крылья, скользнула по летному полю, и Олег, невольно остановившийся и запрокинувший голову, увидел, как из-под брюха прошедшего на бреющем полете над аэропортом самолета к земле устремились черные цилиндры, остроконечные, точно дротики, увенчанные крестообразным оперением. Старший сержант стоял посреди летного поля, и, даже не думая о том, чтобы бежать, хоть как-то пытаясь спасти свою жизнь, смотрел, не отрываясь, боясь даже моргнуть, смотрел на мчавшиеся к земле черные капли.

Зуммер системы управления оружием прозвучал в кабине истребителя "Страйк

Игл", и одновременно на индикаторе вспыхнула предупреждающая надпись, врезавшаяся в глаза оператору, нервно теребившему кнопку пуска ракет.

– Есть захват, – сообщил летчик командиру экипажа, полностью сосредоточившемуся на управлении крылатой машиной, мчавшейся в тридцати тысячах футов над укутанными облачным покрывалом предгорьями. – Мы в зоне разрешенного пуска!

– Огонь!

Оператор вдавил кнопку пуска едва ли не прежде, чем первый пилоты выдохнул короткое, прозвучавшее, точно выстрел, слово приказа. Выплюнув языки пламени, две ракеты AGM-88A HARM соскользнули с граней воздухозаборников истребителя, растворяясь в сером мареве облаков. Цель впереди, в пяти десятках миль по курсу, предстала системам наведения не менее заметной и зовущей, чем кажется мотыльку горящий в ночи огонь лампы. Пассивные головки наведения уловили излучение приводного радиомаяка грозненского аэропорта, по сути, остававшегося передовым аэродромом подскока для самолетов тактической авиации, а потому отчаянно излучавшего в пространство энергию, испускаемую антенными решетками радаров и простыми радиопередатчиками. Никто там не озаботился маскировкой, и теперь ничто не могло помешать этому удару.

– Есть пуск, – стараясь сохранять хладнокровие, сообщил оператор вооружения. – Ракеты пошли!

– Атакуем, – с азартом воскликнул пилот, изо всех сил стиснувший рычаг управления самолетом. – Устроив русским побудку. Вперед!

Ракетам, мчавшимся вдвое быстрее звука, понадобились считанные десятки секунд, чтобы оказаться над целью, обрушивая поток осколков на приборные кабины радаров, пронизывая стальным потоком диспетчерскую башню, возвышавшуюся над летным полем. А следом, вспарывая напоенный предрассветной влагой воздух клинками крыльев, мчался, полого пикируя к земле, истребитель, ведомый жаждавшими крови врага пилотами, веровавшими в праведность этой войны и собственную непобедимость.

Тактический истребитель F-15E "Старйк Игл" легко прошли пелену облаков, внезапно появившись над разбуженным аэродромом. Две бомбы GBU-38 JDAM, отделившись от узлов подвески, черными росчерками умчались к земле, намертво привязанные спутниковой системой наведения к координатам резервуаров с топливом, десятками тонн летучего авиационного керосина. Миг – и сумерки отступили, рассеянные ярчайшей вспышкой, а к небесам поднялся столб пламени, медленно опавший, превращаясь в обычный дым.

– Вот это фейерверк, мать вашу! – потрясенно произнес второй пилот, в подробностях видевший плоды своих – и своего напарника и командира – усилий.

Внизу горело, наверное, все, что только могло гореть, и даже то, что чисто теоретически не было подвержено этому процессу. Вспыхнувшее топливо обдало пылающим фонтаном стоявшие на рулежных дорожках самолеты и вертолеты, превращая их в груды полыхающего металла. А над всем этим парил, точно ангел смерти, истребитель "Страйк Игл", и на внешней подвеске его еще оставалось вдоволь смертоносных гостинцев.

Самолет прошел над взлетной полосой, по которой метались перепуганные, ввергнутые в шок, охваченные животным ужасом люди. Пилот потянул на себя ручку управления, истребитель, задирая нос в зенит, выполнил горку, и в этот миг оператор, сидевший в задней кабине крылатой машины, вновь коснулся приборной панели, отпуская в свободный полет полдюжины свободнопадающих бомб "Марк-82". Тысячефунтовые болванки, подчиняясь отныне лишь ускорению и силе тяжести, посыпались к земле, густо засеивая летное поле. Спустя мгновения на бетоне вновь

расцвели пламенные цветы взрывов, взметнувших в воздух землю и камень, перемешанные с человеческой плотью.

Чувствуя странное, просто невозможное сейчас безразличие, Олег Бурцев стоял, выпрямившись, словно не свистели у лица осколки, и смотрел в небо. А там, стремительно увеличиваясь, вытесняя все и вся, мчалась, скользя к земле, стальная птица, покорная расчетливой и холодной воле врага. Врага, перед которым старший сержант Воздушно-десантных войск был сейчас бессилен.

Рев турбин вытеснил все прочие звуки, собой заполонив вся вселенную. Казалось, хищно заостренный нос широко раскинувшего косо срезанные крылья истребителя, по обе стороны фонаря которого топорщились два киля, был нацелен в самое сердце, в душу сержанта, оцепеневшего от страха, от ощущения неизбежности смерти, какого прежде ни разу, даже в горах, когда группа Бурцева оказывалась в засаде, в огневом мешке, устроенном заранее предупрежденными боевиками.

И бомбы, градом посыпавшиеся на летное поле, тоже стремились только к нему, жаждая вонзиться заостренными обтекателями в плоть сержанта, разорвать его грудь, высосать жизнь. И ничего, совершенно ничего нельзя было сделать, чтобы увернуться, обмануть надсадно воющую смерть.

– Воздух, – истошно закричал кто-то рядом. – Все в укрытие!!!

Пронзительный окрик стегнул по ушам, и сержант, вздрогнув, стряхнул с себя странное оцепенение, словно вспомнив, что еще жив. Олег, не долго думая, упал, ткнувшись лицом в бетон, и ударная волна прокатилась над ним, а затем в спину дохнуло сильным жаром, от которого, казалось, вот-вот покроется волдырями кожа. Раздались полные боли и отчаяния вопли, тотчас потонувшие в новых взрывах, и Бурцев, подняв голову, увидел сперва дымящиеся развалины казармы, до основание разрушенной прямым попаданием, а затем уже лежавшего прямо перед ним человека. Парень, не старше самого Олега, кричал, корчась от боли, а из перерубленной по самое колено лезвием осколка ноги его потоком хлестала кровь густо-алого цвета.

– Сейчас, – прохрипел, толкая свое тело вперед, старший сержант. – Сейчас, браток! Погоди, не умирай!

Подползя к раненому, Олег вытащил из шлиц широкий кожаный ремень и быстро, точно всю жизнь занимался только этим, накинул его на бедро, рывком затягивая петлю жгута. Поток крови, толчками вытекавшей из разрубленных артерий, мгновенно ослаб, но раненый боец, лицо которого тоже было покрыто кровью и копотью, кажется, даже не заметил этого.

– Держись, кореш! – выдохнул Олег, вскакивая и по привычке бросаясь к тому, что осталось от казармы. – Только держись, брат!

Бросив полный боли и отчаяния взгляд на тихо корчившегося на усыпанном осколками бетоне бойца, сержант, собрав в кулак, сжав в тугой узел все силы, бросился прочь. Он больше ничем не мог помочь раненому, и оставалось только надеяться, что здесь, среди этого хаоса, все же отыщется врач или санитар.

Низко пригибаясь, прижимая к себе автомат, Олег зигзагом, невольно стараясь сбить прицел невидимому, да и, скорее всего, несуществующему снайперу, кинулся к дымящимся руинам. На пути сержанта попадались одни только трупы, порой вовсе утратившие всякое сходство с человеком. взрыв авиабомбы свалил с ног всех, кто находился даже на расстоянии доброй сотни метров, а волна осколков уже не позволила большинству солдат вновь встать.

Преодолев пятьдесят метров за считанные мгновения, Олег Бурцев сделав упор на руки, перевалился через полуосыпавшуюся стену казармы, едва не придавив укрывавшегося там человека. Откатившись, сержант вскинул АКС-74, готовый спустить курок, и только теперь разглядел на форме своей "мишени" капитанские погоны и летные эмблемы на петлицах.

– Охренел? – со смесью раздражения и испуга рявкнул авиатор, отпрянув назад и упершись спиной в кирпичи, покрытые слоем пепла и сажи. – Я свой, сержант! Опусти ствол!