Великая Ордалия
Шрифт:
— Т-ты… —запинаясь проговорил Уверовавший король Конрии, — т-ты говорил мне, что он сказал тебе правду.
Внимательный взгляд. — Ну да.
— Значит, он сказал тебе, что не является… э …
Саубон провел полотенцем по лицу.
— Он сказал мне, что является каким-то там дунианином…
— И что всё это было результатом огромного… расчета.
Подведенные мешками глаза взирали вперед.
—Ну да. Тысячекратная мысль.
Похоже было, что фонари должны вот-вот погаснуть по причине отсутствия воздуха.
— Значит ты знал! —вскричал
— Спокойным? — Подсказал Саубон, бросая тряпку на землю. Подперев локти коленями, он внимательно разглядывал Пройаса. — Я не из породы верующих, к которой принадлежишь ты, Пройас. Я не испытываю желания обязательно докапываться до корней.
Оба натужно дышали.
— Даже для того, чтобы спасти мир?
Усмешка попыталась погнать мрачное выражение с лица Саубона.
— Разве мы не заняты именно этим?
Пройас подавил внезапно нахлынувшее желание заорать. Что происходит?
Что в самом деле происходит?
— Чт-что он делает? — Вскричал он, вздрогнув оттого, что услышал в своем голосе немужественную нотку, и попутно обнаружив, что ударяется в мятеж и измену потоком уже более окатанных и белых слов. — Я-я до-должен… Я должен знать, что именно он делает!
Долгий, непроницаемый взгляд.
— Что он творит? —уже едва ли не взвизгнул Пройас.
Саубон повел плечами, откинулся назад.
— Я думаю, что он испытывает нас… готовит к чему-то…
— Так значит он — Пророк!
При всем уме и своего рода варварской нескромности, всегда характеризовавших Коифуса Саубона, ему было присуще стремление доминировать над равными себе. Он позволял себе ухмыляться даже в присутствии своего Святого Аспект-императора. Однако теперь первая искра неподдельной тревоги затуманила его взгляд.
— Ты жил в его тени не меньше меня… — Короткий смешок должен был изобразить уверенность. — Чем еще он может быть?
Дунианином.
— Да… — отозвался Пройас, ощущая, как одолевает его дурнота. — Чем еще он может быть?
Таковы некоторые люди. Они будут смеяться, будут отвергать просьбу, которую слышат в чужом голосе, чтобы лучше спрятать собственную нищету. Им необходимо время, чтобы отложить эфемерное оружия и панцирь двора. Два десятка лет обитали они с Саубоном в свете откровения Келлхуса Анасуримбора. Двадцать лет они исполняли его приказания с бездумным повиновением, предавая мечу немыслимое количество ортодоксов, воспламеняя плотские вместилища обитателей Трех морей. Вместе они творили всё это, Правая и Левая рука Святого Аспект-Императора. Оставив жен и детей. Нарушая все былые Законы. И все это время их смущало только трагическое безрассудство убитых ими. Как? Как могут люди отводить свой взгляд, когда свет Господень настолько очевиден?
Да они вляпались в это дело совместно. И даже гордый и порывистый Коифус Саубон не может отрицать этого.
— Я понимаю это
Святотатственно и даже богохульно приписывать … тактические соображения своему Господину и Пророку. И тем не менее это казалось разумнее, трезвее — чем заледеневший поток его собственных мыслей.
— Почему ты так говоришь?
Саубон поднялся на ноги и рассеянным движением провел пальцам по голове.
— Потому что мы — живое писание, для начала… A писание, если ты не заметил этого, основывается на горестях и несчастьях… — Снова догадка, снова проникновение в суть того, что означают слова, для чего они предназначены. — И еще потому что он сам говорит это. Он редко говорит что-либо, не сославшись на Кельмомаса и участь древнего аналога Великой Ордалии… Да… что-то грядет… Что-то такое, о чем знает только он сам.
Пройас не смея дохнуть, глядел на него. Казалось, что он не может шевельнуться, не разбередив память о собственных синяках.
— Но…
— И после всего этого времени, ты все еще не до конца понимаешь его, так?
— А ты понимаешь?
Саубон взмахнул рукой, как это делают раздраженные вопросами галеоты.
— Ты считаешь меня упрямым. Наемником. Не ровней тебе. Я знаю это — и он тоже знает! Но я не обижаюсь, потому что считаю тебя упрямым и нестерпимо благочестивым. И мы постоянно соперничаем между собой, каждый тянет веревку совета в свою сторону…
—И что же?
— А то, что это театр! — воскликнул Саубон, широко разводя в сторону перебинтованные руки. — Разве ты сам не видишь? Все мы здесь марионетки! Все до единого! Пророк он там или нет, но наш Святой Аспект-Император должен управлять тем, что видят люди … Каждый из нас исполняет свою роль, Пройас, и никто не вправе выбирать, какую именно.
—Что ты говоришь?
— Что наши роли еще следует написать. Быть может тебе суждено быть дураком… или предателем… или страдальцем-скептиком… — тусклый взгляд , полный веселья и слезливого пренебрежения. — Ведомо это только ему !
Пройас мог только смотреть на него.
Саубон ухмыльнулся.
— Быть может, ты сумеешь перенести грядущую катастрофу только будучи слабым.
Пройас поежился — по материальной сущности его ходили волны — как в полной воды сковороде. Он шумно дышал, сотрясаемый бурей чувств. Огоньки светильников кололи глаза. Слезы струились по его щекам. Он бросил сердитый взгляд на Саубона, понимая, что того донельзя смущает его внешний вид.
— Итак… — начал он, но тут же осекся, ибо голос его дрогнул. — Итак, какова же в этом твоя роль?