Великий тес
Шрифт:
— Сукин сын, чего ради тещу оговорил?
Савоська захрипел, хватаясь за руки тестя. Выскочила дочь с распущенными волосами, повисла на плече отца, заголосила:
— Отпусти его, тятька! Добром уговорю освободить мамку!
В глубине дома запищал младенец. Разом пропала злость и ненависть к зятю. Иван взглянул на дочь, хрипло простонал, бросил Савоську, с другой руки стряхнул ясыря, в два прыжка соскочил с высокого крыльца, скинул закладной брус с калитки и почувствовал за спиной опасность.
Завопила дочь. Он присел, сложившись как складной аршин, и обернулся к
— Тятька уйди, христа ради!
Он ушел, хлопнув воротами. Из соседних домов выбегали с вилами, дубинами, саблями. Через весь посад несся Гаврила Михалев с оглоблей. За ним, тяжко переваливаясь с боку на бок, катилась Савина.
— Не побили, дядька? — подбежал Гаврила без шапки, зыркнул за спину Ивана.
— Не побили! — проворчал он. — Вот бы ты до свадьбы отходил Савоську этой оглоблей.
Подбежала Савина, одышливо повисла на его руке.
— Ой, чуяла, быть беде в вечеру. Гаврюху просила, сходи в кабак, вытащи нашего. А он — стыдно, мамка! Вот те и стыдно — взглянула на пасынка с укором. — Целый хоть? — стала слезливо ощупывать Ивана.
Новый воевода, сын боярский Федор Уваров, позвал Похабова только на четвертый день. С чисто выбритым лицом, со стрижеными усами, в коротком жупане, в богатой собольей шапке из черных собольих спинок, он поставил перед собой снятого приказчика, строго, не мигая, вперился ему в переносицу петушиными глазами. За столами съезжей избы сидели Бекетов, Ермес, новый подьячий Василий Шпилькин. Воевода пытливо и недоверчиво стал выспрашивать Ивана о всяких пустяках слободской жизни, с умным видом плел нелепицу, поучая, как надо было вести дела.
Похабов отвечал кратко и односложно. Глаза его становились все уже и злей, брови опускались, грозно углублялась складка между ними. Когда воевода спросил, сам ли Иван наблюдал за жатвой, Бекетов выкрикнул с места:
— До жатвы отозвали! Откуда ему видеть, сколько ржи взяли с государевой десятины.
Воевода, дав явную промашку, величаво и плутовато ухмыльнулся. Иван же рыкнул скрежещущим голосом:
— Ничего не пойму! Все знают, что слобожане и посадские втайне вино курят и продают, — метнул злой взгляд на важно восседавшего Ермеса, — одни только воеводы, сколько их ни меняют, ничего этого знать не хотят!
Ермес вскочил, негодующе зашепелявил, как всегда, когда злился или волновался:
— Говорить, да не заговаривайся! Много вас есть винить меня! Государь мерную чарку прислал. Мое вино выгорает ровно, наполовину.
Иван безнадежно отмахнулся:
— Я ему про тайнокурню, а он мне про мерную чарку! — обернулся к потупившемуся Бекетову.
Воевода, поубавив спеси, взглянул на Ивана разобиженно, как побитый кот.
— И правда, ничего не понял! — сказал непонятно к чему.
Бекетов сухо застрекотал:
— Сын боярский Иван Иванович Похабов Ангарские пороги проходил три раза.
— Оттого такой понятливый! — сварливо проворчал воевода, бросив на Ивана укоризненный взгляд. — Пусть идет на смену годовалыцикам атамана Перфильева. И дальше, для прииску новых землиц, как государь велит!
— Сотню пусть Колесников ведет! — добавил настойчивей и строже. — А этому, — брезгливо оттопырил губу в сторону Ивана, — собери кого-нибудь.
Похабов с Бекетовым взглянули друг на друга и молча сговорились не спорить. Воевода обернулся к подьячему:
— Сделай наказную память: сменить годовальщиков в Братском остроге и идти для прииску.
Иван вышел. Ни служба, ни капризный воевода не шли на ум, не тревожили сердца. Камнем тяготила его Меченка. Хоть и обещала дочь уговорить мужа отказаться от доноса, слухов о том по острогу не было.
Бекетов вышел, покряхтывая и отдуваясь:
— Уговаривал располовинить сотню. Почти убедил. А тут попала вожжа под хвост: воевода всех новоприборных отдал Ваське. Зря ты про винокурню, — досадливо поморщился. — Соберу тебе десятка три служилых и ссыльных из волжских вольных казаков. Мало! Где еще взять — ума не приложу! Может, опять гулящих кликнешь? — вскинул круглые глаза с туманящими взор красными прожилками. — Ох, и помаемся мы с этим! — добавил тише и кивнул на дверь, за которой слышался голос воеводы. — Не пойму, стравить тебя с Васькой хочет или что?
— И ты хорош! — скривил губы под густыми усами. — В бороде заиндевело, а ума не прибавилось!
— Таким уж уродился! — огрызнулся Похабов, раскидывая руки. — Не я судьбу выбирал. Она меня нашла! — перекрестился, вспомнив иноков Ермогена с Герасимом.
— Ну и ладно! — Бекетов покладисто потянул его из сеней съезжей избы. — Хотел себе оставить волжских ссыльных. Тебе отдам. Один Оська Гора троих стоит — силы немеренной. Но пьяницы все, игроки, от блудных ясырок батогом не отгонишь. Хватит о делах! — тряхнул удалой головой. — Настена Перфильева велела напомнить, у крестника именины.
— Как не прийти! — рассеянно кивнул Иван.
Бекетов поснимал с ближних служб полтора десятка молодых переведенных и новоприборных казаков. Набрал полдесятка калек из старых стрельцов. Прибавил к ним десяток ссыльных во главе с десятским Федькой Говориным. Среди них выделялся дородный верзила Оська Гора. Он был на голову выше Ивана, наполовину шире его в плечах и слегка сутулился от тяжести своего роста. С лица дородного казака не сходила младенческая улыбка, глаза глядели вокруг по-детски восторженно.
— И чем же ты государя прогневил? — удивленно разглядывая молодца, спросил Иван Похабов.
— А купцов грабили! — простодушно признался тот. — Обещал государь повесить, но смилостивился и прислал сюда!
Ссыльные беззаботно захохотали:
— Из-за Оськи царь не нашел толстой перекладины на виселицу.
Среди старых казаков, собранных Бекетовым, беззаботно и весело поглядывал на Ивана Агапка Скурихин. Они не виделись несколько лет, а до того встречались мельком. Похабов отметил про себя, как постарел Агапка: рыжую бороду просекла седина, а конопатое лицо — морщины. Но так показалось сыну боярскому только с первого взгляда. Чуть приглядевшись к старому товарищу, он увидел все того же неунывающего Агапку.