Ведомственный притон
Шрифт:
Они бесшумно поднялись на второй этаж, и, прежде чем нажать на кнопку звонка, Золотарев расстегнул куртку и скривился самодовольной, полупьяной улыбкой. Получив молчаливое одобрение Катышева, обло котившегося спиной на дверной косяк, он трижды постучал пальцем по кнопке звонка. Где-то вдалеке зазвенели колокольчики, и через несколько секунд он ощутил, как изнутри его кто-то внимательно изучает. Для убедительности он шатнулся и несколько раз стукнул в дверь кулаком:
— Открывайте, де-во-чки!
— Какие еще девочки? Нет тут никаких девочек! Сматывайтесь, пока милицию не вызвал! — отозвался из-за двери мужской голос.
Катышев с трудом поднял глаза на табличку
— Это двадцать шестая квартира! Мы созванивались и договаривались. Открывайте клиентам!
— Вызываю милицию! — хохотнул из-за двери тот же голос.
Было отчетливо слышно, как к входной двери устремились еще две пары ног, и до оперативников донеслась чья-то ругань. Замки разом защелкали, как будто их открывал вовсе не один человек. Ни Золотарев, ни Катышев даже не успели сделать предупредительный жест в сторону омоновцев, когда дверь резко распахнулась, и перед оперативниками предстали трое плотных мужчин, двое из которых были полуобнажены. Тонкие красные лампасы на серых брюках говорили о том, что страж квартиры вовсе не шутил и в самом деле призвал на помощь сотрудников милиции.
— Тебе что, козел, не ясно было сказано! — Один из полуголых легко ударил Золотарева в грудь кулаком, выталкивая подальше от порога. Но как-то довольно лихо его опередил второй полуголый.
Вышедшая из-под контроля операция развивалась быстро и неожиданно. И свистящий удар в челюсть, и женский вскрик, и звон вдребезги разбившейся посудины внутри квартиры, и топот омоновских ботинок, и приземление самого Золотарева в объятия Фочкина.
Золотце, поставленный на ноги майором, потрогал гудящий подбородок и перешагнул через затоптанного омоновцами обидчика, который с застывшими, распахнутыми глазами и полуоткрытым ртом лежал на пороге квартиры. Помещение содрогалось, словно двигалось, празднование бразильского карнавала, которое в мгновение ока переместилось с одного континента на другой. Из комнат вылетали полуголые и вовсе обнаженные тела, которые, под командные крики устроителей праздника, отползали в центр зала. Завороженные действиями парней в камуфляже ни мужчины, ни женщины, нисколько не стесняясь своей наготы, прижимались спинами и бедрами друг к другу. В конце концов, обитатели квартиры сконцентрировались под огромной хрустальной люстрой на довольно затертом ковре. И только размашистые удары ногами двух омоновцев напоминали о том, что одна из дверей комнаты была закрыта и забаррикадирована.
Золотарев вынул платок и, ожидая, когда пока еще не задействованные в групповом концерте квартиранты окажутся в общей компании в центре зала, вытер краешки губ. На платке образовалась тонкая кровяная полоска. Дверь, наконец, с грохотом рухнула на пол, и из комнаты снарядом вылетел лысый мужчина в плавках и милицейской рубахе.
Фочкин, закончив подсчет, удовлетворенно шмыгнул носом и подвел итог:
— Четверо представителей сильной половины человечества и пять прелестных созданий.
— Шесть, — внес полную ясность Золотарев, заглянув в створ выломленной двери. — Одна все еще продолжает получать удовольствие в кровати.
Лейтенант, лениво поворочав головой и убедившись, что дело сделано, кинул виноватый взгляд в спину единственного пострадавшего Золотарева. Но, догадавшись, что помощи не требуется и коллега пришел в себя, с хрустом потянулся и опустился в свободное кресло, услужливо подвинутое командиру одним из бойцов. Двое из штурмующей команды закурили, расположившись на подоконнике. Остальные, без особого интереса
— Ребятки, мы ведь коллеги, — осмелился информировать лейтенанта один из раздетых.
Омоновец ухмыльнулся и сплюнул:
— Я прекрасно вижу, каким органом ты служишь.
Раздетый постарался найти понимание у Фочкина:
— Мы просто отдыхали. Заглянули после смены, с кем не бывает?
Фочкин смутился и отвернулся, вспоминая свой неудавшийся отдых на пару с Блинковым.
Золотарев обошел кучу-малу, собранную в центре комнаты.
— Субботник, значит? Групповуха?
— А что тут такого? Все по добровольному согласию… — Участник праздника, не нашедший поддержки у Фочкина, даже постарался подняться, но тут же носком ботинка одного из омоновцев был водворен на прежнее место.
— Приказа подниматься не было! Всем сидеть тихо!
— Откуда вы, ребятки? — не замечая акта насилия, спросил Катышев и брезгливо, кончиками пальцев приподнял с кровати чей-то мундир с погонами сержанта.
— Оттуда же, откуда и вы, — чуть слышно отозвался кто-то из полуголых милиционеров.
— Я имею в виду, в каком подразделении и под чьим руководством служите? — постарался быть более понятливым капитан. — Уж не подполковник ли Ломакин ваш атаман?
На этот раз смельчаков дать ответ не оказалось. Но по понурым лицам легко было определить, что Катышев попал в точку.
— Разберемся, — ответил Фочкин и приблизился к Константину. В данную минуту он, как самый старший по званию, взвалил на себя и роль самого главного начальника, а потому считал, что имел право на любые команды и распоряжения.
— Пусть одеваются, — приказал он то ли Катышеву, то ли лейтенанту. — У мужиков проверить документы и в автобус, а девиц разведем по комнатам и допросим, пока не остыли.
Он огляделся, потеряв из виду Золотарева, но, тут же смекнув, что капитан еще не выходил из комнаты, обратился в пустоту:
— Капитан Золотарев! — Он направился в комнату, в которой скрылся товарищ, и вскоре изнутри послышалось его неподдельное удивление: — Ба! Кого я вижу! Это же наша Лялечка!
Забившись в угол и натянув одеяло до плеч, на разложенном диване сидела старая знакомая. Только это была уже не та экстравагантная и нагловатая Ляля, которая под диктовку писала заявление и с которой он расстался несколько дней назад в квартире Блинкова. Девушку было не узнать. На этот раз макияж на ее лице был куда более свежим и естественным. Окровавленное ухо, не в меру распухшие губы и длинные кровавые царапины на щеке.
— Ты меня не узнаешь? — спросил он, присаживаясь на край дивана. — А где твоя подруга, как ее, Жанет?
Не отвечая на вопрос, девушка посмотрела в сторону выломленной двери, закрыла лицо ладонями и тихо по-щенячьи завыла.
Командное настроение у майора тут же улетучилось, он лишь придвинулся ближе и положил руку ей на обнаженное плечо:
— Успокойся, малышка, все уже позади. Теперь мы тебя никому не отдадим.
И Катышев и Золотарев, стоя в двух шагах от товарища и разглядывая истерзанное лицо и тело девушки, прекрасно понимали, что это и есть издержки беззаботной, легкой жизни, мера расплаты за несогласованную с начальством производственную инициативу. Допрашивать ее здесь и сию же минуту не было необходимости. С их неожиданным появлением ни других защитников, ни покровителей, ни самопризванных родителей в лице мамок и сутенеров у Ляли не осталось, а потому что-то скрывать и утаивать от своих освободителей у нее никакого смысла не было. Но девушке нужно было дать время, чтобы она пришла в себя.