Вексель Судьбы. Книга 1
Шрифт:
— Да, разрослось наше гнездо, — произнёс Петрович, остановившись и немного помолчав. — Нас когда-то здесь было куда меньше. Но отчего-то фонтаны тогда не крали.
— Не только не крали, но даже и помыслить о подобном не могли!
Пройдя по Большой Лубянке до начала Кузнецкого моста, Алексей обратил внимание Бориса на здание бывшего Наркомата иностранных дел, перед входом в который с неизменной гримасой на лице в нелепом возбуждении стоял на полусогнутых ногах бронзовый дипломат Воровский. Глядя на памятник, Борис попытался сморозить что-то умное о непостоянстве канонов красоты и мужественности.
— Зато есть постоянство борьбы с радикулитом! — удачно пошутил Алексей
Но вместо того, чтобы свернуть и подойти к подъезду поближе, Алексей молча двинулся по улице вверх, остановившись напротив бывшего сорокового гастронома.
— Интересно, кафетерий и буфет с разливным пивом там остались? — спросил он у Бориса.
— Сколько живу — не помню. Хотя, когда был школьником, бегал туда пить молочные коктейли.
— Ты ещё, Лёша, расспроси-ка его про профитроли с форшмаком из керченских сельдей, про раковый суп со стерляжьим расстегаем и про шнельклопс церемонный из хребта черкасского быка, — с горячностью поддержал кулинарную тему Петрович. — Не знаю как вы, товарищи, но после сегодняшней скудной и символической пищи итальянских бедняков я бы от чего-нибудь подобного не отказался!
— Мы ж, Петрович, в своё уже рассматривали этот вопрос и решили закрыть его в «Национале». Насколько помню, все голосовали за данное предложение единогласно.
— Согласен, но всё-таки прежде, чем у нас появиться повод туда сходить, хотелось бы что-то сожрать. Гуляем-то, поди, уже битый час!
Решили погулять ещё, чтобы аппетит распалился посильней. Настроение у всех было приподнятое, однако когда вздумали свернуть в Варсонофьевский переулок, чтобы вновь вернуться на Кузнецкий, Петрович неожиданно замедлил ход и, как, могло показаться, нервно и неловко подёрнулся всем телом. Затем, сплюнув и потупив взор, перешел с правой стороны на левый тротуар переулка и значительно ускорил шаг, словно желая поскорее покинуть это место.
— Что-то не так? — спросил его Борис, догоняя.
Петрович ничего не ответил, и только дошагав до Рождественки, отдышался и сказал:
— Здесь была моя лаборатория.
— Что-то случилось? — удивился Борис, испуганно взглянув на подоспевшего к ним Алексея.
— Нет, просто не хочу больше появляться в этом месте, — отвечал Петрович, понемногу успокаиваясь Не знаю почему — но не хочу. Наверное, слишком много времени прошло, или я стал другим. Вспоминать — могу, а вот находиться здесь — нет. Пойдёмте дальше, Москва ведь большая.
Предпраздничная Москва напоминала огромную, разноцветную и стремительную воронку, готовую затянуть в свой круговорот любого, кто оказывался внутри неё без ясной и чётко обозначенной цели, праздным ли гулякой или утомлённым странником. И поскольку положение наших друзей в полной мере отвечало этому состоянию, прогулка затянулась. Через Петровку и Столешников, в полной мере поразивший неофитов витринами наиболее изысканных столичных магазинов, уже затемно они выбрались вновь на бывшую Страстную площадь, где Борис предложил утолить разгулявшийся аппетит в «буржуазной столовой Макдоналдса».
Сытный американский ужин руками из картонных коробов — несмотря на изначальный скепсис — вполне пришёлся по душе, не понравилось только отсутствие спиртного. Из-за позднего времени торговлю алкоголем в магазинах уже прекратили, поэтому ничего на оставалось, как отправляться на поиски недорогого кафе. Таковое было найден возле площади Маяковского. Затем
Лишь около трёх часов ночи таксист остановил машину возле дома в Малом Патриаршем и наши странники, поздоровавшись с разбуженным хмурым консьержем, вернулись, наконец, домой.
* * *
Следующим утром, а точнее — когда уже было за полдень — Борис уехал по делам, пообещав вернуться лишь поздно вечером. У Петровича давно имелся план посетить городской адресный стол на Краснопролетарской, в котором, по его убеждению, представлялось возможным навести справки по старым адресам родственников и знакомых, чтобы, быть может, кого-нибудь из них разыскать. Алексей к подобной затее отнесся без энтузиазма, поскольку тесных родственных отношений его родители ни с кем не поддерживали, немногочисленные друзья их семьи давно умерли или погибли, а налаживание связей с их потомками, живущими теперь в совершенно иной вселенной, не имело ни малейшего смысла.
Поэтому когда все разъехались по своим делам, Алексей решил не предавать себя вновь добровольному заточению и отправился на прогулку.
Утренняя дымка, обещавшая дождливый и влажный день, к обеду начала постепенно рассеиваться, облака посветлели и поднялись высоко в небо, то и дело расступаясь под лучами яркого майского солнца. В прекрасном расположении духа Алексей перекурил возле пруда и по Малой Бронной проследовал к бульвару. Перейдя проезжую часть и немного постояв возле чугунной решётки, он отметил для себя, что, невзирая на будний день, машин на улицах совсем мало, зато вокруг — обилие самых разнообразных пешеходов, многие из которых в преддверии завтрашнего праздника Победы спешили явно не по делам. А за весь достаточно длительный период, проведённый им в новом времени, он до сих пор не имел возможности спокойно и безопасно понаблюдать за людьми, рассмотреть их одежду, осанку, выражения лиц, проследить за мимолётными движениями глаз, попытаться понять и разгадать их эмоции и мысли.
Поэтому Алексей решил познакомиться с москвичами поближе.
Чтобы публика была помноголюдней, он как и вчера взял направление к Страстной площади. В сквере, где до войны стоял памятник Пушкину, скопление граждан было наибольшим, поскольку многие выбирали это место, чтобы перейти от выхода из метро к Тверскому бульвару. Здесь вполне можно было устроить наблюдательную позицию, если бы не сплошь занятые скамейки и шумное присутствие большой группы дворников в оранжевых жилетах, деловито метущих мостовую и разгружающих из автофургона ящики с цветочной рассадой.