Великий раскол
Шрифт:
И радостная своею победой, вдова возвратилась домой к ожидающим ее с нетерпением Аввакуму и Мелании.
— Ну, уж теперь поборюсь я с отступниками, — задорно сказал протопоп, — завтра Феодор Ртищев назначил в Преображенском монастыре толкование. Тридцать иноков понаехало туда из Киева да из Межегорского монастыря, то-то поборюсь!
Дом Морозовой по-прежнему был переполнен множеством приверженцев старины. Юродивые, увечные не переводились, продолжали жить пять старцев, подначальных Мелании.
Анисья,
Сама Морозова совсем перестала заботиться о доме. Сын ее, Иван, настолько вырос, что мог заведывать всем. Но, опасаясь, что его увлекут никониане, протопоп Аввакум не доверял ему важных тайн, относившихся к последователям старой веры.
Неожиданно налетела новая напасть.
Царица, Мария Ильинишна, приверженность которой к старой вере всем была известна, в марте 1669 года умерла.
Скончалась царица Мария Ильинишна в третий день марта.
По обычаю тогдашнего времени, похороны должны были совершиться на другой день.
Государь не хотел уйти из комнаты почившей и почти все время до самого погребения провел там.
Величественно были совершены похороны.
На них присутствовали два патриарха, два митрополита, епископ, несколько архимандритов, игуменов и множество духовенства.
Стоили эти похороны по тогдашнему времени больших денег, которые сыпались щедрой рукой.
Одним нищим, следовавшим за гробом, было роздано по рублю на человека.
В третины, в девятины нищих и стражников кормили на аптекарском дворе и также давали деньги.
За отправление девятин в Чудовском монастыре царь раздал архимандриту с братией около пятисот рублей.
Немало было уплачено денег крестовым и певчим-дьякам, которые на гробу царицы псалтырь «говорили».
Царь разослал во многие монастыри для поминальных столов несколько сот осетров и белуг.
Первого апреля отправился царственный вдовец ночью по монастырям, везде молился за усопшую супругу и раздавал милостыню.
Зайдя к священнику Никите, у которого жил расслабленный Зиновий, царь, вручая ему деньги, промолвил:
— Молись, старче Зиновий, молись о душе царицы Марии, — и горько заплакал.
Алексей Михайлович повелел освободить колодников и тюремных стрельцов и заплатить за них писцовые иски и пошлины.
Так продолжалось целый год.
По свидетельству современников, на погребение и поминовения царицы пришлось употребить половину ежегодного дохода, собиравшегося со всего государства.
Вскоре после смерти царицы, кто-то из бояр заметил царю о том, что по кружилам и кабакам не прекращаются пение и песни.
— Твоя царская милость в горести находится, а народ веселится.
Царь вскипел. Не раздумывая велел собрать
Разрешено было заниматься музыкой одним немцам.
Но все-таки кое-где сохранились в домах гусли, домры, сурны и гудки.
Московский люд втихомолку продолжал на них играть. Опасность быть захваченным и поплатиться битьем батогами и денежной пеней мало кого останавливала. Несмотря на разосланные повсюду грамоты от митрополита, в которых последний грозил ослушникам наказанием без пощады и отлучением от церкви, музыка продолжалась.
Молодой Иван Морозов тоже пристрастился к игре на гуслях. Но едва об этом узнала его мать, Федосья Прокопьевна, гусли были уничтожены, а молодой человек, поставленный на строгую эпитимью, долго не вспоминал про музыку.
Так хотел заставить Алексей Михайлович Москву печалиться и грустить вместе с ним о смерти своей первой супруги.
Все сильнее разгоралась неприязнь между последователями старины и исправлениями патриарха Никона.
Во дворце царя уже не осталось никого, кто поддерживал «древнее благочестие».
С каждым днем «новшества» патриарха Никона интересовали Алексея Михайловича все больше.
Влияние Милославских почти совсем исчезло со смертью Марии Ильинишны.
Поддержки для Морозовой более не существовало.
До царя стали доходить слухи о постриге Морозовой, и он велел ей явиться во дворец.
Боярыня решилась противиться во что бы то ни стало свиданию с Алексеем Михайловичем и на первый раз сказалась больною.
На некоторое время Морозову оставили в покое, и о ней никто не вспоминал в царских палатах.
Снова кануло в вечность около двух лет.
Надумал царь вторично вступить в брак.
Снова запраздновала первопрестольная. Запировала она от радости о скорой царской свадьбе.
На московское торгу царило необычное оживление.
Степенные приказные дьяки сновали по лавкам для покупки вещей для свадьбы. Торговые люди ожидали хороших барышей.
В царицы ной мастерской палате день и ночь трудились чеботники и швецы.
Много было староверов, последователей протопопа Аввакума, среди мастеров царицыной палаты.
Мелания была недовольна затевавшимися празднествами.
— Сколь народу от молитвы за это время отстанет, — ворчала она и еще усерднее совершала ежедневные правила со своим пятериком стариц и самой боярыней.
«Зело радовалась» этому Морозова, предстоя с ними ночью на правиле Христу.
— Умаялась ты, сестра Феодора, — сказала как-то Мелания, замечая, что Морозова еле держится от бесчисленных поклонов и молений на ногах, — отдохнула бы!
Федосья Прокопьевна хотела что-то ответить своей наставнице, но сдержала себя и послушно проговорила: