Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
— Я и так верю.
Банкир совсем не производил впечатления человека раздавленного, а предложение насчет пари выдало вдруг натуру азартную и страстную.
— Верю. Когда вы познакомились с Любавскими?
— В апреле. Поехал осмотреть дачу к сезону и на въезде в Молчановку помог женщине справиться с зажиганием. У них такая таратайка, что…
— Виктории? — перебил я.
— Именно. Знакомство продолжилось семьями. Ее искренне жаль.
— А Ваню?
— Он пытался изнасиловать мою дочь.
— Это вам Леля сказала?
— Призналась. У нее был шок.
М-да, и разоблачать бойкую лгунью перед таким папашей с пистолетом рискованно.
Он продолжал:
— Викторию Павловну, несмотря ни на что, я ценил за силу и крепость характера. Она была мне ровней.
— Вы ею увлеклись?
— Не имею такой привычки — увлекаться чужими женами.
— Но вы согласились дать немалые деньги на «Египетские ночи».
— Этим она меня увлекла — не развратом, а творчеством. Тут большая разница, если вы понимаете. — Банкир взял со стола белоснежный носовой платок, вытер лоб и мясистый, очень красный рот. — Я Пушкина не читал.
— Серьезно?
— Ну, в школе что-то там… — Банкир подумал. — «Я вас люблю, хоть я бешусь»! Так?
— «Хоть это труд и стыд напрасный», — машинально подхватил я. — Это не из школьной программы.
— Не помню, но красиво. Про Клеопатру не читал. Виктория Павловна разъяснила и предложила сотрудничество.
— И вы, деловой человек, согласились на такую авантюру?
— Сначала навел справки: их фильмы, как правило, окупались.
— Но в нынешней ситуации…
— А двухсотлетний юбилей? А эффектный замысел? А слава? Заграница бы купила.
— Пожалуй. И после скандала в среду не передумали?
— Эмоции эмоциями, а дела делами.
«А тщеславие тщеславием», — продолжил я мысленно.
— Я слышал, вы были в бешенстве.
— Николай Васильевич, у вас есть дети?
— Кажется… точно не знаю, — ляпнул я, не подумав.
— Вот что терпеть не могу в этой вашей богеме — бесконечный, бестолковый крутеж! Как по обязанности! Вот что ведет к катастрофе. Я, например, про своих детей все знаю, так как у меня и есть одно законное дитя.
Мы свирепо смотрели друг на друга. Ну не объяснять же ему про Ваню! Время не пришло.
Насладившись меткой стрелой, банкир продолжал:
— Хотел, хотел я это дело похерить, но Виктория Павловна меня уговорила. Любавские дали слово проследить за сыночком.
— Так вы с ней после среды виделись?
— Общались по телефону, ну а потом мне было уже не до Клеопатры. Свое кино завертелось.
— Что вы делали в субботу?
— Работал в банке. Допоздна.
— Ночевали в Москве?
— Здесь. Нужно было кой-какие документы из личного сейфа забрать.
— Во сколько вы приехали в Молчановку?
— В
— До или после?
— После. Минуты не засекал.
— Мне известно, что в 23.40, — я сделал паузу, Илья Григорьевич схватился за платок, — кто-то побывал в кабинете Самсона.
— Кто?
— Там был Ваня.
— Ну и?..
— Его кто-то спугнул.
— В каком смысле спугнул?
Я молчал, мстя за «детей», чувствуя, как возрастает напряжение между нами. Илья Григорьевич не выдержал:
— «Спугнул» — в смысле задушил?
— Что-что?
— У нас тут промышляет банда.
— Они оставляют трупы.
Мы говорили почти разом, почти себя не контролируя.
— Вы знали, что Виктория собиралась в клуб «Артистико»?
— Я должен был пойти с нею, я — один из учредителей «Мефисто». — Банкир вытер губы, заговорил размеренно: — Но вам известны мои трагические обстоятельства. Угроза банкротства — это трагедия. С искусством покончено. И по телефону я известил Викторию Павловну, что не смогу сопровождать ее.
— Вы ей сообщили о банкротстве?
— Нет, еще лелеял иллюзии.
— Понятно. — Я вернулся к предыдущей, явно нервной теме: — Кто может подтвердить, во сколько вы приехали на дачу в ночь с субботы на воскресенье?
— Жена. Леля уже спала.
— Вы уверены?
— Абсолютно, потому что мы заглянули в ее комнату.
— Зачем?
— Попрощаться на ночь. Так принято, знаете, у любящих родителей.
— Да что говорите!.. — Я опять рассвирепел и нагло пошел напролом: — У детей в тот вечер было свидание. Потому Ваня и не уехал в Москву, как требовали Любавские.
— А где шлялся его отец?
— Какой отец?
— У него их несколько?
— Самсон отъезжал… по своим личным делам.
— Черт же меня дернул связаться с такими охальниками!.. Ириша! — рявкнул глава семейства в открытое окно. — Пошли ко мне Лелю!
Нимфочка явилась тотчас с банным полотенцем в руках, мокрая, в том же условном купальничке, точно вода и впрямь была ее природной стихией.
— Прикройся! — рявкнул законный отец на той же ноте; она завернулась в полотенце. — Вот человек утверждает, будто у тебя было свидание с тем порочным мальчишкой в субботу.
Девочка выдала с прелестным простодушием:
— Папа, я же дала тебе слово!
— Что скажете? — Тяжелый отцовский взгляд нацелился мне в лицо.
«Не уступай! — приказал я сам себе. — Ваня только из-за нее бы остался!» — и произнес небрежно:
— Их видели вдвоем.
— Противный карлик! — выпалила девчонка; слишком молода она была для столь изощренных игр, я правильно рассчитал.
Отец сориентировался в момент:
— Николай Васильевич, милости просим к нам в другой день.