Великий раскол
Шрифт:
Внимательно осмотрев больную, отогнув ей слегка веки, пристально вглядевшись в сухую, воспаленную кожу лица, Готфрид приложился своим глазом ко лбу боярыни и, отойдя в сторону от постели, на минутку задумался.
— Ну, что? — пытливо спросил его хозяин.
Лекарь недовольно качнул головою.
— Запущен больно недуг твоей супруги, — отвечал он, — сейчас сказать ничего не могу, нужно испробовать разные средства.
Глеб Иванович печально опустил голову.
— Сильно забрала в свои когти твою супругу огневица, —
— По гроб жизни буду, мейстер Готфрид, благодарен, коли выпользуешь ее мне…
Лекарь ничего не ответил боярину, но сейчас же сам отправился в царскую лекарственную избу и там с помощью аптекарей, тоже вывезенных из заграницы, принялся за изготовление лекарства.
Немало времени провел он за этим, но когда в зеленоватой склянке из толстого стекла оказалась темная жидкость, он довольно взглянул на приготовленное снадобье и быстро отправился обратно в Морозовский дом.
Там все ожидали возвращения Готфрида.
Морозов благодарно взглянул на лекаря, принесшего средство, чтобы спасти горячо любимое существо от смерти.
— По маленькой чарке давайте ей три раза в день утром, в полдень и на ночь! Завтра в сие время опять наведаюсь.
И, провожаемый низкими поклонами, Готфрид ушел из Морозовского дома.
Строго следовал указаниям царского лекаря Глеб Иванович и сам давал больной жене лекарство.
Прошел день; улучшения боярыни не последовало; она по-прежнему находилась без памяти и продолжала бредить. Изумленно взглянул на нее снова пришедший лекарь и приказал продолжать давать лекарство.
Прошло еще несколько дней. Готфрид менял средства, но больной все становилось хуже. Не знавший, куда скрыться от горя, Глеб Иванович с укоризною глядел на царского лекаря, но не порицал его. Он все еще надеялся на спасение жены, хотя было очевидно, что едва ли боярыня выживет.
С каждым днем силы ее покидали, движения стали слабее, и через три недели после начала болезни Авдотьи Алексеевны Морозовой не стало.
Схоронив жену, Глеб Иванович сделался совершенно нелюдимым.
Он редко показывался в царевых палатах и брат его, Борис Иванович, не раз пенял на него за невнимание к любившему их царю.
— Ты только, Глеб, подумай, неразумно не бывать в царских палатах! — говорил старший Морозов. — И царя батюшку прогневишь ты этим, да и себе пользы мало принесешь!
Глеб тяжело вздохнул и промолвил:
— Уж больно тоскливо мне без покойной Авдотьюшки где-либо и бывать!
— На все воля Божия! Оставь мертвых мертвым. Ты сам жив, думай о живом! — ответил Борис.
— Дай хотя время, чтобы позабыть немного…
— Довольно, кажись, скучать! Год прошел. Поскучал и поплакал немало! Слушай брат, доброго совета, ступай к царю-батюшке.
Глеб на минуту задумался, а затем махнул отрицательно рукой.
— Не пойду!
— Ишь
И братья расстались.
Что раз решил Борис Морозов, то должно было и совершиться, — Глебу не следовало сидеть затворником дома. Это не входило в расчеты старшего брата, влиятельного во дворце.
— Чтой-то давно не вижу я твоего брата Глеба, Иваныч? Аль занедужился он сильно? — спросил как-то Алексей Михайлович Морозова.
— Здоров он, великий государь, — поспешил ответить Борис, — только по жене своей покойной очень скучает…
Алексей Михайлович, обернувшись на сидевшую рядом молодую царицу, внимательно посмотрел на старшего Морозова.
Через несколько дней Глеб Иванович был приглашен в Кремль.
Его изумило, как приветливо и ласково был он встречен царем и царицей во дворце.
Долго расспрашивали они младшего Морозова, как живется ему сейчас и, наконец, царица неожиданно спросила, не хочет ли он снова жениться.
— Да кто ж за меня, старика, замуж пойдет? — растерялся Морозов. — На шестой десяток пошло…
— А вот нам известно, что много девушек на тебя зарятся, — мягко проговорила царица Мария Ильинишна.
Возражать ей снова боярину было неудобно. Он молча дослушал и тихо спросил:
— Кто же эти красавицы, что за меня, старика, пойти решаться?
— Известна ли тебе дочь окольничего Прокопия Федоровича Соковнина? — спросила царица.
Глеб Иванович сразу вспомнил девушек, так поразивших его во время царской свадьбы.
Морозов замялся, не зная, что ответить царице.
— Сейчас тебе, боярин, напомним!
И Мария Ильинишна приказала кравчей боярыне, княгине Авдотье Коркодиновой, сходить за Федосьей Соковниной.
Вскоре в царицыну горницу, где происходил разговор, раскрасневшаяся даже под густым слоем белил, которыми покрывали в древней Руси лицо женщины и девицы, вошла Федосья Прокофьевна Соковнина.
Морозов мельком взглянул на молодую Соковнину и, по-видимому, сразу решившись, подошел к царю и, низко поклонившись ему и царице, твердо произнес:
— Благоволите, государь великий, и ты, государыня-матушка, посватать мне девицу Соковнину, Федосью Прокофьевну…
Государь ласково улыбнулся и, подозвав Федосью, спросил:
— Позволишь мне, девица-красавица, тебе сватом быть?
Соковнина зарделась еще больше и чуть слышно прошептала:
— В твоей воле, государь.
Сейчас же за отцом ее, Прокопием Федоровичем, был отряжен особый посол. Старый окольничий не долго заставил себя ждать и вскоре явился пред светлые царские очи, не зная еще, радоваться ли ему, или печалиться от такого поспешного сватовства.
Не прошло и получаса, как младший из братьев Морозовых и Федосья Прокопьевна Соковнина были «образованы», то есть благословлены образами, здесь же, в палатах царицы.