Великая Китайская стена

Ловелл Джулия

Через две тысячи лет, во вторую неделю марта 1907 года, через сотни лет после того, как старые торговые дороги Шелкового пути были поглощены пустынями Центральной Азии, по-варварски груженный караван гонимых ветром верблюдов и мулов подошел к Дуньхуану с запада в поисках добычи. Почти за год до этого его начальник, англ о-венгерский археолог и путешественник по имени Аурел Штайн, отправился из Индии к самой западной границе Китая, двигаясь по ледяным, грозившим обвалами перевалам, по снежным стенам, а затем через ослепительный, обжигающий, пропыленный зной пустыни Такламакан. К декабрю 1906 года ровные песчаные, опаленные солнцем пространства Такламакан — ее небеса всегда пребывают в опасной готовности низвергнуться кара-бураном, «черной бурей», часами напролет секущей пустыню и всякого, кому не посчастливится там оказаться, колючими смерчами из песка и мелких камней — сменились накрепко замерзшими глинистыми холмами, ветрами с Гоби и песчаными бурями, царствующими зимой в пустыне Лоб-Нор. В китайских путеводителях пепельные, с лунным пейзажем земли вокруг соленого озера Лоб-Нор традиционно изображались как жуткий, безлюдный

район, где паломников, путешественников и торговцев подстерегают призраки и духи, сбивающие с пути и ведущие к погибели. Единственными путеводными вехами на всей этой безжизненной местности, отмечал китайский буддист-паломник Фасянь в конце IV века, были «иссушенные кости мертвецов, разбросанные на песке». Пройдя здесь через тысячу лет, Марко Поло описывал ее почти полную пустоту, лишенную всего, кроме голосов призраков, которые заставляли одиноких ночных путников «сбиваться с дороги… на этом пути пропали и погибли многие путешественники». Зимой 1906 года пустыня грозила одержать верх даже над верблюдами экспедиции: Штайн засыпал ночью под их болезненные стоны, а погонщик обшивал им ноги бычьей кожей, пытаясь усилить копыта, растрескавшиеся от жесткой, просоленной почвы.

В невообразимо трудном путешествии Штайном двигала перспектива богатого археологического улова, следов некогда процветавших городов-оазисов, лежавших на Шелковом пути и благодаря ему богатевших, но оставленных столетия назад, после того как династия Мин захлопнула двери для караванного обмена между Китаем и дальним западом, и со временем поглощенных подвижными песками Такламакан (на тюркском языке буквально означает «войди, и ты никогда не выйдешь»). Для тех, кто выжил на нем, Шелковый путь в период своего расцвета нес выгоду торговли между Китаем и Индией (и в конечном итоге Европой) золотом, слоновой костью, нефритом, кораллами, стеклом, корицей, ревенем и, конечно, шелком. Но Шелковый путь не просто переправлял предметы роскоши в руки тех, кто жаждал материальной экзотики. Он был еще и дорогой, по которой из Индии в Китай продвигался буддизм. Когда монахи шли в китайскую Центральную Азию теми же путями, которыми двигались груженные товарами караваны, монастыри, гроты, пагоды и ступы — их интерьеры украшали произведения религиозного искусства — вырастали следом за ними в населенных пунктах, где они останавливались на отдых.

Штайн узнал об этих оазисах раннего буддизма не из духовных источников. Сведения были получены от шпионов и разведчиков, участвовавших в Большой Игре, борьбе Российской и Британской империй XIX века за союзы, влияние и информацию на дипломатически «ничейной территории» Центральной Азии. В 1860-х годах в качестве составляющей кампании по сбору разведывательной географической и политической информации в стране Большой Игры, которую непрерывно вела британская Индия, некий индийский чиновник был отправлен в неизвестную тогда Такламакан с задачей составления карт и описаний всего увиденного. Среди подробных записок по топографии и докладов о деятельности русских мелькали туманные упоминания о старинных домах и предметах, откопанных в пустыне. Его упоминания в течение сорока лет будут подпитывать гонку семи государств по пустыне за реликвиями Сериндианской (придуманный Штайном термин для обозначения гибридного индийско-китайского стиля в искусстве, взращенного Шелковым путем) буддийской цивилизации, за тысячами похороненных в песках рукописей, скульптур и настенных фресок. По мере того как слухи распространялись, а иностранные путешественники начали привозить рассказы о старинных предметах, которые продавались на базарах в пустыне — заплесневевшие черные кирпичи чая, четырехфунтовые золотые монеты, буддийские статуэтки, — утраченные следы Шелкового пути стали привлекать внимание некоторых наиболее выдающихся европейских археологов-исследователей той эпохи: шведа Свена Хедина, первого европейца, проникшего в глубь пустыни Такламакан и открывшего основные места необычных находок; француза Поля Пельо, до неприличия блестящего синолога, свободно говорившего на тринадцати языках; Аурела Штайна, которого впоследствии английский король произвел в рыцари за вклад в археологическую коллекцию Британского музея и которого в Китае поносили как империалистического грабителя пещер.

Зимой 1900/01 года Штайн совершил свой первый набег на Такламакан. Он несколько недель находился в пути, добираясь до Хотана, ныне исчезнувшего провинциального центра, и зачастую просыпался с намертво примерзшими к верхней губе холеными усами. Греясь у костров, на дрова для которых шли старинные сады, некогда цветшие у бывших оазисов, Штайн и его рабочие выкапывали буддийские фрески, лепнину, обрывки рукописей набрами и китайском языке, огромные, высеченные из камня статуи, датируемые первым тысячелетием. Штайн, чьи аппетиты разгорелись, поставил перед своим вторым путешествием еще более амбициозные задачи: проверить — зная, что соперники из Германии и Франции наступают ему на пятки, — сообщения о «Пещерах Тысячи Будд», сотнях буддийских гротов с настенной живописью, притаившихся в двадцати пяти километрах от Дуньхуана, в скалах, которые поднимаются над зеленой долиной в конце Ганьсуского коридора, — последний вздох плодородной, орошаемой земли, прежде чем стены песчаных дюн по обеим сторонам сомкнутся в пустыне Лоб-Нор.

Снова подбираясь с запада в 1906–1907 годах, Штайн потратил несколько месяцев на последний этап поездки по изрытой, просоленной земле вокруг Лоб-Нор, делая по пути многочисленные остановки у полузасыпанных развалин, стремясь откопать новые рукописи Шелкового пути и яркие буддийские фрески и поковыряться в одной древнекитайской свалке. Но в конечном итоге всего в нескольких десятках километров от Дуньхуана его продвижение было приостановлено «несомненной и сравнительно хорошо сохранившейся сторожевой башней», квадратной, со стороной примерно четыре с половиной метра и семь метров в высоту. Перед ним среди каменистой равнины, поясов песчаных дюн и «лабиринта причудливых земляных террас» из «безнадежной пустыни, где можно

неделями безрезультатно искать даже соленый источник», поднимались пористые руины пограничной оборонительной системы, «остатки старокитайских дорожных башен и… линия древней «китайской стены», которая пересекала пустыню на большом расстоянии… Во многих местах она была почти полностью покрыта сыпучими песками; но ветви тамариска, которые использовали для укрепления насыпи, настолько упрямо торчали из земли, что глаз ловил строго прямую линию, когда она уходила по неровному песку на многие мили вдаль».

Когда сгущались ночные тени, «печаль по поводу этого первого следа человеческой деятельности в пустыне становилась сильнее».

Пройдя по линии стены почти пять километров на восток, Штайн начал натыкаться на остатки вещей тысячелетнего возраста: обрывки шелка и пеньки, деревянный клин с надписью «сума для одежды некоего Лу Динши». Стена возвышалась местами в два с половиной метра толщиной и два метра высотой. Истинные размеры стены были скрыты под «сыпучим песком» глубиной в несколько метров, «который был навален на нее ветрами». Через каждые несколько километров стену подпирали поставленные за ней сторожевые башни, доходившие до одиннадцати метров в поперечнике и почти до семи метров в высоту. С наступлением темноты, пройдя вдоль стены около шестнадцати километров, Штайн набрел на свои последние в тот день развалины — большую башню из утрамбованной земли, немного выветренной на верхних ярусах, чем создавался «эффект маленькой усеченной пирамиды. Мощная соляная пропитка заставляла сооружение мерцать в темноте». Штайн обнаружил самый западный участок стен ханьского Китая: двухтысячелетние валы — возведенные за двадцать лет до и после 100 года до н. э., — которые обороняли проход Яшмовых Ворот. Их пласты из земли и ветвей иногда поднимались на несколько метров, иногда их выдавали только «небольшие выпуклости на каменистой почве… да полуокаменевшие ветки, торчавшие у них по сторонам и наверху».

В тот раз Штайн задержался у стены не более чем на день-два, стремясь продолжить поход собственно к Дуньхуану. Когда он добрался туда, до него дошел слух, столь же ошеломляющий, как сам рассказ о пещерах: даосский монах, охранявший пещеры, несколько лет назад в одном из пещерных храмов наткнулся на тайник с древними рукописями. Немедленно отправившись к пещерам, чтобы все разузнать, Штайн с огорчением узнал — тот монах отправился в город Дуньхуан, намереваясь собрать денег, предположительно, на черновую реставрацию храма, которая уже началась. Поскольку чулан с манускриптами был заперт на замок, а хранитель ключа отсутствовал, Штайну ничего не оставалось, кроме как вернуться сюда в более подходящий момент. Тогда он решил пару месяцев побродить в песках вокруг старой ханьской стены, прежде чем вернуться и убедить монаха расстаться с тысячами книг, рукописей и картин на шелке, относившиеся к первому тысячелетию, в обмен на сто тридцать фунтов стерлингов.

Продуваемые ветрами, пыльные пустыни северо-западного Китая во многих смыслах являются настоящим кошмаром для хранителей исторических памятников. Ветры ссыпают пески в курганы, которые поглощают прежние стены и рвы или громят открытые земляные укрепления: к временам Штайна ханьские оборонительные сооружения вокруг Дуньхуана уже напоминали выеденные термитами замки из песка. Но иногда песчаные бури проявляют и снисходительность к труду человека: хранилища из песка и естественная сухость сохранили множество вещей, найденных Штайном. При помощи вялой команды пристрастившихся к опиуму рабочих — «еще никогда я не вел на раскопки столь безмозглую команду», которой требовались регулярные перерывы, чтобы покурить, — Штайн нашел не только фрагменты восьмикилометровой непрерывной стены, временами до двух метров высотой, усеянной сторожевыми башнями, фортами и складами, но также и отдельные реликвии и артефакты, позволившие ему датировать свои находки и представить, что за жизнь была с ними связана. Роясь в древних китайских кучах мусора у сторожевых башен, он обнаружил плошки, черпаки, палочки для еды, гребни, игральные кости, украшения, оружие и, как и должно военному посту на Шелковом пути, обрывки шаньдунского шелка. Самым ценным в историческом плане было то, что он раскопал несколько бамбуковых коленцев, на которых были выгравированы или написаны датированные подробности того, как ханьская администрация заставляла функционировать далекие аванпосты китайского могущества: пополняя зернохранилища и склады одежды, управляя почтовой системой (действовала через мобилизованных скороходов), контролируя границы, собирая таможенные пошлины, направляя послов в центральноазиатские страны, создавая военно-земледельческие поселения, чтобы решить проблемы снабжения продовольствием. «Тут доклады о передвижениях войск, быстрых переменах в штабах — и срочное сообщение о голодающих воинских отрядах», — писал Штайн другу.

«Иногда, когда я проезжаю верхом вдоль стены, чтобы осмотреть очередные башни, у меня возникает ощущение, словно я собираюсь проверить посты, где еще стоят живые люди… Две тысячи лет кажутся таким коротким промежутком времени, когда мусор, выметенный из солдатской хижины, все еще лежит перед дверью практически на поверхности или… тропинка, за столько лет протоптанная внутри стены патрулями… и едва заметные следы вдоль берега болота, где прятались в камышах ждущие добычу разбойники-гунны».

Самые ранние из бамбуковых коленец относились к началу I века до н. э., связывая эти гарнизоны с отчетами ханьского периода о стеностроительстве при императоре У. Другие надписи на табличках, в письмах и на шелке на индийском и арамейском языках указывают на космополитическую природу движения через самый дальний гарнизон Китая. Всего Штайн прошел по стене девяносто шесть километров, остановившись у самого западного пункта, где она предусмотрительно оборвалась, чуть не дойдя до низины… представлявшей собой во многих местах непроходимую трясину, которая благодаря поблескивавшим кристаллам соли временами все еще напоминала одно большое озеро». К югу лежала гряда особенно больших дюн; за ними снежные горы указывали направление к Тибетскому плато.