Вечный путь
Шрифт:
Алексей свернул к магазину и заглушил двигатель. Ему нужно было сделать паузу, хоть как-то упорядочить свои мысли прежде чем ехать в Москву и окунуться в водоворот повседневных дел. Его по-прежнему колотила нервная дрожь, а в таком состоянии опасно вести машину. У Юли трудности с родами. Его дочь может получить травму или родиться мертвой. Они обе могут пострадать. Вот о чем он должен думать в первую очередь! Но мысли о волках и оборотнях упорно стучались в голову.
«Это не должно повториться!» — пообещал себе Алексей и добавил: «Ведь во многом я сам довел себя до ручки».
Сколько раз он сам себя обманывал, предпочитая все глубже погружаться
Когда Алексей вылез из машины, на его голову посыпался снег. Он падал тяжелыми влажными хлопьями и таял, едва касаясь земли. Ветер запутался в электрических проводах. Какая-то грязная белая собачонка сидела на другой стороне улицы и вылавливала на себе блох. Кроме нее в деревне, казалось, не было ни одного жителя. Алексей первый раз за утро взглянул на часы. Часы показывали четверть восьмого. Магазин, судя по выцветшей табличке на двери, открывался с одиннадцати.
«Если он вообще работает», — засомневался Алексей.
Витрины по обоим сторонам крыльца были закрыты фанерными щитами, и навесные замки успели покрыться точками ржавчины. Заскорузлый замок размером с телячью голову красовался на дверях магазина. Створки когда-то давно выкрасили коричневым суриком. Сейчас краска растрескалась и отваливалась кусками.
«Да, вряд ли он вообще работает».
В деревне жили две-три старухи, пара одичавших псов, может быть несколько кошек. Вот и все население. Магазин тут выглядел явным излишеством, впрочем, как и автобусная остановка. Алексей сомневался, что здесь ходит рейсовый автобус. Он не видел ни одного с тех пор как вернулся из армии.
Он бесцельно разглядывал голые поля, заштрихованные снежной поземкой. К нему незаметно подступила тоска. Алексей вспомнил свое падение во сне, когда он был один среди пустыни мрака, окруженный приведениями со множеством постоянно изменяющихся лиц. А может быть он сам превратился в приведение, которому больше подходит тишина вымирающей деревни, нежели деловитая суета городских улиц? В Богутове он чувствовал себя почти как дома, и это место странным образом гармонировало с состоянием его души. Отсюда не хотелось уезжать.
«Но дело в том, что мы всегда возвращаемся», — внезапная идея с поразительной силой ворвалась в сознание. — «Где бы мы не спрятались, в какую бы щель не забились, рано или поздно мы будем вынуждены вернуться назад. Куда бы мы не бежали от своих внутренних демонов, жизнь все равно возвращает нас к началу круга, ставит друг перед другом и сталкивает лбами!»
... если хочешь упасть, то...
— Эй, молодой человек!
Пожилой мужчина в больших круглых очках без оправы приближался к нему сквозь падающий снег. Одет в зимнее пальто с барашковым воротником и коричневую кроличью шапку. Мех на шапке свалялся и местами вылез. На ноги натянуты ветхие башмаки без шнурков, ужасно грязные и проношенные до дыр. Он прихрамывал на правую ногу, а левую слегка волочил.
— Эй! Эй! Молодой человек! Что, пришли за покупками? Не тратьте свое драгоценное время. Он не откроется ни сейчас, ни после одиннадцати. Он вообще не откроется...в нынешнем веке, я думаю. Этот замок висит здесь… дай бог памяти... с октября восемьдесят девятого. Вот так-то.
— Я не удивлен.
Алексей поежился. Ветер задувал под подкладку куртки — вездесущий осенний ветер, от которого не спасает даже самый теплый свитер.
— Вы небось дачник, да? Я прав? Конечно прав. Откуда здесь взяться кому-нибудь
— Вы здешний? — спросил Алексей. Разговаривать ему не хотелось. Тем более с этим незнакомым человеком, от которого пахло грязным бельем и огуречным рассолом. Но что-то задерживало его, ощущение незаконченного дела.
— Здешний? Ах да, здешний! — Человек замахал руками и закашлялся, скрючившись и судорожно втягивая тощую грудь. — Сигареткой не угостите?
«У него наверняка туберкулез, а то и рак легких. А кого ты ожидал здесь встретить? Мистера Олимпию?»
Смешно. До того смешно, что хочется выть... по-волчьи выть.
— Я родился здесь и уж, поди, седьмой десяток без малого отсчитал, — Он долго не мог прикурить от зажигалки Алексея, вздрагивая при каждом щелчке пьезоэлемента и закрываясь воротником пальто. — Я, значит, здесь живу — Игнат Витюхов, бывший слесарь в автоколонне. Сейчас лесничество по ночам сторожу. А еще Марья Петровна, да Лизавета — Маркова, тракториста дочь, да старуха Парамонова со своей кошкой. Больше никого нет. Все, кто мог, значит, в город убежали. А кто не убежал, тот помер. Нет больше деревни. А ведь раньше как: ячмень сеяли, капусту. Сколько здесь росло капусты, молодой человек! В Кузнецове вагоны грузили нашей капустой! И скот: коровы, свиньи, птица в каждом дворе — все чин по чину. И куда что девалось!
Он поправил очки. Сигарета в углу рта дымилась как маленький вулкан.
— Гибнет деревенька. Сохнет на корню. Одни вы, дачники, значит, и остались.
Витюхов словно балансировал на грани жизни и смерти, но Алексей не испытывал ни вины, ни жалости. Только отстраненный интерес энтомолога, разглядывающего под лупой мертвую букашку. Когда он успел стать настолько бесчувственным? Почему в его душе нет и намека на эмпатию? Что должен испытывать человек, когда место, где он родился и вырос, где провел лучшие годы своей жизни и которым, возможно, гордился, неуклонно приходит в упадок, гибнет и разлагается у него на глазах? Каково это — еще при жизни спать в гробу и просыпаться в гробу, и там же принимать пищу и видеть, как этот гроб день за днем погружается в землю?
Подойди к краю пропасти и сделай шаг вперед... Если хочешь упасть…
Алексей двинулся обратно к машине. Витюхов семенил за ним, попыхивая сигареткой и откашливаясь в кулак. Он харкал и плевал на асфальт. Его хилые плечи вздрагивали, словно он исполнял какой-то конвульсивный танец или пантомиму.
— Вы сверху, молодой человек? Из Залесского? Я бываю там день через два. Какие там роскошные леса, какие леса! Какая дичь!
«Дичь?» — Алексей сомневался, что в лесах, о которых говорит Игнат Витюхов, водится кто-нибудь кроме бродячих псов и нескольких хромых зайцев. От охотхозяйства сохранилось только название и домик лесничего, который арендовал на лето какой-то писатель с украинской фамилией, чтобы кропать там бездарные рассказики о жизни «российской глубинки». Но в давние времена там, наверное, удавалось подстрелить благородного оленя. Возможно когда-то, когда Игнат Витюхов еще учился в начальной школе, там встречались лоси (от них остался только дорожный знак «осторожно — дикие животные») и еще... там конечно же до сих пор жили волки...