Ведьмы.Ру
Шрифт:
Берег для дорогого директора, как собственные.
Твою же ж…
И как теперь?
— Покажи, — дядя Женя протянул руку, в которую Данила вложил пачку купюр. Их ведьмак поднёс к носу, вдохнул аромат и прикрыл глаза. — Эк… знаешь, вот… лет триста тому тебя б за такое прямиком на костёр отправили бы.
— А теперь?
— А теперь разве что на каторгу.
С одной стороны, пожалуй, стоило бы порадоваться прогрессу общегуманистической мысли, а с другой на каторгу не хотелось.
— Наркотики, да?
— Не знаю. Чего? Я тебе что, овчарка?
— Что?
— Деньги давай.
Совесть, подав было голос, что брать чужое нехорошо, тотчас одумалась и замолкла. Потому как если Данила за эти деньги сесть может, то они его. А то как-то за чужие и на каторгу совсем не весело.
— Всё?
— Телефон ещё. И бумаги…
— Тоже бери. Почитаешь. Глядишь, чего умного и прочтёшь… бутылочки прихвати.
Какие именно, уточнять нужды не было. Данила обнял бутылки.
— И давай… вон, тележку не забудь. А то мама расстроится, если совсем пустыми вернёмся… и не разбей!
— Вы это пить будете?
— Пить? — дядя Женя обернулся и явно призадумался. — Не… пока, пожалуй, воздержусь. Слушай, а сколько градусов в этой дряни было?
— В мескале?
— Не тупи, мальчик.
Данила хотел ответить, что он давно уже не мальчик, но сказал почему-то:
— Обычно до сорока, но это, говорю ж, авторская… семейный рецепт. Там пятьдесят пять где-то.
— Пятьдесят пять и некротика… это… в общем, ты, главное, про тележку не забудь, когда меня накроет. Чтоб… думал, времени у нас чутка поболе. Ну да ладно, управимся. Бутылки не потеряй! И не разбей!
На голос дяди Жени твари, до того притворявшиеся мёртвыми, вдруг зашевелились, заёрзали, словно разом испытав преогромное желание выбраться.
— Эй, эй… они… выползти хотят.
— Хрен им… ты иди, давай. А я тут пока… почарую. Эх, пятьдесят пять… надо было смотреть на этикеточку… на этикеточку всегда смотреть надо. Ну что, погань некромантическая, давай, яви себя…
Последнее, что Данила увидел, это как дядя Женя подносит к губам купюры, а потом, сделавши глубокий вдох, выдыхает на них то ли пыль, то ли туман. И туман этот обвивает стопки денег, а потом собирается клубочком.
И клубочек этот падает на пол.
И катится…
Катится… Данила едва успел в сторону отскочить. Главное, бутылки звякнули и задрожали, едва не выскользнув из рук.
— Крепче держи! — рявкнул дядя Женя. — И тележку не забудь!
— А вы…
— А я пойду вон… подобное к подобному, тьма к тьме… и ты это, бутылки не урони, слышишь?!
Данила успел метнуться к тележке, в которую бутылки и сунул. Так… а дальше куда? Он собирался одежды подыскать, даже заглянул в пару бутиков, где обнаружил, что одежды не сказать, чтоб много осталось. То ли магмодифицированный хлопок особо привлекал мышей, то ли было у них некоторое предубеждение против моды, но всё, что удалось найти — полдюжины футболок и джинсы в количестве трёх пар. И то не факт, что подойдут…
Так, ладно.
Одежда —
— Данила! — донеслось откуда-то со стороны касс. — Дядя Женя! Ау!
— Ау! — заорал Данила с каким-то непонятным облегчением. — Ту я…
Глава 27
События получают логическое продолжение
Глава 27 В которой события получают логическое продолжение
Жители Обломовки бегают и веселятся то на днях рождения, то на похоронах.
Бессмертная классика глазами потомков.
— Да ерунда, — Физечка заглянула в тележку. — Я прикажу своим подданным, и они всё вынесут! Донесут!
— Главное, чтоб не пожевали по дороге, — заметила Ляля. — И если так, то пусть несут побольше. Там вон в магазине ещё много всего осталось.
Ульяна прикусила губу, чтобы не сказать, что это всё ну очень на мародёрство смахивает. А это неправильно. Категорически.
Или…
— Это да, это тоцно… надо только направление указать, — Физечка нахмурилась. — А то ведь не туда направишь, исци потом свою колбасу по всему городу.
— Нам самим бы отсюда убраться. Пока военные не опомнились. И лучше бы незаметно, а то не хватало, чтоб эти броневики к дому подкатили, — Ульяна обняла себя руками, пытаясь хоть как-то успокоиться. Её слегка потрясывало. И злость, которую она вызвала, чтобы приказать мышам, никуда-то не делась. То ли злости было много, то ли колдовство это, принцип которого упорно ускользал от понимания, взяло меньше, чем надо, главное, злость эта осталась. Там, внутри. И шевелилась. И нашёптывала, что она, Ульяна, всегда-то была честным человеком, а теперь соучаствует фактически в ограблении магазина. И кто в этом виноват, спрашивается?
Мелецкий.
Стоит вот с глупым видом, такой прямо бесячий весь. Особенно уши. И главное, умом Ульяна понимает, что виновата она не меньше, а то и больше, но реально же бесят.
Уши.
И не смотреть на них не получается.
— Дядю Женю надо найти, — Ляля тоже поглядела на Мелецкого. — Значит, он колобка сделал?
— Я как-то колобка иначе себе представлял, — сказал тот и за ухо себя дёрнул. Может, потому они и оттопыренные? Из-за этой привычки дёргать?
— Ай… в сказках вообще всё врут… Уль, постарайся почувствовать дядю Женю.
Пока Ульяна чувствовала лишь раздражение, которое не думало развеиваться, и ещё стыд — мимо ног чешуйчатой рекой текли мыши. Точнее двумя реками. Одна уходила вглубь магазина, другая возвращалась оттуда, уже гружёная. И на мышиных спинах, покачиваясь, аки на волнах, плыли жёлтые круги сыра, вакуумные пачки с ветчиной и колбасами. Мелкими рыбёшками, поблескивая металлом боков, проскальзывали банки с икрой и паштетами.
Так.
Это проклятье. Не надо его слушать. И еду совершенно точно спишут. А Ульяна икру сто лет не ела. Но надо не про икру думать, а про дядю Женю.