Великий раскол
Шрифт:
К изумлению всей своей дворни и челяди, Глеб Иванович вернулся домой женихом. Печаль, которую он испытывал после смерти жены, за год значительно смягчилась. Морозов, сам того не понимая, томился больше своим одиночеством.
Сватовство происходило в сентябре 1652 года, а в первой половине октября Федосья Прокопьевна Соковнина стала боярынею Морозовой.
Достатков у ее отца было немного. Необходимое в те времена приданое сделала невесте царица Мария Ильинишна за свой счет.
Венчали их, по желанию царя, в одном из кремлевских соборов.
Вскоре и младшей Соковниной, Евдокии Прокопьевне, нашелся жених, князь Петр Семенович Урусов, один из близких к царю людей.
Федосья Морозова и Авдотья Урусова, как говорил и сам «тишайший» царь, смотрели на замужнюю жизнь крайне строго. В особенности Федосья Прокопьевна.
Выйдя семнадцатилетней девушкою за человека, годившегося ей чуть не в деды, она сразу ушла вся в домашнюю жизнь и, хотя вскоре после свадьбы и была пожалована званием «приезжей боярыни», то есть одной из тех, которые имели доступ к царице и выбирались в ограниченном числе, тем не менее, в царицины палаты ездила не часто.
— Приезжай, боярыня, в четверток ко мне, — сказала как-то царица, Мария Ильинишна, очень любившая степенную и немного угрюмую свою дальнюю родственницу, Федосью Морозову, — у меня старицы соборные обещались быть.
Возможность послушать стариц постоянно приманивала молодую боярыню бывать по этим дням во дворце; собирались у царицы старицы из разных монастырей: Вознесенского, Новодевичьего и других. Это были преимущественно вдовы или дочери именитых бояр; не мало среди них было и родственниц царского дома.
По четвергам за столом у царицы сидело их обыкновенно до двенадцати.
Старшею гостью на этих обедах считалась сестра царицы Анна Ильинишна Морозова, жена брата Глеба Ивановича, Бориса, самого близкого к царю боярина.
Только самых ближних боярынь приглашала на эти обеды царица. Звать их ходили обыкновенно боярские дети царицына чина, получавшие от приглашаемых обычное «зватое» деньгами.
Здесь, в верхних царских палатах, местничество между приглашенными и соперничающими боярынями процветало не менее, чем среди бояр внизу.
Дабы искоренить этот неудобный обычай, царица нередко давала боярыням приказ:
— Сидеть без мест!
И этого никто не осмеливался ослушаться.
В сводных списках приезжих боярынь имя Федосьи Прокопьевны значилось седьмым из общего числа сорока трех.
Одно время боярыня Морозова была у царицына стола, который накрывался особо, даже кравчей, но ненадолго.
— Не гоже тебе, Федосья Прокопьевна, зря утруждаться послугою, — сказала как-то Мария Ильинишна, и с той поры эта должность была передана другой боярыне, а Морозова заняла за столом свое прежнее место.
Не любила молодая женщина торжественных обедов в покоях царицы; ей приятнее было присутствовать на домашних собраниях у государыни.
— Тихо таково, чинно пищу вкушают, — рассказывала она мужу, — старицы соборные про себя молитву творят; крестовый протоиерей, отец Сергий, чин
Со вниманием слушал Глеб Иванович рассказ молодой супруги; степенному, богобоязненному боярину она пришлась по душе. Он любил тихое семейное счастье и, несмотря на разность лет между ним и Федосьей Прокопьевной, он привязался к ней чуть ли не больше, чем к своей первой жене.
Любил свою молодую сноху и Борис Иванович, первый царский советник.
Старший Морозов поражался ее начитанности, довольно редкою среди женщин того времени, ее серьезностью и сообразительностью.
— Ну, брат Глеб, вымолил же ты у Господа себе жену! Всем взяла: и лепотою, и разумом, и обхождением! — не раз повторял он брату.
Младший Морозов довольно ухмылялся и, поглаживая осанистую бороду, седина в которой пробивалась уже сильнее, отвечал:
— Много Богу за счастье, мне посланное, благодарен; государя великого с царицей-матушкой до конца дней моих помнить буду за доброту ко мне старому!
И, глядя на висевший в углу горницы большой образ Милостивого Спаса, осенял себя широким крестом.
III
Богато жил Глеб Иванович.
Дом боярина был сказочно богат. Одной челяди прислуживало больше трехсот человек; не мало было приживальщиков, друзей и сродственников. Имущества, находившегося в дому, считали тысяч на двести рублей. По тому времени это было огромное состояние.
Кроме того, царь подарил ему несколько земельных имений с восемью тысячами крестьян.
Выезд Морозова знал чуть-ли не каждый москвич; дорогая позолоченная карета с серебряными и мозаичными украшениями, запряженная в шесть или двенадцать лошадей, с гремящими серебряными цепями, обращала на себя общее внимание.
За каретой в большие выезды шло, смотря по обстоятельствам, от ста до трехсот дворовых людей «ради для сбережения здоровья господ и охранения их чести».
Обоих супругов любили как в палатах у царицы, так и у царя.
— Како веровати и жити богоугодно, поучи-ка, сестрица, меня старика, — обращался не раз Борис Морозов к своей молодой снохе, — ты ведь искусна в духовных словесах, а нам, грешным, до них добираться время не хватает: все в заботах да в трудах на пользу государя-батюшки и государства русского!
— Чему могу учить вас, братец, — скромно, но с достоинством отвечала Морозова. — Мужской ум куда выше нашего бабьего; побеседовать я готова с вами…
И эти беседы иногда длились несколько часов.
Красноречивую женщину, умевшую прекрасно говорить, Борис Иванович слушал со вниманием.
— С любым из наших попов твоя жена поспорить может, — сказал Глебу как-то старший Морозов. — Откуда у нее только берется все это?
И он, возвращаясь домой, с сожалением сравнивал свою жену, Анну Ильинишну, сестру царицы, тоже красавицу, со своею снохою.