Великая Ордалия
Шрифт:
— Скажи мне, о, любовь моя… как может быть, чтобы цветок …
Они миновали мрачный и узкий оборонительный коридор. Тьма переходов отступила прочь, и они оказались на балконе, кованом из черного железа и охватывающем поперечник колоссальной шарообразной каверны, палаты достаточно просторной, чтобы вместить целиком Цитадель Черных Стен.
Он понял, что стоит в Ораториуме, или Чашевидной палате, легендарном приёмном зале, ставшем бастионом, который Ниль’гиккас воздвиг, сражаясь с безумием и забвением. Дюжина глазков светила, расположившись в различных точках внутреннего
На его глазах сей корабль пересек пустынную сердцевину Чашевидной палаты, чуть поворачиваясь словно под легким ветерком. Размером он был примерно с речной ял, позолоченный двойник платформы Ораториума. Герб Горы, Священная Печать Вечности, разделяла его пополам огромной монетой, усыпанной образами и изображениями покоившейся над Чернокованным Престолом, легендарным троном Иштеребинта.
Высокий Челн спускался, как бы разворачиваясь на невидимом винте, открывая взгляду фигуру, окруженную целым извержением рогов и перьев, образующих Чернокованный Престол. И молодой король Уединенного города узрел Ниль’гиккаса, великого короля Горы, облаченного в буквально стекавшие с него золотые чешуи, и рассматривавшего его, Сорвила, с неподвижностью мраморного изваяния.
Молодой человек отвечал столь же пристальным взглядом, онемев от внезапного понимания…
Сокращая расстояние меж собой и Ораториумом, Челн замедлял ход. Воздух царапнул короткий лязг незаметных стыковочных устройств. Решетчатый пол дрогнул под ногами.
Упырь на Чернокованном Престоле… Сорвил непонятным для себя образом понял, что перед ним не Ниль’гиккас.
Однако, каким образом пришло к нему подобное знание, если все окружавшие его нелюди полностью неотличимы друг от друга — да и от шранков тоже?
Стоявшие неподалеку ишрои и его конвоиры единым движением поклонились, коснувшись лицами колен. Оставленный стоять сам по себе, Сорвил невольно затрепетал, обнаружив, что узнает также многих блистательных придворных. Сиятельного Килкулликкаса, прозванного Владыкой Лебедей за свою нелепую удачу. Облаченного в алую броню Суйара-нина, Изгнанника, лишенного подобающего сыну Сиоля наследия. Ку’мимирала Обагренного драконом, также именуемого Хромым Господином…
Но как? Как может он знать эти души — души нечеловеческие — и вовсе незнакомые ему?
Он повернулся, чтобы посмотреть на короля нелюдей, стоявшего теперь перед Печатью-и-Троном, словно омытого блистающим золотом… и понял, что знает и его.
Нин’килйирас , Сын Нинара, Сына Нин’джанджина.
Откуда вообще он мог знать этого упыря?
Не говоря уже о том, чтобы ненавидеть его.
— Мы — меркнущий свет… — начал король нелюдей ритуальное приветствие… — темнеющей души…
Взволнованный чувствами, навеянными узнаванием Нин’килйираса,
— Идущие путями подземными.
Нин’килйирас повернулся к чёрной чаше, установленной на пьедестале справа от Чернокованного Престола. Высоко поднял её, проливая струйки жидкости, слишком вязкой, чтобы быть водой и, обратившись к согнувшимся в поклоне придворным, окатил себя сверкающим маслом. Переливающаяся жидкость прикрыла потоком его лицо, потекла струями вдоль швов золотого хауберка.
— Взыскующие Мудрости.
Тут Сорвил впервые заметил у подножия безумного трона съежившегося под грозными металлическими шипами маленького и голенького ребенка-эмвама, озирающегося по сторонам тем самым, исполненным ужаса, взглядом, который пробудил в душе юноши такое отвращение у Врат Иштеребинта.
— Ненавидящие Небеса…
Голос его возвысился, на одно сердцебиение оставшись в одиночестве, но тут же к нему присоединились голоса ишроев.
— СЫНЫ ПЕРВОГО УТРА…
В раскатистом унисоне.
— СИРОТЫ ПОСЛЕДНЕГО СВЕТА.
Король нелюдей рассеянно взмахнул рукой, разбрызгивая веером капли, и возвратился на Чернокованный Престол, контраст с которым преобразил его в нечто ирреальное. Упыри, увлекшие Сорвила в недра Горы, теперь заставили его принять вертикальное положение , а потом толкнули к ногам блистающей золотом фигуры. Дитя-эмвама отскочило испуганной кошкой и съежилось неподалеку.
Король нелюдей взирал на Сорвила с каким-то ожесточенным презрением. Упырь, облаченный в целое бурное облако черных шелков, припал справа к Престолу и что-то зашептал на ухо Короля. Это Харапиор, невольно ужаснулся молодой человек: ожерелье из человеческих скальпов топорщилось на груди этого существа, едва не касаясь щек. Выслушивая его, Нин’килйирас обратил взгляд к одетому подобным же образом выродку, стоявшему справа от Сорвила: к Вопрошающему, тому, кто допрашивал его в Предверии…
К Ойнаралу Последнему Сыну.
— Взвешен ли он? — С медью в голосе вопросил Нин’килйирас.
Упырь потупился.
— Ниом почтён, Тсонос. Человечек дал клятву убить Аспект-Императора.
На блистательном челе короля поступили морщины.
— Однако Харапиор видит в нем нечто большее. Он не простой Враг.
Короткая пауза отяготила сердца.
— Да… через него действует один из Сотни.
Шелест восклицаний обежал собравшихся ишроев.
С деланным безразличием король нелюдей опрокинул еще один ковш масла на собственный скальп. — Принцип Плодородия, — проговорил он, наклоняя голову под сверкающие и прозрачные струи.
— Да, — ответил Ойнарал . — Та, которую Бивень именует Ятвер.
Сияющий лик повернулся.
— Знаешь ли ты, что это значит, Ойнарал Ойрунариг?
Молчание.
— Да.
Король нелюдей открыто посмотрел на Сорвила, впрочем, избегая ответного взгляда.
— Не кажется ли тебе, что Анасуримбор послал его к нам именно по этой причине? Он знает, что Плодоносящая восстала против него, не может не знать? А возможно подозревает, что Она заинтересована вот в этом существе.