Великий князь
Шрифт:
Смутилась душа воеводы, и однажды в ночном переходе, когда о конь с ним ехал только Игорь, Пётр Ильинич спросил:
– Прости меня, старика, княже, но этот Камень, он что, был рыбаком?
Мальчишески озорно сверкнули глаза Игоревы, и улыбка тронула губы, чего по теми не мог видеть воевода. Приятно было, что сам Пётр Ильинич, учёбный из всех учёбных – что суть мудрый, учёный, по всей Руси мало сыскать подобных, обращается к нему за знанием.
«Внемли, сыне, и буде время, когда заалчат люди услышать от тебя, ныне тобою въемлемое», – говорил Серафим.
И
– В Святом Евангелии Господа Исуса Христа нашего о сём, воевода, написано. И книга та есть суть жизни всех человеков. Её даровали людям первейшие свидетели земной жизни и подвигов Спасителя…
Как складно, как по-взрослому говорилось ему! Игорь ликовал. А Пётр Ильинич осенил себя троекратным знамением.
– Можешь ли сказать еще? – попросил воевода.
– Могу. Послушай:
– И свидетельствовал Иоанн Креститель,
говоря: я видел Духа, сходящего с неба,
как голубя, и пребывающего на нём.
Я не знал его, но пославший меня
крестить в воде сказал мне:
«На ком увидишь Духа, сходящего и
пребывающего на нём, тот есть
крестящий Духом Святым».
И я видел и засвидетельствовал,
что сей есть Сын Божий.
На другой день опять стоял Иоанн
и двое из учеников его.
И, увидев идущего Исуса, сказал:
«Вот Агнец Божий».
Услышавши от него сии слова,
оба ученика пошли за Исусом.
Исус же, оборотившись и увидев их,
идущих, говорит им: «Что вам надобно?»
Они сказали ему: «Учитель, где живёшь?»
Говорит им: «Пойдите и увидите».
Они пошли и увидели, где он живёт,
и пробыли у него весь день тот.
Было около десятого часа.
Один из двух был Андрей – брат Симона.
Он первый находит брата своего Симона
и говорит ему:
«Мы нашли Мессию, что значит Христос».
И привёл его к Исусу.
Исус же, взглянув на него, сказал:
«Ты – Симон, сын Ионин. Ты наречешься
Петром, что значит камень.
Ныне, рыбак, ты будешь ловцом человеков…»
Ах как пелось тогда Игорю! Как хорошо и светло было на душе у Петра Ильинича!
Недосягаемый мыслью Христос сошёл тогда в душу, был рядом, вокруг, в нём самом. Близкий, Любимый, Единый.
«Да что же это за отрок возрастает среди нас грешных, что за дитё такое, что словом одним может осветлить душу?» – думалось Петру Ильиничу уже на дневке, когда с отцовской любовью глядел на Игоря, свернувшегося калачиком на дорожном килиме, по-детски сунув ладони под щёку.
Тропа ясная, хорошо наторенная, пала к малому роднику, к древесным колодинам, гладким и чистым, встарь рубленым высоко и тесно, об одно. В них, потревоженная падающей струёй, колышилась и дробилась студёная вода. Берестяной черпачок висел над срубом.
Путники всласть напились ломотной влаги. Напоили из ручья остывших за долгий медленный ход коней.
Сюда, к родниковому колодезю, пробивался озеленённый листвою солнечный свет. И туда, к
Чем дальше шли конные, тем реже становился лес, давая простор буйно цветущим полянам, пока ещё не широким, но и не затиснутым раскидистыми кронами древних дубов, заместивших березняки, а кое-где взмывали к небу громадными мётлами липы, и на одной из них, как раз на высоте всадника, раскинул крылья летящий сокол.
– Отец ваш метил, – сказал Пётр Ильинич, остановив коня подле дерева. – Отсюда и зачин первой ухожаи.
Святослав, притиснувшись конём к древесному стволу, потрогал мету рукою.
– Когда это было? – спросил Игорь.
– Давненько, мы толики возвратились на Русь. Более четверти века минуло. Много тут времечка прожито батюшкой вашим.
Игорь слушал, потупясь, отвернув лицо, словно бы разглядывая что-то в заблизье. Святослав гладил мету ладонью, пытаясь припомнить отца, хотя бы малое из облика его. Но зрится ему далёкий-далёкий тёплый свет, руки, несущие его, малого, высоко-высоко, и едва различимо слышался голос. Он помнил слова песни: «Дидо, дидо, дай нам ладо».
Уже когда тронули коней и он ехал один рядом с Петром Ильиничем, Игорь задержался у меты, впристаль разглядывая её, спросил у боярина:
– Мне тата песню пел: «Дидо, дидо, дай нам ладо». О чём это?
Пётр Ильинич даже гикнул, так был приятен ему вопрос. Сам только что вспомнил, как нянькался с малыми своими чадами князь. Пояснил:
– Приговор такой по-стародавнему. По-нынешнему: «Мати, мати, дай мне сына».
И сам Пётр Ильинич уже не ведал, что Дида – древняя богиня любви русских, а Лада – имя её сына.
Но об этом знал Игорь. В степях всё ещё помнили и чтили старых богов дивии половцы, и не счесть мальчику тех повечерий, когда при свете костров начинал кто-либо из них сказывать старину.
Он, совсем как Святослав, нежно гладил дерево и, вмельк глянув в сторону уходящих, приник к нему лицом – поцеловал мету.
Дорога шла краем леса, вдоль распахнувшейся поляны, такой широкой, что на другом её краю лес виделся вовсе малорослым. Тут под самое чрево коням подымались травы. Князь-зелье стрельчато возносил высоко тёмно-синие кисти соцветий, выставив напоказ в каждом цветке сапожок со шпорой. Теснились вокруг, пытаясь стать ему впору, лиловые, густо-голубые с потемью и вовсе чёрные – борцы. Вязель67 развесила вокруг светло-розовые навесцы; тяжёлые чисто-белые, пушистые кремовые обвершки таволги; ярко-пурпурная чина, смолёвки, горчевик, яница, остроголов, коровяк, а меж ними, цепко ухватившись за чужой стебель, присосно обвив его, красовалась прелестница чужоядь, чаровница и обольстительница, вымётывалась она кое-где и на деревья, повисая на их ветвях, страстно приникая к стволам в иудином поцелуе.