Великий раскол
Шрифт:
Но бессмертнейший памятник поставил себе Никон присоединением Малороссии и Белоруссии к России и тем благолепием и великими началами братолюбия, веротерпимости и милосердия, которыми обязана ему всецело наша православная церковь.
Но, спросите вы, как же появилась на свете вновь мама Натя, когда ее сожгли в Темникове в срубе?
Запорожцы, находившиеся в этом городе с Долгоруким, узнав ее, спасли из темницы, а на ее месте сожжен труп умершей в тот день женщины.
Георгий
Боярыня Морозова
I
1648 год Москва встретила весело.
В январе женился молодой царь Алексей Михайлович на Марии Ильинишне Милославской.
Свадьбу отпраздновали по старинным дедовским обычаям. Посаженною матерью у государя была боярыня Авдотья Алексеевна Морозова, жена Глеба — брата его дядьки, пестуна и кормильца, Бориса Ивановича Морозова.
Немолод Глеб Иванович: полсотни скоро минет, тридцать лет женат на Авдотье Алексеевне.
Женился он в ту пору, когда еще боярином не был; в 1637 году пожаловал его покойный государь Михаил Федорович боярством.
Статен еще боярин Морозов, — в темных кудрях только кое-где еще серебристая проседь показалась. А в высокой боярской шапке и аксамитовом кафтане, с расчесанной темно-русой бородой, совсем молодым человеком казался.
— Ой, Глебушка, куда до тебя брату Борису Ивановичу. Он тебе в отцы смотрит! — сказала мужу Авдотья Алексеевна.
— Да и ты, жена, еще не старой кажешься, — шутливо отозвался Глеб Иванович.
Боярыня улыбнувшись встала навстречу новобрачным, возвращавшимся из-под венца в царские палаты.
Затрезвонили во все колокола на кремлевской колокольне; царский ход двинулся из Успенского собора; супруги Морозовы расстались.
Боярыня вошла в золотую палату, где в красном углу лежали на аналое иконы и стоял пышный каравай белого хлеба; Глеб-же Иванович вышел вместе с царским тестем, Милославским, на красное крыльцо для встречи молодых.
— Кто это? — спросил Глеб Милославского, указывая ему на рослого мужчину, шедшего в числе «сверстных», то есть родственных невест дворян.
— Сродственник дальний нам по женину роду, Прокопий Федорович Соковнин. А вот среди боярышен, видишь, две его дочери, Феня да Дуня.
Морозов взглянул и обомлел.
Обе девушки выделялись из толпы своих сверстниц. В особенности красавицею выглядела старшая из них, Феня.
— Наградил-же Господь твоего сродственника такими дочерьми, — прошептал Глеб Иванович.
— А вон там и сынок его Федор, — продолжал Милославский, — царь-батюшка не обошел и его своею милостью, в стольники пожаловал!
Но Морозов не слышал, что ему говорил царский тесть: все его внимание было поглощено девушкою.
При самом входе в палату молодых поставили на «мех»,
После всего повеличали молодых царя и царицу и сели за свадебный стол в столовой палате.
Долго тянулся пир.
Утомленные приготовлениями к свадьбе молодые царь и царица удалились на покой.
Отшумела царская свадьба.
При молодой царице, Марье Ильинишне, появилось в Кремле много новых лиц.
Через месяц после царской свадьбы старик Соковнин пожалован был в царицыны дворецкие. На его обязанностях было «сидеть за поставцом царицына стола», то есть отпускать для царицы яства.
Не прошло и четырех месяцев после этого, как его пожаловали в сокольничьи.
Сыновья его Федор и малолетний Алексей сделаны были еще раньше стольниками. Что-же касается до обеих девушек, то они были взяты в верхние палаты к государыне.
Для незнатной и небогатой семьи Соковниных такое возвышение было неожиданным.
Теперь, благодаря родству с молодой царицею, Прокопий Федорович мечтал и о думном дворянстве.
Милославские поддерживали своих родичей и помогали им подыматься по ступеням лестницы придворных чинов.
Одно только удручало старика Соковнина: его роду приходилось занимать все еще предпоследнее место.
Но он надеялся, что это только временно.
II
В богатой опочивальне Морозовского дома, раскидавшись на постели, лежала боярыня Авдотья Алексеевна. Огневица трясла ее уже более недели, пробовали лечить домашними средствами, баню несколько раз вытапливали и в ней знахарки различными снадобьями в самом жару терли больную, заговоры против огневицы делали, но ничто не помогало, — горячка не покидала Морозову.
С каждым днем ей становилось хуже: бред и жар усиливались, она не узнавала даже самых близких.
— Сегодня придет царев лекарь Готфрид, — сказал Глеб Иванович, возвратясь из царских палат. Но больная ничего не слышала и не понимала. Бессмысленно смотрела она на стоящего у постели мужа и вздрагивала всем телом.
— Испортили тебя, мою матушку, злые, завистливые люди! — прошептал боярин и, смахнув с ресницы слезу, вышел из опочивальни.
Дожидаться лекаря Готфрида пришлось не долго. Послушный царскому приказу, он скоро явился в Морозовский дом.
Небольшого роста, сухонький, одетый в черный бархатный камзол, в черных чулках и высоких полубашмаках, с отворотами, Готфрид мало походил на немца. Остроконечная черная бородка, проницательный взгляд темных глаз, горбатый нос и смуглая кожа говорили о его принадлежности к какой-нибудь южной расе.