Вечный воин
Шрифт:
Все — это семь человек, из которых я знал лишь Кордара. Видимо, это был его совет или, выражаясь языком будущего, кабинет министров. Четверо были ровесниками короля, а остальные немного моложе.
Гейзерих, не вставая, объявил им, что берет меня на службу, после чего потребовал:
— Поклянись.
Я положил левую руку на сердце, правую, согнутую в локте, поднял вверх, открытой ладонью к королю, и, стараясь говорить торжественно, произнес короткий оммаж:
— Клянусь служить Гейзериху и его наследникам верой и правдой, не щадя своей жизни!
После чего перекрестился.
— Пока ты и твои потомки будете служить моему роду, будете владеть землями, крестьянами и домами, принадлежавшими ранее Сигериху, — продолжая сидеть, объявил король вандалов.
59
Доставшийся
Эти хлопоты не помешали мне продать трофейную бирему. На второй день выгрузки пришли два типа, у которых явно не было денег на такое судно, и принялись убеждать, что в Карфагене покупателя на него не найдешь.
— Вы пришли сказать мне, что бирема вам и даром не нужна? — задал я вопрос.
Не смутившись, оба принялись перечислять ее недостатки. Чем дольше они говорили, тем выше поднимал я цену в уме. До нее дело не дошло, оба типа свалили по-тихому, когда я орал на матросов, которые чуть не разбили белую мраморную плиту, опустив на каменный причал слишком быстро.
На третий день прибыл в паланкине черного цвета, который несли четыре рослых и крепких раба-негра в белых набедренных повязках, унылый тип с черными волнистыми волосами, спрятанными под темно-синей полотняной шапочкой, вышитой разноцветным бисером, длинным носом и ушами и миндалевидными черными глазами, одетый в просторную темно-синюю тунику, подпоясанную кожаным витым ремешком, на обоих свисающих концах которого висело по золотому шарику с ушком, и обутый в добротные новые сандалии — явный потомок финикийцев. Его дважды пронесли вдоль биремы по самому краю причала, чтобы мог дотронуться до борта, что и делал несколько раз, постукивая по дереву и ковыряя его, после чего поставили паланкин возле трапа, спущенного с носа судна. Унылый тип неспешно выбрался на причал и замер, вперив взгляд во что-то в море, невидимое мне, и сцепив руки за спиной, из-за чего напоминал узника у окна камеры. Мне почему-то подумалось, что от него и вонять должно тюрьмой — затхлостью и плесенью.
— Кто продает бирему? — громко крикнул один из рабов.
— Я продаю, — ответил ему так же громко и добавил насмешливо: — Передай своему хозяину, что он может подняться на борт и постукать и поковырять все, что захочет.
Унылый тип повернулся в мою сторону, посмотрел на меня коротко и цепко, после чего произнес спокойно:
— Я уже все посмотрел. Спускайся, поговорим.
От него пахло ладаном, который сейчас называют ливан. В христианских храмах пока не используется во время обрядов, разве что священник решит шикануть, потому что благовония стоят очень дорого. Не знаю, как обстоят дела у иудеев, которых в Карфагене хватает и которые не бедствуют.
Посмотрев
— Двести солидов.
Именно за столько я и собирался продать бирему, начав торг с трех сотен, сколько она стоила на самом деле, если подождать пару недель или дольше, когда начнут свозить в порт зерно нового урожая, грузить на суда и отправлять в Рим и другие города Западной Римской империи. Оценив проницательность покупателя, не стал упираться.
— Давай деньги, — так же коротко сказал я.
Унылый тип протянул правую руку назад, в сторону паланкина, и тот раб, что кричал мне, быстро достал оттуда два кожаных мешочка и отдал хозяину, а тот — мне.
— Пересчитай, — предложил покупатель.
— Зачем?! Уверен, что ты сделал это трижды, — с улыбкой молвил я. — И обманывать меня нет смыла, потому что, как догадываюсь, это не последняя наша сделка.
— Ты прав, — согласился он, растянув губы в подобие улыбки.
— К вечеру закончим выгрузку, и можешь забирать бирему, — сообщил я.
— Я пришлю людей, — произнес он и, не попрощавшись, забрался в паланкин, который сразу понесли в город.
— Кто это? — спросил я Менно.
— Ахирам, самый богатый зерноторговец и судовладелец Карфагена, — ответил вандал.
Закончив выгрузку, мы поделили добычу, после чего передали бирему одному из тех двух типов, что ругали ее вчера, который теперь будет ее навклиром. Он прибыл вместе с двумя рулевыми и полусотней рабов-гребцов. Покупку перегнали в военную гавань, где, как обмолвился новый навклир, ее вытащат на стапель и быстро просмолят заново, чтобы одной из первых нагрузить зерном.
На следующий день я поехал смотреть свое имение. Начиналось оно километрах в десяти от города. Это были двенадцать деревень, расположенных на расстоянии два-три километра друг от друга и на разном удалении от господского жилого комплекса, состоявшего из большого двухэтажного дома смешанного архитектурного стиля, отдельно расположенных, одноэтажных кухни, бани, двух домов для слуг и отгороженного, хозяйственного двора с погребами винным и для других припасов, конюшней, хлевом, птичником, амбаром и несколькими кладовыми. Все это было в приличном состоянии, даже нехитрая мебель осталась. Может, и украли что-то сразу после конфискации у Сигериха, но потом вернули или заменили, потому что за имением присматривал королевский чиновник, льстиво-пронырливый тип с узким лицом и большими ушами, который сильно огорчился, узнав, что теперь это моя собственность. Как подозреваю, новое место ему подберут быстро, и больше его расстроило то, что узнал о перемене в своей жизни слишком поздно, не успев наворовать напоследок. Старосты деревень, пришедшие на следующее утро на поклон к новому барину, пожаловались на мздоимство и жадность чиновника. Кстати, они были рады, что ушли из-под королевской руки. Раньше крестьяне отдавали половину урожая, а теперь будут всего треть, плюс каждую неделю одна из деревень привозит строго установленный набор продуктов питания: свинью или двух баранов, десяток кур и десять дюжин яиц, пять кругов сыра, кувшин оливкового масла, бочонок вина и фрукты и овощи по сезону.
Поскольку дом не нуждался в срочном ремонте и имел всё, что надо для жизни, включая семь рабов, трех мужчин и четырех женщин, я оставил Радомира присматривать за хозяйством, а сам съездил в Карфаген за Хильдой и Бинди и заодно прикупил всякого барахла, нужного в хозяйстве. Моей молодой жене, выросшей в лесной деревне, шумная городская жизнь была не по нраву. Хильда очень обрадовалась, увидев свое новое жилище, несколько раз обошла его, заглянув в каждый закуток. Ее немного расстроило, что в хлеву и птичнике было мало живности, а конюшня и вовсе пустовала (у ее отца всего этого было больше!), и, самое важное, отсутствовала корова, потому что, как и большинство нынешних германцев, выросла на молоке и продуктах его переработки. Двух молодых раздоенных коров я получил сразу же от своих крестьян в счет еженедельных взносов, а все остальное пообещал достать по возвращению из пиратского рейда. Довольно удачный предыдущий разбудил во мне былой азарт, жажду морских приключений.