Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

Земцов Владимир Николаевич

Интерес к теме вспыхнул во Франции только в связи с 200-летним юбилеем Русского похода. Прежде всего, Фонд Наполеона, работавший над многотомным изданием «Общей корреспонденции Наполеона Бонапарта», издал 12-й том, охвативший события войны 1812 года [111] . В нем оказался помещенным целый ряд до того времени неизвестных или малоизвестных документов, вышедших из-под пера (или надиктованных) императором накануне и сразу после Бородинского сражения. Хотя эти материалы не меняли общей картины событий, однако позволяли внести ряд уточнений. Так, судя по ставшему известным письму Наполеона к архиканцлеру Империи Ж. – Ж.-Р. Камбасересу от 8 сентября 1812 г., император полагал численность русской армии в 120 тыс. человек, русские потери – в 30 тыс., а свои в 10 тыс. человек [112] .

111

Napol'eon Bonaparte. Op. cit.

112

Наполеон – Камбасересу. Бородино, 8 сентября 1812 // Ibid. № 31677. P. 1080. Письмо было воспроизведено по неподписанному отпуску. Имелась пометка, сделанная А.-Ж.-Ф. Фэном: «Его величество, сев на лошадь, распорядился, чтобы это письмо осталось без подписи». Подробнее см.: Земцов В. Новые французские

документы о Бородинском сражении.

Благодаря усилиям ряда французских ученых в 1812 г. был издан сборник ранее не публиковавшихся писем и мемуаров чинов Великой армии, участвовавших в Русском походе [113] . Ф. Удесек (F. Houdecek) предпослал публикации содержательное введение, в котором определил численность армии Наполеона перед сражением в 124 тыс. против 125 тыс. русских солдат и 31 тыс. ополченцев. Опираясь на работы К. Кейта, Д. Ливена и других историков, Удесек кратко воспроизвел ход сражения и назвал цифры потерь: 28 тыс. французов и их союзников (что составляло примерно 22,5 % от общей численности армии) и 44 тыс. русских (примерно 35 % численности армии, не считая ополчения). Остановившись на ставшем традиционным вопросе о том, надо ли было бросать гвардию в огонь, автор введения отметил, что полки гвардии были неполными, включая 10–12 тыс. пехоты и менее 5 тыс. кавалерии, что русские отступили в достаточно хорошем порядке и что «многочисленные» полки русской гвардии еще не были введены в дело. Поэтому император в ожидании новой битвы перед Москвой не рискнул использовать свою гвардию. День 7 сентября хотя и был чрезвычайно кровавым, но не стал решающим. Русские отошли, но не были разбиты [114] . Среди опубликованных в сборнике материалов, имеющих отношение к Бородину, оказались письма капитана О. М. Дюпена (Dupin) из 10-го кирасирского полка, своего рода воспоминания-дневник капитана Ж. Эюмара (Eymard), офицера-топографа, и выдержки из мемуаров полковника Ж. Пюнье де Монфора, начальника штаба инженеров Великой армии.

113

Du Ni'emen `a la B'er'ezina.

114

Ibid. P. 19–21.

В ходе коллоквиума, организованного Фондом Наполеона, Обществом памяти Наполеона и Центром изучения истории славян Университета Париж-I 4–5 апреля 2012 г., были заслушаны сообщения двух французских исследователей, затронувших вопросы Бородинского сражения. Если В. Бажу попытался дать общую характеристику репрезентации битвы при Москве-реке в батальной живописи России, Франции и ряда других стран [115] , то К. Филос затронул вопрос о потерях сторон в ходе сражения. Последний не нашел ничего лучшего, как уверенно воспроизвести цифры потерь французской армии по Деннье (6547 убитыми и 21 453 ранеными), а русские (непонятно, на основе каких данных) примерно в 15 тыс. убитыми и 30 тыс. ранеными и пленными [116] .

115

Bajou V. Un si`ecle de repr'esentation de la bataille de la Moskova // 1812, la campagne de Russie. Histoire et post'erit'es. P., 2012. P. 117–127.

116

Fileaux C. La bataille de la Moscova – 7 septembre 1812. R'ecit // Ibid. P. 111–115.

Полагаем, что наиболее цельной и до известной степени новаторской работой, предложенной французской историографией к 200-летию Русского похода, стала книга М.-П. Рей «Невероятная трагедия. Новая история Русской кампании» [117] . Сильной стороной работы стало обращение автора к русскоязычной литературе (публикациям Е. В. Тарле, Н. А. Троицкого, к энциклопедии «Отечественная война 1812 года» 2004 г. издания и др.) и ряду источников русского происхождения. Однако автор, сориентировав свою концепцию на историко-антропологический вариант освещения прошлого, предпочла не заострять внимания на военной стороне происходивших в сражении при Москве-реке событий. По ее мнению, к утру 5 сентября у Наполеона было немногим более 140 тыс. человек при 587 орудиях, тогда как русские располагали 150 тыс. человек, из которых 114 тыс. было регулярных войск, 8 тыс. казаков и 28 тыс. ополченцев. Русская армия имела 624 орудия. Но для читателя оставалось непонятным, на основе каких материалов был сделан этот подсчет, как и подсчет потерь (русские, по утверждению автора, потеряли 45 тыс. убитыми, ранеными и выбывшими из строя, в то время как наполеоновская армия потеряла «немногим более пятой части») [118] .

117

Rey M.-P. L’effroyable trag'edie. Une nouvelle histoire de la Campagne de Russie. P., 2012 (русское изд.: Рэй М.-П. Страшная трагедия. Новый взгляд на 1812 год. М., 2015).

118

Ibid. P. 152–153, 163.

Вообще же, несмотря на целый ряд интересных работ, предложенных в последние годы французскими авторами [119] , военно-исторический аспект явно ускользает от их внимания.

Подведем итоги. История французской памяти о Бородине тесно связана с теми чувствами и настроениями, которые испытали французские солдаты накануне, во время и сразу после сражения. Будучи уверены в предстоящей победе перед боем, проявив редкий героизм и воодушевление во время него, они, хоть и не без сомнений, были убеждены в ее достижении. Несмотря на то что победа была неполной и она досталась небывало большой ценой, наполеоновская пропаганда и сам факт вступления Великой армии в Москву вытеснили из сознания многих солдат сомнения в отношении результатов битвы. Последовавшие затем пожар русской столицы и страшное отступление еще более оттенили в памяти славу битвы при Москве-реке.

119

Так, известный французский историк президент Института Наполеона Ж.-О. Будон, также выпустивший в 2012 г. книгу, посвященную русской кампании (Boudon J.-O. Napol'eon et la campagne de Russie 1812. P., 2012), вообще не стал затрагивать вопросы численности войск и потерь, как и другие аспекты, обычные при описании военных действий, предпочтя схематичное изложение хода сражения и заявив, что «битва при Москве-реке открыла ворота Москвы». См. другие работы французских авторов: Damamme J.-C. Les aigles en hiver. Russie 1812. P., 2009 (русское изд.: Дамам Ж.-К. Орлы зимой. Русская кампания 1812 года. СПб., 2012. Кн. 1–2); Bregeon J.J. 1812: La Paix et la Guerre. P., 2012; и др.

Несмотря на объективистско-критический тон многих работ, начиная с книг Лабома и Шамбрэ, более сильной оказалась та интерпретация Бородина, которая была предложена самим Наполеоном.

Она была сильна прежде всего тем, что апеллировала к естественной склонности французов чтить примеры воинской доблести своих предков [120] и черпать в памяти о них жизненные силы в годину драматических поворотов национальной истории (как, скажем, это произошло после франко-прусской войны). К тому же наполеоновская интерпретация Бородина оказалась достаточно простой и легкой для массового восприятия, сохранения и передачи ее из поколения в поколение. Несмотря на известную деформацию первичного мифа-основания (что происходило во многом под влиянием внутриполитических и внешнеполитических обстоятельств), он, в своей основе, на протяжении почти двухсот лет оставался неизменным. Именно этим преимущественно и определяется двойственность тех результатов, которые демонстрирует французская историческая наука в изучении Бородина. С одной стороны, французские историки обозначили ряд ключевых проблем (место сражения в стратегических планах Наполеона; численность французских войск, их состояние; французский план предстоящего сражения; роль, которую сыграл отказ императора от полномасштабного использования гвардии; степень и характер воздействия главнокомандующего на ход сражения; потери сторон и результаты «москворецкой битвы»), проделали значительную работу по выявлению и публикации большого массива разнообразных источников, в связи с 200-летием русской кампании 1812 года сделали доступными ряд ранее неизвестных документов и материалов, проявили определенную готовность к взаимодействию с российскими и другими зарубежными специалистами, концентрируя усилия, главным образом, на историко-антропологических аспектах войны. Вместе с тем, с другой стороны, французской историографии оказались свойственны и недостатки. Их можно свести к двум главным моментам: 1. Французские историки длительное время игнорировали, а нередко продолжают это делать и сегодня, зарубежную литературу и источники нефранцузского происхождения. Оставлены вне поля зрения многочисленные немецкие, польские, англо-американские и, особенно, русские материалы и работы. Следствием этого является не только обеднение источниковой базы, но и отсутствие у многих французских исследователей последних десятилетий какого-либо движения вперед, невозможность для них выйти за пределы уже давно обозначенной тематики и укоренившихся романтизированных мифов. 2. Обращает на себя внимание отсутствие попыток комплексного использования доступных источников, даже французских. Большая часть опубликованных во Франции документов, дневников и мемуаров до сих пор недостаточно введена в научный оборот самими французскими исследователями. Французские архивы все еще хранят в своих недрах значительные пласты еще не востребованных исследователями ценнейших материалов, которые могли бы заметно скорректировать картину событий войны 1812 года и Бородинской битвы в частности.

120

См., например: Girarder R. Les Trois couleurs. Ni blabc, ni rouge // Les lieux de m'emoire / Sous la direction de P. Nora. P., 1984. T. 1. P. 5 –35.

Полагаем, что французская историческая наука далеко не до конца реализовала свои возможности по созданию исторически достоверной картины сражения при Москве-реке.

1.2. Бородино в немецкой, польской и итальянской историографии

1.2.1. «Немецкое» Бородино

Весной 1805 г., накануне смерти, Фридрих Шиллер начал работу над трагедией из русской жизни «Деметриус», действие которой происходило в начале XVII в., в годы русской Смуты и борьбы с иноземным нашествием. Пройдет семь лет, и многие немцы сами станут участниками великой трагедии, разыгравшейся в пределах России, – вторжения и гибели Великой армии Наполеона. Одни немцы окажутся в армии вторжения, другие, хотя их будет значительно меньше, – на стороне русских войск. Вечером накануне великой битвы под Бородином 32-летний главный хирург 3-го вюртембергского конно-егерского полка «герцога Людвига» Генрих Роос, с напряженной надеждой думая о завтрашнем дне, вспомнит слова Шиллера:

Грозно пылает вечерний закат.Что там за лесом сверкает?Вы видите ль веянье вражьих знамен?Мы видим, как веют знамена,Как блещет оружье врагов [121] .

Не мог не вспоминать Шиллера и 47-летний генерал-лейтенант Иоганн Адольф Тильман, на следующий день решивший со своей бригадой саксонских кирасир исход боя у д. Семеновское и у батареи Раевского. Помимо того, что его отличала высокая образованность и любовь к немецкой поэзии, он был близким другом Христиана Готфрида К"eрнера, семейство которого находилось в тесной дружбе с Шиллером, немало гостившим у них. В 1813 г. сын К"eрнера, 24-летний Карл Теодор, талантливый поэт, последователь Шиллера, вступит в Добровольческий корпус Лютцова и погибнет, горько оплакиваемый всей немецкой молодежью. Сам Тильман, получив за Бородино титул барона и комманданский крест ордена Почетного легиона [122] , пережив трагедию отступления, сдаст в 1813 г. Торгау русским войскам и в их составе будет сражаться с Наполеоном. Но и те немцы, благородная горстка которых уже в 1812 г. окажется в составе русской армии (мы не говорим здесь о тех немцах, которые по рождению были российскими подданными), бросив вызов судьбе, своим государям, а то и самому народу (у К. Клаузевица, например, в составе Великой армии воевали два брата), тоже думали и чувствовали по-немецки, и тоже обращались к строкам Шиллера (жена Клаузевица Мария в письмах к мужу нередко цитировала стихи великого поэта).

121

Роос Г. Указ. соч. С. 114.

122

Офицеры бригады Тильмана, помимо его самого, получили за Бородино 16 крестов ордена Почетного легиона (РГВИА. Ф. 846.Оп. 16. Д. 3605. Ч. 2. Л. 72–73, 76–77).

К пруссакам, баварцам, вюртембержцам, саксонцам, гессенцам и ко всем другим немцам все чаще приходила идея о национальном единстве, об общности их культуры, языка и политических интересов. Идея эта рождалась в условиях циничной борьбы, которую вела Французская империя, наследник революции, за поглощение немецких территорий и использовала немцев в качестве пушечного мяса. Но не меньшую боязнь у многих вызывала и Российская империя, оплот феодализма и крепостничества, также не упускавшая возможности расширить зону своих интересов за счет стран Центральной Европы. В этих условиях немецкий романтизм, из которого постепенно формировался дух нации, дал толчок поразительно разным явлениям немецкой истории XIX и ХХ вв. Точкой отсчета этой истории по праву могут считаться не только поля Лейпцига, но и поля Бородина.

Важной особенностью «конденсации» исторической памяти немцев о Бородине был изначальный взгляд на него сразу с трех «точек»: во-первых, со стороны тех, кто воевал в составе Великой армии; во-вторых, тех, кто накануне добровольно перешел в русскую армию, оставив, чаще всего, прусскую службу (Клаузевиц, Л.Ю.Ф.А.В. Вольцоген и др.); и, в-третьих, тех, кто, будучи по языку и во многом по культуре немцем, родился в Российской империи, был с рождения российским подданным и изначально служил в русской армии (К. Ф. Толь, В. Г. Левенштерн и др.). Это и предопределило тесное переплетение немецкой историографии Бородина с русской и, отчасти, французской историографией.