Вечный огонь
Шрифт:
Достать батареи было нетрудно: мы знали, что они хранятся у Александра Захарика, работавшего до войны в отделении связи. Несмотря на приказы фашистского коменданта сдавать не только оружие, но и радиоприемники, Захарик спрятал свой приемник, хотя и рисковал жизнью. Он с готовностью передал нам приемник и батареи к нему. После этого я подошел к колхозникам, которые молотили хлеб на току. Они бросили работу и столпились вокруг меня. Началась летучая сходка, которую я не забуду никогда. Затаив дыхание, люди слушали сообщение Совинформбюро о победе под Москвой. В их глазах светилась радость, многие плакали, забывая смахивать крупные
Чтение сводки уже давно окончено, но крестьяне не расходятся. Они задают десятки вопросов, хотят знать подробности, словно я только что прилетел из Москвы и все видел своими глазами. Перебивая друг друга, люди спешат высказать свои мысли, поделиться своими думами.
— Видишь, как дело-то оборачивается! — радостно говорил стоявший рядом со мной высокий сухощавый крестьянин, который еще в начале нашей беседы снял шапку-ушанку да так и забыл ее надеть. — Немцы-то давно уж хвастались, что Москву взяли. А она, матушка, вон как плечи расправила. Гонит проклятых фашистов на запад.
— Это хорошо! — поддакнули крестьяне. — Знай наших!
— Чего же стоите вы, мужики, — вышла в круг женщина с лопатой. — Нагрузили бы партизанам хоть пару мешков хлеба. Пусть примут наш подарок… В честь победы!
Несколько крестьян взялись за лопаты, подошли к вороху. Я не отказывался, чтобы их не обидеть; хлеб нам и в самом дел был нужен для красноармейской семьи из деревни Пласток. Жена одного из бойцов еще месяц назад отдала нам свой радиоприемник, и мы решили помочь ей хлебом.
Герасим Гальченя подогнал подводу, на которой лежали приемник и батареи, и с помощью крестьян положил в сани два полных мешка с зерном.
Но вот наконец мы стали прощаться с жителями деревни. Вдруг кто-то крикнул:
— Немцы!
Я не спеша вышел из гумна и увидел, как в деревню въезжали на двух санях гитлеровцы. «Стой!» — крикнул я и открыл огонь. Фашисты, ошарашенные неожиданным ударом, развернули лошадей и с места взяли в карьер. Я еще раз пустил по ним очередь. Одна лошадь остановилась, а гитлеровцы выскочили из саней и помчались врассыпную. Мы с Филиппушко сели в брошенные сани и пустились вдогонку. К сожалению, оккупантам удалось удрать. Потеряв противника из виду, мы доехали до поселка Песчанец-1. С лошадью у крайнего дома остался Антон, а я направился на другую улицу. Около одного из домов увидел парня в шубе, стоявшего у саней, груженных винтовками.
— Кто там стрелял в Турке? Не партизаны ли? — спросил он меня.
Я сразу догадался, с кем имею дело, и спокойно ответил:
— Черт его знает, может, и партизаны. А ты кто?
— Свой, — усмехнулся он, — полицейский. Везем в гарнизон винтовки, только что в Любани получили.
— Ах ты, подлец! — крикнул я и наставил на него автомат.
Он обомлел от страха, выпучил глаза. Потом плюхнулся на колени и взмолился:
— Не бей, не губи!.. Ей-богу, удеру от немцев…
— Ну, смотри… На первый раз прощаю. Еще раз попадешься — не помилуем. — Полицай вскочил и побежал. Захватив трофеи, я подъехал к Антону. К нему уже подъезжали наши товарищи — Герасим Гальченя и Филипп Костюковец. На трех подводах, с пятнадцатью трофейными винтовками и большим количеством боеприпасов, мы вернулись домой.
А через несколько дней я уже снова был в пути. На этот раз мне предстояло
— Замечательно! Кругом фашисты, а у нас Советская власть действует.
Люди зашумели, многие зааплодировали. Видать, всем понравились слова односельчанина.
Я прочитал сообщение Совинформбюро о победе наших войск под Москвой, рассказал о приближающейся 24-й годовщине Красной Армии, призвал крестьян вступать в партизанские отряды.
Многие мужчины — пожилые и молодые — выходили к столу президиума и заявляли, что они найдут оружие и придут в партизанские отряды. В тот день больше десятка человек влились в ряды партизан. После этого такие же собрания мною были проведены в деревнях Рухово, Пасека, Осовец и других.
Перед населением выступали секретари обкома партии Козлов, Бельский, Варвашеня, секретари подпольных райкомов, командиры и комиссары партизанских отрядов, секретари партийных организаций, коммунисты и беспартийные активисты.
Особую заботу обком партии проявлял о повышении боеспособности первичных партийных организаций. Поэтому у членов обкома было нерушимое правило: пришел в отряд — поговори не только с командиром и комиссаром, а обязательно побеседуй также с секретарем партийной организации, с рядовыми коммунистами, ответь на их вопросы, посоветуй, как надо работать.
В отрядах регулярно проводились партийные собрания. Перед боем коммунисты собирались иногда буквально на несколько минут, вели разговор накоротке. Но партийные решения всегда имели огромную силу. То, что постановило партийное собрание, неукоснительно выполнялось всеми: и командиром, и рядовыми партизанами. Партийные организации были крепким костяком наших растущих отрядов.
Партизанская борьба поднималась на новую, более высокую ступень.
Рейд
Много злобных кличек и названий придумали гитлеровцы для партизан. Но среди них были и такие, как «лесные призраки», «неуловимые», «тени». Что же, меткие названия! И мы старались оправдать их. Устроить засаду, неожиданно напасть на противника, штурмом взять вражеский гарнизон и, захватив пленных и трофеи, быстро скрыться в лесу, запутать свои следы — это было вначале нашей излюбленной партизанской тактикой.
Не было дня, чтобы партизаны не выходили на ту или иную операцию. В начале января отряд Николая Розова, проведя тщательную разведку, на санях ворвался во вражеский гарнизон, расположенный в деревне Сарачи. Фашисты опомниться не успели, как были разбиты. Сарачи находятся всего в километре от Любани. Любанский комендант, услышав выстрелы и взрывы гранат, бросил в деревню подкрепление, но кроме валявшихся трупов гитлеровцев там ничего не оказалось. Такими же стремительными ударами отряд Розова разгромил гарнизоны противника в деревнях Аточка, Языль и Таль.