Ведь
Шрифт:
«Это будет иная жизнь», – сказал я себе.
«Это будет жизнь свершений», – сказал я себе.
«Это будет жизнь в любви», – сказал я себе.
Лицо юной женщины было светлым…
Над водой с плачем носились испуганные чайки.
Группа школьников и школьниц – старшеклассников в обнимку друг с другом напролом перла по набережной.
– Слава партии Ленина! – выкрикивал впереди идущий подросток, охватив рукой свою подругу за талию.
И шедшие следом за ним хохотали и орали во всю глотку:
– Слава партии!
Я остановился.
«Что-то случилось
Среднего роста, в коричневых осенних сапогах и в приталенной замшевой куртке, надетой поверх белого свитера и длинной юбки в косую белую и коричневую клетку, юная женщина стояла ко мне боком, отвернувшись к девочке-подростку лет тринадцати, которую держала за руку. Девочка о чем-то спрашивала ее, и она отвечала девочке. У женщины были густые светло-русые волосы, уложенные на затылке в тяжелый узел. Сверкающая заколка охватывала его. У девочки волосы были точно такие же, с яркими прядями цвета соломы, только остриженные колокольчиком. Девочка по возрасту никак не могла быть ее дочерью.
Я приблизился к ним.
В нескольких метрах от них я стоял и ждал, когда она повернет голову так, чтобы мне стало видно ее лицо.
Оглянулась.
Гладкая чистая кожа лба, легкие полупрозрачные тени двумя полукружьями – и над, и под глазами… Но источник света таился не в этой чистой светлой коже, а в самом взгляде глаз.
Грохнул залп.
Лицо юной женщины отразило красное, желтое, синее зарево неба.
Народ зашевелился. Прозвучавший залп был последним. Одна часть людского потока потекла к Дворцовому мосту, другая – к Кировскому.
Юная женщина с девочкой направились в сторону Дворцового.
Я пошел следом за ними, стараясь разглядеть, хороши ли у нее ноги.
Угрюмое затишье многотысячной толпы, расходящейся после праздника, стеной окружило меня, сделав более явственными шумы людских шагов и дыханий. Приближалось время ссор и драк. И кто не желал ссор и драк, торопливо уходил с места празднества.
«Зачем я иду за ней?» – спросил я себя.
И продолжал идти.
Мы достигли моста, пересекли мостовую и двинулись по тротуару. Я то приближался к ним, то отставал от них; дважды они терялись в людской скученности. И когда они терялись, я думал: «Значит, не судьба!» – и сейчас же в волнении начинал искать их. На Невском проспекте они сели в переполненный автобус. Я втиснулся следом за ними. Давка была ужасная. Я с трудом удерживался на нижней ступеньке входа в автобус. Двери за мной не закрылись – я сам мешал их закрытию, и, оглядываясь, я видел, как внизу подо мной в мокром блеске несется темная мостовая.
«Чем все это кончится?» – подумал я и вдруг почувствовал, что порядочно пьян.
Нажимая на впереди и выше меня стоящего человека, я сделал рывок вперед. В этот момент автобус круто повернул, пассажиры под действием центробежной силы полетели на левую сторону салона, и я, воспользовавшись этим, поднялся по ступенькам.
Я ухватился за вертикальный металлический шток, стараясь высмотреть: где она?
«Рядом!» – чувствовал я.
Но, сдавленный
Мне повезло внезапно: автобус повернул еще раз, и опять все переменилось. Тяжелый узел ее волос возник прямо возле моего подбородка. Я вдруг оказался прижатым к ее спине.
Защищая руками от толкотни и давки, она обнимала перед собой девочку, которая ростом была ниже и глядела темными любопытными глазами снизу вверх.
Я подмигнул ей.
Девочка улыбнулась.
Так мы ехали долго.
От волос юной женщины веяло ароматом шампуня, сушеными травами и еще чем-то знойным, солнечным, что я уловил обонянием сразу же в первом вдохе и что смутило меня. Мое воображение представило эти волосы рассыпанными по белой наволочке подушки в ночном сумраке моей комнаты. И сейчас же совершенно точно я понял, что это так и будет. Что я и она уже приговорены кем-то к ночному сумраку моей комнаты, что мы непременно окажемся в этом сумраке вдвоем.
Она обернула ко мне лицо и посмотрела на меня даже не удивленно, но вопросительно.
И опять свет, соскользнувший с ее темных сверкающих зрачков и белоснежных белков, омыл меня, и я испытал сразу два чувства: стыд за то, что она прочла мои мысли, и восторг перед ее красотой.
Я ВЛЮБИЛСЯ МГНОВЕННО!
Несколько пассажиров пробирались к выходным дверям.
Меня опять оттеснили от нее.
Из глубины человеческого леса выдавилась старуха с личиком в кулак и в черном платке вокруг этого траурного личика.
– Сыночек, ты меня выпустишь на остановке? – прошептала она.
Автобус затормозил.
Влекомый выходящими пассажирами, я спрыгнул на асфальт и сразу очутился в толпе людей, штурмующих автобус. Едва те, что вышли, оказались на тротуаре, как вся эта толпа ринулась в двери.
Вдруг створки дверные со скрипом закрылись.
Я бросился за автобусом, треснул ладонью по его уплывающему, забрызганному грязью боку, но он обдал меня черным выхлопным облаком и, набирая скорость, начал удаляться.
Я видел, как он уменьшился, мигнул красными огнями; свора автомашин, мчавшихся следом за ним, закрыла его совершенно.
Шарф из-под распахнутой куртки свисал с моей шеи до самых колен.
Я отер носовым платком испачканную ладонь и побрел к трамвайной остановке.
Робко посыпал холодный дождь. Вокруг унылых фонарей появились нимбы.
Сильнейшая волна счастья внезапно стремительно подняла меня на высоком гребне.
«Это она была!» – донеслось сквозь никелированное сверкание дождя из далекого тупика опустевшей улицы.
5. Погоня
Я вошел в свою комнату, не зажигая свет, снял мокрую куртку и накинул ее на спинку стула.
Я знал: нельзя включать свет. Иначе то, что сейчас есть, то, что я с собой сюда принес, – исчезнет.
Прижав лоб к оконному стеклу, я долго смотрел вниз на перекресток, не видя ни пересечения улиц, ни станции метро. Потом взял со стола чайную чашку – пальцы сильно дрожали, и я обрадовался тому, что они сильно дрожат.
Так вот что таил в себе этот день!