Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
— Шестого июня последним за компьютером сидел не ты, а он. Играл в «преферанс».
Сценарист съежился в кресле, словно собравшийся в комок паучок, однако не запаниковал, спросил по делу:
— Время игры зафиксировано? Какое же?
— Может, я тебе и скажу, если ты поведаешь о своем времени.
— Нет, ты скажи, какой это деятель залез в мой компьютер!
— Никита Савельевич.
— Кто это?.. А, бомж! — Самсон растянулся в кресле, закатив глазки в потолок. —
— Ты-то, надеюсь, не станешь вопить о невинной чести? Кто она?
После паузы он признался с каким-то отчаянием:
— Кристина Каминская. Ты ее должен знать.
Кто из киносфер не знает эту пронырливую журналистку!
— Очень интересно! Во сколько вы с ней встретились?
— Поймать меня хочешь? — Все то же усталое отчаяние в голосе. — Да, она была с вами в клубе.
— Вот именно! Торчала до двух, до окончания шоу.
— Знаю. Я у нее был, у меня есть ключ от ее квартиры.
— Ты сможешь это доказать?
— Доказать? Ты подозреваешь меня в убийстве жены и сына?
— Почему бы нет?
— Вот это сказанул! — Самсон засмеялся нервно. — Почему бы нет… Потому! За что?
— Докопаюсь.
— Ишь ты, гробокопатель нашелся!
— Между вами стоял страх.
— Что-что? Это она говорила? Она тебе говорила? — Я держал паузу, как рыбак рыбку на крючке. — Все ложь! Какой страх? Никого и ничего она не боялась.
— Этот нюанс пока пропустим. Есть у тебя настоящее алиби?
— У меня есть, а у тебя нету! — огрызнулся он, побледнев. — Когда я поднялся к Кристине, на площадке плакал котик. Я позвонил в соседскую дверь, в которую он царапался.
— Во сколько?
— В одиннадцать.
— Надо же, по минутам рассчитал…
— Соседка, хозяйка котика, поинтересовалась, я ответил.
— Мало ли что ты мог ответить…
— Она сверила время по часам в прихожей! Во сколько же Ваня играл в «преферанс»?
— С 23 до 23.40.
— Нет, правда? — поразился Самсон, словно факт этот только что дошел до него. — Правда? Он был в Молчановке?
— В 23.40 Ваня — или кто-то другой — не выключил компьютер по правилам, а просто выдернул вилку из розетки.
— На радостях! — выпалил Самсон. — Девчонка пришла.
— Или убийца. Хотя… нет. Вика была еще в клубе, а Ваня звонил мне в четвертом часу.
— Да очевидно же, что преступление (если оно было) совершено тут. Сюда ты доставил Вику… ковер… наконец, записка эта жуткая!
Я задумался.
— В окрестностях Молчановки, кажется, орудует шайка грабителей.
— Откуда сведения? — прошептал Самсон.
— Позволь не раскрывать мне пока своих информаторов, — состроил я из себя «детектива»… вдруг почувствовал,
— Но оставляют трупы. — Самсон улыбнулся весьма странновато. — Оставляют трупы. Понимаешь? Оставляют…
— Остановись.
Я и сам чего-то испугался.
— Выпей. (Он послушно, как дитя малое, последовал моему совету.) Будем рассуждать логически.
— Не выйдет! У него другая логика, не наша.
— У кого?
— У того, кто из-под земли.
Черт! Как-то внезапно он напился.
— «Логически»! — фыркнул сценарист; нет, не с коньяка он пьян — со страху; беспокойные бесцветные глазки вновь вознеслись «горе». — Не могу! У меня сын погиб, а не у тебя! — оскалился прямо-таки вампирской улыбочкой — и почудилось: он знает, знает про меня и Ваню. Но час полной откровенности между нами еще не пробил.
— Удивляюсь, — продолжал Самсон, — просто удивляюсь, как спустя годы ты опять вошел в нашу семью.
— Меня Танюша попросила: отыскать сестру с племянником. Ты что-то имеешь против?
Он расслабленно пожал плечами.
— Давай-ка, Самсон, к делу. Опиши вечер той субботы, не упуская подробностей.
Злосчастный дом возводился почти три года, переживая периоды подъема и спада; менялись рабочие; шестого июня в семь часов Виктория наконец рассчиталась с последними (два молдаванина, сразу отбывшие в аэропорт с билетами на руках). Вслед за ними уехала в Москву и она — на электричке, машину узурпировал капризный сценарист.
Мать уговаривала сына (и Самсон, понятно, угрожал и подзуживал) отправиться вместе с нею. Однако тот уперся: «Дайте спокойно дослушать „Вечерню“ Монтеверди!» — и ушел на станцию к московской электричке на 10.05.
— А потом и ты к своей подруге полетел?
Прозвучало грубо, я извинился. Он сказал:
— Я ее любил.
— Каминскую?
— Жену. Но с Викой трудно, сложно… — Самсон усмехнулся. — Вот я и наше мирок, «где оскорбленному есть чувству уголок».
— Чем же Вика тебя оскорбила?
— Цитата! — взвизгнул он злобно. — Подходящая почти к любой семейной ситуации. Сам небось не святой…
— Вика изменяла тебе?
— Может быть. — Он сбавил тон. — У нас давно сложились отношения свободные, в сексуальной сфере. Вульгарной ревности места не было.
— Творческий, значит, союз?
— Не только. Оставались совместно прожитые годы, взаимная симпатия, наконец, сын — разве это мало?
Чем глаже и проникновеннее вещал он, тем больше сомневался я в этой самой «взаимной симпатии». Заимствованные словечки, мертвые, а вот цитатка из «Горе от ума» вырвалась нечаянно и живо, отражая «мильон терзаний».