Великий князь

Сбитнев Юрий

– Внемлю, брат. Говори ещё, – и попросил: – Сказуй ещё, Бога ради!

– Бога ради, – очень серьёзно повторил Григорий. – Бога ради почал там жить Антоний, моля Бога, помалу вкушая сухий хлеб и утоляя жажду малою водою. Работал он денно, копая новую пещеру ради служб святых Господу нашему. И не давая себе покоя ни днём ни ночью, в молитвах и трудах пребывая. Выходили к нему дикие звери и не трогали его, слетались к нему птицы, и он не трогал их, кормя с ладони крохами от малого хлеба своего. Услышали об этом добрые люди и стали приходить к нему. Приносили малое и получали от него большее. Великая слава

пошла о нём, и приходили люди к Антонию под благословение. Было это при Ярославе Старом, деде твоего князя Олега Святославича. Но преставился великий князь, оставя за себя сына Изяслава и поделив землю Русскую меж другими сыновьями. Святославу, батюшке князя Олега, дал Чернигов с землёю Вятечской и Тьмутороканской, Всеволоду – Переяславль, Вячеславу – Смоленск, Игорю – Владимир. Уразумел? – спросил мних, прерывая сказ.

– Да, – кивнул Венец.

– Слушай, Данило, – вдруг совсем иным голосом, чуть даже переходя на шёпот, сказал Григорий. – Было мне свыше сойдено в душу на молитве в келье, тому уже с месяц назад. Сказано было: «Придёт отрок малый, ему талан Богом даден, не дай, Григорий, дабы закопал он дар божий!» Уразумел?

– Что?

– Не ты ли этот отрок, думаю я?

Венец вздохнул.

– Не было, брат, дара мне. Тому лето одно вывез меня князь Олег из дебрей лесных. Тамо и крещён был в Святом роднике Веннице по древнему обряду именем Венец. А в Новгороде Северском дадено мне новое святое крещение, а крестными родителями стали князь Олег с княгинею. Выходит, младенец я – Данило-то. Вот и весь Дар мой!

– Ты грамотный? – то ли спросил, то ли утвердил знаемое.

Венец вздохнул:

– И письменный я…

– Так! Вот он и талан твой – дар божий! – с жаром заговорил Григорий. – Его-то и нельзя зарыть… Как, ты говоришь, кличут в миру тебя? Венец? «И возложили на него багряницу и венец терновый», – задумчиво произнёс монах.

– На кого? – спросил робко Венец.

– Не знаешь?

– Нет, – сознался, слыша в себе желание знать.

– Господи, проясни разум мой, – взмолился Григорий, в голосе его задрожали слёзы.

– Ты о чём, брате, о чём? – Венцу стало страшно. Что-то тайное совершалось тут, в этой душной июльской ночи, совсем рядом, в нём самом и в юном монахе, что молился, упав на колени. Венец ощутил слёзы на щеках и пал ниц рядом.

– Господи, проясни разум мой…

Потом они опять тесно сидели рядом. И всё ещё была тёмная ночь.

– Веришь ли в Единого Бога Отца Вседержителя и в Господа Исуса Христа, Сына Божьего, и в Духа Святаго животворящего, иже от Отца исходящего? – спросил Григорий.

– Верю.

И это была правда, которую осознал и принял мальчик, только-только, вот тут, молясь рядом с таким странным, но ставшим в одночасье близким человеком. После Игоря Григорий – первейший из всех людей для Венца. Из всех, из всех… Но почему после Игоря? Почему он первый? На это Венец не находил ответа.

– Брат, – тихо позвал Григория.

Тот положил руку на плечо, погладил, как это почасту делал малой своей рукою Игорь.

– Брат, будешь сказывать дальше?

– И сидя на столе отца своего, прознал Изяслав о Великом Антонии. И придя к нему с дружиною своею, просил у него благословения и молитв. И уведан был во всём Великий Антоний, и чтим всеми.

Начали приходить к

нему братья, он же их принимал, благословлял и постригал. И собралось к нему их поначалу двенадцать верных душ. Работая и молясь, ископали они большую пещеру и церковь в ней учредили, и кельи, с того и начался Святой Печерский Киевский монастырь – первый на Руси. Собрав братию всю, как-то сказал им Антоний: «Это Бог соединил вас, братья, от благословения Святой Горы, иде же постриг меня игумен Святогорский, а я вас постриг. Да будет на вас благословение первое от Бога, а второе – от Святых Гор». И ещё сказал им Святой Антоний: «Живите вместе, а я поставлю вам игумена и хочу в ином месте сесть один, как и прежде, привыкнув к уединению».

Поставил им игумена именем Варлаам, а сам ушёл в горы и, найдя любое Богу место, ископал себе пещерку и жил в ней в молитвах и добродетели, творя подвиг, и всеми почитаемый. И не было на Руси святее и мудрее человека.

Однако в те годы заратилась меж собою княжеская Русь. И беда та по сей день не улеглась, дремлет. А проснётся – снова погибь пойдёт по Руси. Тогда это так было. Когда преставился князь Вячеслав Смоленский, князь киевский Изяслав ради сына своего вывел из Владимира брата Игоря и дал ему Смоленск…

Тут, брате, внимай строго каждому слову моему, – попросил Григорий. – Тут узел всех бед земли нашей, о чём не хотят помнить князья, а особливо нынешний великий киевский Мономах. С этой беды всё зло пролилось и на князя нашего Олега Святославича, а паче прольётся на чад его. О том уразуми и запомни.

Вячеслав Ярославич был женат на сестре Всеслава Брячиславича, умер юным, о двадцати трёх лет, и по нём остался един сын Борис, в малом малолетстве, у груди матери. Игорь Ярославич тоже был юн, боголюбив и добр душою. Приняв Смоленск, он княгиню Вячеславову с дитём не обидел, оставив всё, как было при брате. Да ещё и сказал: «По смерти моей быть Борису – сыну брата моего, Вячеслава, князем Смоленским».

Однако недолго пожил Игорь Ярославич, через три года преставился. Юным умер. И малым всё ещё был Борис Вячеславич, чтобы получить княжество Смоленское. Князь Изяслав княжество то к рукам прибрал, обещая брату Всеволоду дать оное сыну его, Мономаху. Однако законного владельца с матерью его отослали прочь. Княгиня Вячеславова ушла к брату своему полоцкому, Всеславу. А когда подрос Борис Вячеславич и посвятили его в князья, то просил у великого князя отчий свой удел. Тот отказал. И тогда Всеслав вступился за племянника. Вышел со своею дружиной и вернул законному наследнику Смоленскую отчину. И смоляне, вече их, приняло молодого князя… Слышал ли, Данило, песню старую?

Григорий вдруг чисто и складно пропел:

– Всеслав-князь по праву судяше,

Княземо градо рядяше…

Венец знал эту песню, малышом ещё перенял её от своего дяди, вольного хожалого бояна Борея. Любили её в Талеже. Но не в чести была она в княжеских теремах, гнали её прочь, заставляя забыть. Однако князь Олег Святославич любил песню, особливо когда пел Венец. Близко то песенное слово его сердцу. Откуда знать малышу, что из самой жизни, из правды её, из нелёгкой судьбы их князя берёт начало она.