Великая судьба
Шрифт:
— Бого! Младшая хатан нойона собирается вроде рожать, — с деланным безразличием сказал Максаржав. Было совсем темно, Максаржав не видел лица друга и не мог понять, как он принял эту новость.
— Кто тебе сказал об этом?
— Учителю привезли письмо из столицы.
— Ну и как он? Что собирается делать?
— Учитель, конечно, вышел из себя и приказал срочно отправить Гунчинхорло к отцу.
Того ничего не сказал, только насупился еще больше. «Эх,, опоздал я! Что же теперь будет! Надо немедленно ехать к ней, а то плохо ей придется. Сейчас же поеду!»
— Ма-гун, а что говорит обо всем этом нойон? — спросил он.
—
— А не говорил, что оторвет мне голову?
Максаржав понял, что Того виноват.
— Чему быть, того не миновать, дорогой Бого. Я очень за тебя беспокоюсь, потому и решил поговорить с тобой об этом.
— Ладно, дружище, возвращайся домой. Я сам поеду к табуну, мне нужно поразмыслить обо всем этом. Поезжай. А я со-своим конягой поделюсь бедой.
Максаржав уже повернул было коня, но вдруг остановился..
— Бого, я тоже подумаю, чем помочь тебе.
— Спасибо, малыш! — И Того исчез в темноте.
Худая молва бежит, словно добрый скакун. Весть о том, что молодая хатан забеременела и что виновником является батрак Того, вскоре дошла и до ушей Очир-бээса.
В поисках выхода из создавшегося положения Того набрался храбрости и попросил Максаржава рассказать нойону все, как было, и уговорить его отпустить Того из хошуна. Максаржав согласился поговорить с учителем.
Но, как назло, Га-нойон в последнее время редко бывал дома: то был занят в хошунном управлении, то ездил на богомолье, то навещал чин-вана с дарами, то занимался разбирательством тяжб. А у Максаржава было полно своих дел — перекочевка и связанные с нею хлопоты. И все же однажды, выбрав дождливый день в начале первого летнего месяца, Максаржав, творя про себя молитву: «Пусть сбудется желание Бого, пусть нойон простит его грех!» — вошел в юрту нойона. У Га-гуна был такой вид, будто он решил замолить все грехи свои, — столько благочестия было в его облике.
— Ты что, сын мой? — Нойон поднял голову и пристально посмотрел на Максаржава. — Со скотом все в порядке, потерь нет?
— Скот весь в целости, учитель. У меня к вам нижайшая просьба: отпустите Того, он хочет уехать в столицу.
— Что это он там забыл?
— Я не знаю, учитель.
«Ты-то, может, и не знаешь, глупая твоя-голова», — подумал нойон. И вдруг сорвался на крик:
— Совсем распустился твой Того! Пусть убирается, да поскорее! Передай этому негодяю, чтоб духу его не было в наших краях, пока я жив!
Узнав об этом разговоре Максаржава с князем, Того повеселел и стал собираться в дорогу. Максаржав дал ему бычка-двух-летку. Того выпросил у кого-то старую телегу и починил ее. И вот он сел на единственного своего коня, в телегу запряг бычка и положил в нее два небольших сундучка с нехитрым имуществом — оставшиеся еще от отца старинная серебряная пиала да огниво, несколько янчанов[Янчан — так называемый «китайский доллар», денежная единица, имевшая хождение в старой Монголии.], заработанных заготовкой дров, кое-какая одежонка да запас провизии, собранной ему в дорогу соседями.
Максаржав поехал проводить друга.
— Слушай, дружище, ты вот все занимаешься простой аратской работой, а ученье свое как будто совсем забросил. Взрослым стал. Можешь уже и подушку разделить с Цэвэгмид да детей наживать. Раныне-то я тебя остерегал, считал, что ты еще не возмужал... Хотел я повидаться с нойоном на прощанье, да не осмелился. Передай ему от меня большое спасибо за оказанную
— Конечно, я навещу вас. Пусть у вас будет все хорошо! В дороге будь осмотрителен, не то потеряешь единственного коня.
— Ничего! Кто на меня позарится? С меня и взять-то нечего! А ты давай возвращайся. Проводил, и довольно.
Они спешились, закурили. Посидели молча. Но вот Того встал.
— Дай-ка я тебя поцелую на прощанье. Живите счастливо! — Он вскочил на коня и скоро скрылся из глаз.
Вскоре Того добрался до перевала и положил камешек в обо[Обо — груда камней на перевале, посвященная духу горы. Путники, чтобы задобрить духа, клали в обо камень, оставляли монетку, цветную ленточку и т. п.]. Потом опустился на колени, поклонился на все четыре стороны и стал читать молитву. Он молился о том, чтобы путь в столицу был для него счастливым. Когда он спустился с перевала, начало смеркаться. Того решил переночевать на опушке леса, а утром ехать дальше — надо было переправиться через видневшуюся невдалеке речку. Едва он скрылся в зарослях, свернув с дороги, как послышался конский топот и Того окружили несколько всадников.
— Вот ты где решил спрятаться, подлый ворюга! Натворил дел, а теперь в кусты!
Не успел Того опомниться, как на голову ему опустилась тяжелая дубина. Он упал. Сначала Того еще чувствовал удары, потом потерял сознание.
— Кажется, готов! — сказал кто-то. И всадники ускакали.
Когда он пришел в себя, был уже день. Коня и повозки на месте не было. Пропал и бычок. Того попытался подняться, но не было сил. Напрасно он считал нойона добрым человеком — злобным и мстительным оказался «милостивый Га-гун»!
«Кто же были эти люди? — думал Того. — Что-то я не узнал никого по голосу. Вот и добрался я до столицы... Придется подыхать здесь. Пожива для комаров да мух». Он попытался ползти, но не смог.
Приближался надом. Га-гуп надумал съездить в столицу и на этот раз решил взять с собой жену. В ставке нойона начались поспешные приготовления. Хатан знала, что в столице надо показаться во всем великолепии. Ведь придется появляться на людях, посещать молебны. Со всего хошуна были созваны мастера-умельцы, которые срочно готовили украшения для госпожи — подвески, серьги, браслеты. Рукодельницы шили наряды. Срочно обновлялись и украшались носилки-паланкин, парадные повозки, бунчуки и гербы. Была еще одна забота — отбор лучших скакунов, метких стрелков из лука и сильнейших борцов для состязаний на надоме. Приготовления длились почти весь год.
«Не понимает она, что значит для меня поездка в Пекин или Великий Хурэ», — с раздражением думал нойон о жене. Ему пришлось отдать на украшения для жены серебряные слитки. Вспомнилось ему, какие дары получил он от императорского двора при первом посещении Пекина. Не хотелось ему брать этих подарков, он готов был выбросить их, однако, подумав, принял. Ведь он их не выпрашивал и даже сам подарил кому следует несколько голов скота. Потому-то он и принял дары, хотя, случалось, и упрекал себя за это.