Вексель Судьбы. Книга 1
Шрифт:
— А ты-то сам веришь в заговор?
— Как тебе ответить? И да, и нет. Да — потому что годом раньше на нашу общую беду в Испании удался заговор Франко. Нет — потому что прежде, чем рассуждать о заговоре, стоило бы разобраться в конфликте между Тухачевским и Ворошиловым. Они ведь элементарно не переносили друг друга. В этом конфликте, думаю, и вся суть.
— Да, ты прав, дело тёмное. Поговаривали, что наши вроде бы вскрыли на Транссибе японскую диппочту из Варшавы, а в ней — записи доверительных бесед с маршалом, сделанные японским атташе.
— Но если так — то почему
— Чтобы на следующий же день началась война с Японией?
— Да, ты прав, Петрович. Но, как бы там ни было, Борису я ничем по теме Тухачевского помочь не сумел.
— А он сам — в своём сценарии — на какой позиции стоит?
— Считает, что заговор имел место.
— Молодец. Я тоже так считаю.
— Ну вот видишь! А ты говоришь — мажор!
— Мажор он есть. Только несчасливый и оттого немного странный. И сестра у него — тоже какая-то несчастливая. Всё, за что берётся — всё валиться из рук и выходит ей боком.
— Это тебе Борис рассказал? Или она сама?
— Тут к цыганке ходить не надо, всё как на ладони. Родилась не в своё время. Эх, ей бы во время наше! Вторая бы была Изабелла Юрьева!
— Я тут как-то подумал, Петрович, и хотел с тобой посоветоваться: может, поможем ей немного деньгами? Её втянули в какую-то нехорошую историю и потом объявили, что она должна неким негодяем большие деньги.
— Сколько должна?
— Не знаю. А сколько, кстати, у нас осталось? Точнее — останется, когда рассчитаемся за паспорта?
Оказалось, что в распоряжении бывших разведчиков остаётся не так уж и много средств: рейхсмарки не в счёт, пять тысяч старых английских фунтов отправлены на экспертизу и вернутся нормальными деньгами — если ещё вернутся — совсем не скоро, рубли и евро, затерявшиеся в карманах одежды буржуев с Остоженки, почти все были потрачены на еду, газеты и видеофильмы. А из суммарно шестидесяти пяти тысяч долларов, находившихся в «диверсионном» тайнике и экспроприированных у начальника стройки Лютова, после расчёта за паспорта на руках останется только пять. Не густо.
Правда, они совсем забыли про червонцы. Червонцев было 103 штуки, и для понимания современной стоимости этого сокровища Алексей в полной мере воспользовался технологиями нового века, справившись через компьютер. Оказалось, что золотые червонцы будут стоить порядка полутора миллионов рублей.
— Да, — процедил сквозь зубы Здравый, — раньше на эти деньги можно было вооружить батальон или целый год содержать на конспиративных квартирах партизанский отряд. А теперь — нам с тобой на подъём по семьсот тысяч едва ли хватит. Машеньке мы вряд ли поможем — по крайней мере, если помогать станем деньгами. А у тебя-то у самого — какие планы? Не век же нам в твоей бывшей квартире сидеть.
— Пока особых планов нет. Выправлю документы — осмотрюсь, попробую поездить по городу, пожить самому. А дальше — посмотрим. Я же историк, и хотел бы по этой свой специальности и продолжать.
— А жить где будешь?
— Где жить? Пока не думал.
— Очень зря, что не думал. Работу по специальности ты сможешь сыскать, боюсь, только в Москве, а жилье за зарплату историка обретёшь
— Тогда что ж! Уеду из Москвы.
— Если уедешь — то тогда забудь про любимую работу.
— А если служебное жильё дадут?
— Сегодня — не дают.
— Хорошо. А у тебя у самого какие тогда планы?
— Разумеется, постараюсь из Москвы смыться. И чем скорее, тем лучше. Куплю где-нибудь в деревеньке домик — и стану мелкобуржуазным элементом. Авось протяну как-нибудь.
— Окулачишься?
— Ну да, вроде того. Хотя по духу своему я однозначно городской пролетарий. А может быть — даже и интеллигент. Когда-то лучше меня никто радиоприемники чинить не мог. Только вот техника теперь не та, и мне её уже не догнать… Поэтому, думаю, придётся уходить в сельское хозяйство.
Ничего не отвечая, Алексей прошёл на кухню и вернулся с картонным саквояжиком, содержащим несколько бутылок заграничного пива.
— Опять трофейное?
— Ну да, немецкое. Хочу кино посмотреть — не возражаешь?
В этот раз поставили на просмотр один из дисков со специально сделанными Борисом подборками документальных фильмов о событиях, происходивших в шестидесятые-семидесятые годы. Исторически кадры Карибского кризиса, лунной гонки и перекрытия сибирских рек надолго приковали внимание и отвлекли от неприятных мыслей. Время пролетело незаметно, и когда подошло время ужина, то звонить в ресторан из экономии не стали, обойдясь остатками салатов и колбас со вчерашнего застолья. Поужинав, перешли на изучение восьмидесятых годов, начавшихся с помпезных похорон трёх генсеков и завершившихся развалом страны. Смотрели молча и напряжённо, не обмениваясь комментариями и стараясь получше запомнить каждое лицо и каждую деталь.
Где-то после одиннадцати вечера из прихожей послышался глухой перезвон ключей и звук отпираемого замка. Приехал Борис.
— Не скучаете? Я только переночевать. Завтра к восьми утра назад, водопроводчики трубу только будут варить…
— Да ты бы остался на даче! Что за нужда себя гонять? — удивился Здравый.
— Да… можно было. Ну ничего. Нужна, видимо, порция общения с вами.
Алексей с Петровичем удивлённо переглянулись. Неужели для Бориса столь важны эти во многом беспредметные разговоры на случайные темы? Неужели они представляют для него интерес не с точки зрения какого-то долгосрочного замысла, в наличии которого они начали было его подозревать, а нужны просто так, нужны лишь своим существованием и присутствием? Но тогда кто же этот человек?
Борис тоже, по-видимому, уловил эту неопределённость, обозначившуюся в их взаимоотношениях. Переодевшись и умывшись, он вернулся в гостиную с твёрдым намерением посвятить предстоящие ночные часы каким угодно беседам и выяснению позиций, но только не сну. Правда, от пива он наотрез отказался, сославшись на то, что наутро ему садиться за руль.
— Кто-нибудь из вас прочитал «Архипелаг ГУЛАГ»? Я оставлял его на полке, — поинтересовался Борис, когда очередной документальный диск завершился сюжетом о возвращении в Россию Солженицына.