Великое море. Человеческая история Средиземноморья

Abulafia David

Фон Гомпеш был должным образом избран Великим магистром в июле 1797 года. Он видел в русском царе союзника, способного восстановить состояние ордена через польско-русский приорство, а также надеялся на поддержку австрийского императора, в землях которого он родился, и французских рыцарей, потрясенных тем, что происходило во Франции, где ордену принадлежало много земель.31 Фон Гомпеш справедливо полагал, что настоящие заботы Наполеона лежали в другом месте; но Наполеон был убежден, что для достижения своих целей в восточном Средиземноморье ему необходимо контролировать Мальту. Когда в мае 1798 года огромный французский флот покинул Тулон и направился в Египет через Мальту, фон Гомпеш продолжал уповать на русских и австрийцев, как будто они действительно были в состоянии предложить ему какую-либо помощь. Дублет, служивший секретарем предыдущего Великого магистра, заметил, что "никогда еще Мальта не видела в своих водах такого многочисленного флота", а лидеры мальтийской общины размышляли об иронии судьбы, что именно западноевропейский, а не турецкий флот готов был отнять остров у Ордена.32 Как только французский флот достиг Мальты, фон Гомпеш осторожно настоял на том, чтобы корабли могли входить в гавань только по четыре за раз, и эмиссар Наполеона пожаловался: "Сколько времени, в самом деле, не потребуется 500-600 кораблям, чтобы достать таким образом воду и другие вещи, в которых они так нуждаются? Далее эмиссар жаловался, что в недавнем прошлом англичанам оказывались гораздо более выгодные услуги.33 Тем не менее, это был ответ, которого Бонапарт ждал. Теперь у него было достаточно поводов, чтобы выгрузить 15 000 человек и взять остров под свой контроль. Фон Хомпеш понял, что у него

нет шансов выстоять против превосходящих сил. Он сдал остров, а 13 июня Наполеон изгнал рыцарей; он переплавил огромное количество серебряных пластин и присвоил их архивы, но не для того, чтобы читать документы, а потому что снаряды для боеприпасов обычно были упакованы в бумагу. Таким образом, рыцари были лишены своей идентичности и брошены на произвол судьбы христианскими державами, как это было после падения Акры и Родоса. И снова выживание ордена оказалось под большим вопросом.

Захват Мальты только укрепил решимость царя Павла вернуть русский флот в Средиземноморье. То, что он переоценил ее полезность как источника древесины и воды, не вызывает сомнений. Но он вполне рассчитывал перейти от Мальты к более значительным завоеваниям.34 Первым его шагом было убедить российский приорский совет ордена объявить фон Гомпеша низложенным и избрать царя новым Великим магистром в ноябре 1797 года.35 Он назначил несколько русских православных дворян рыцарями Мальты и каждый день носил свою магистерскую мантию, создавая впечатление, что он гордился своим (спорным) положением Великого магистра так же, как и положением российского императора. Он считал себя образцом рыцарства. "Сейчас, - заметил один австрийский министр, - царь озабочен только Мальтой".36

Одним из многочисленных сюрпризов, которые Павел преподнес своим современникам, стал его союз с османами. Это произошло после великой победы адмирала Нельсона над флотом Наполеона в заливе Абукир, недалеко от Александрии, летом 1798 года (битва на Ниле); после этого англичане смогли изгнать французские армии из Египта, хотя и не раньше, чем Наполеон лишил страну огромного количества древностей.37 Возвышенная Порта оставалась в целом довольна своим французским союзом с XVI века. Однако высадка французского десанта в Османском Египте не могла быть терпимой. Кроме того, на Балканах были смутьяны, которые, казалось, опасно симпатизировали Франции, в частности великий албанский военачальник Али-паша, повелитель Иоаннины. Теперь, очевидно, султану пришло время выступить против Франции, которая проявила себя в Леванте более амбициозной, чем могли допустить османы, и в то же время показала себя более уязвимой, чем можно было ожидать, наблюдая за флотами и армиями Наполеона. Важнейшей особенностью русско-турецкого альянса стало предварительное соглашение, подписанное всего через несколько недель после Абукира, которое позволило русскому флоту пройти через Босфор в Средиземное море.38 К счастью, турки и русские смогли договориться об общей цели: Ионических островах, которые Наполеон захватил незадолго до этого, когда зачищал остатки Венецианской империи после взятия Венеции в мае 1797 года. Турки подозревали, что Анкона будет использована в качестве базы для французского вторжения на Балканы, и рассматривали контроль над Корфу и соседними островами как необходимый шаг к блокаде Адриатики. Каждая из сторон сумела отбросить глубокое недоверие к своему новому союзнику. Так, русский флотоводец, хамоватый, говорящий на одном языке Ушаков, приберег свою ревность для Нельсона, поскольку не хотел, чтобы англичане завоевали всю славу, а Нельсон, со своей стороны, был полон решимости удержать этих маловероятных союзников в пределах восточного Средиземноморья, завоевав для Британии Мальту и Корфу. Я ненавижу русских", - писал он, описывая Ушакова как "чернокнижника".39 Турки обладали прекрасно построенным флотом из современных французских кораблей, но их моряки, многие из которых на самом деле были греками, не отличались хорошей дисциплиной, а русские верфи на Черном море были неспособны производить корабли, которым хватило бы выносливости для длительной войны вдали от дома.40 Тем не менее к началу марта 1799 года объединенные силы Турции и России установили контроль над Ионическими островами. Характерно, что царь вспомнил об ордене Святого Иоанна, когда награждал Ушакова, ставшего теперь мальтийским рыцарем. Отличительной особенностью было положение об управлении Ионическими островами. Семь островов должны были образовать аристократическую "Септинсульскую республику" под суверенитетом Турции, однако Россия должна была пользоваться особым влиянием в качестве державы-покровительницы.41

Отбросив сомнения в мореходных качествах русского флота и его командующего, Нельсон написал Ушакову письмо с предложением о совместной атаке на Мальту - перспектива, которая казалась более реальной теперь, когда русская армия продвигалась на юг от Турина. Нельсон опасался, что это превратится в русское вторжение, осуществленное при поддержке Великобритании. Он настаивал: "Хотя одна из держав может иметь на острове несколько больше людей, чем другая, они не должны иметь перевеса. В тот момент, когда срывается французский флаг, должны быть подняты цвета Ордена, и никакие другие".42 По словам одного историка, "перспективы России в Средиземноморье никогда не выглядели более многообещающими, чем в октябре 1799 года". Ушаков тоже знал об этом, и в декабре он был потрясен, получив императорский указ, в котором говорилось, что царь передумал: он должен немедленно покинуть Средиземное море и отступить со всем русским флотом в Черное море; русские позиции на Корфу должны быть переданы непосредственно туркам, в расчете на то, что это заставит султана одобрить переход русского флота из Эгейского в Черное море. Вывод войск произошел слишком быстро. Вмешательство России в дела Ионических островов грозило помешать Габсбургам контролировать Адриатику, а австрийцы только-только обживались в Венеции, которую Наполеон передал им как конфетку. Расчеты Павла не соответствовали реальности, и он с размаху предложил императору Священной Римской империи выбор между Венецией и Низкими странами, воображая, как он разделит послереволюционную Европу между неохотно идущими на контакт с Наполеоном союзниками.43

Насколько амбиции Павла были далеки от реальности, стало ясно после того, как Ушаков обнаружил, что не может отправить свой разлагающийся флот в восточное Средиземноморье, и был вынужден зимовать на Корфу. Русские бессильно просидели в осаде Мальты англичанами, лишь в июле 1800 года выйдя из Корфу в Черное море. Наполеон не надеялся удержать Мальту и, чтобы "бросить яблоко раздора среди моих врагов", предложил ее в подарок Павлу; царь попал в ловушку, приняв предложение, но в ноябре 1800 года узнал, что она была захвачена англичанами за пару месяцев до этого.44 Англичане решили забыть о том, что их заветным намерением было восстановление рыцарей, и не потрудились поднять флаги союзников при захвате Валлетты: ни флаг царя-великого магистра, ни флаг ордена Святого Иоанна, ни флаг короля Неаполя, древнего владыки Мальты. Министерство иностранных дел в Лондоне, в лучшем стиле МИДа, роптало по поводу нарушения правил и выражало робкие опасения по поводу оскорбления, нанесенного царю как "признанному Великому магистру" (преувеличение). Но британские армия и флот, находившиеся на Мальте, не желали ничего подобного.45 Именно британский флаг будет развеваться над Мальтой на протяжении более чем полутора веков. Наполеон мог только мечтать о том, что произошло дальше: царь создал "Вооруженный нейтралитет Севера" с помощью Дании, Швеции и Пруссии и ввел эмбарго на британские корабли. Затем сон Наполеона превратился в кошмар. Начались конфликты на Балтике и в Северном море; Нельсон, хотя формально он был лишь вторым командиром, снова вышел блестящим победителем в битве при Копенгагене в апреле 1801 года, когда датский флот был разбит наголову.46 Примерно за неделю до этого недовольные русские офицеры ворвались в опочивальню царя и задушили его. Англичане с облегчением узнали о судьбе этого непредсказуемого союзника; Наполеон, распознав в нем очередного маньяка, был глубоко тронут и решил, что за убийством стоит британский заговор. Но Павел был сам себе злейшим врагом.

IV

Преемник Павла, Александр I, начал свое правление более осторожно. Когда после общеевропейских мирных переговоров с Францией в 1801 году Россия была предложена в качестве гаранта автономии Мальты при восстановленном рыцарском правительстве, царь вежливо

отказался: кто еще, кроме короля Обеих Сицилий, должен гарантировать Мальту в качестве сюзерена острова?47 С другой стороны, Александр стремился возродить интерес России к Ионическим островам, тем более что Османская империя, похоже, начала пошатываться (и это было бы долго). Имперский советник Чарторыйский называл Турцию "гнилой и гангренозной в ее главных и жизненно важных частях".48 В случае распада Османской империи Чарторыйский предусматривал раздел Турции в Европе между Романовыми и Габсбургами, с долями Великобритании и Франции в Эгейском море, Малой Азии и Северной Африке, а также независимость для греков. Габсбурги получали Далматинское побережье, включая Дубровник, а Россия - Котор и Корфу, а также, разумеется, Константинополь. Были предприняты практические действия: усилена оборона Ионических островов перед лицом французской угрозы с юга Италии, а в такие города, как Котор, были направлены консулы в надежде привлечь их на сторону русских симпатий.49 Но Амьенский мир, заключенный с Францией, распался в 1803 году (отчасти из-за отказа Британии сдать Мальту), и Наполеон, вскоре ставший самопровозглашенным императором Франции, снова начал натягивать свои мускулы на материке.50 Эти события убедили Александра вернуть свои корабли в Средиземноморье. Задача была облегчена "славной победой", одержанной лордом Нельсоном при Трафальгаре, недалеко от Средиземного моря, 21 октября 1805 года.51 Средиземное море стало более безопасным для антифранцузского флота, но погибший герой Нельсон больше не мог предостеречь от ненадежных русских, которые, на самом деле, упорно работали над улучшением мореходных качеств своего флота.

При Александре, как и при его предшественниках, интерес России к Средиземноморью был тесно связан с ее симпатией к православным славянам, над которыми царь стремился распространить свою защиту. Именно по этой причине русские отправили корабли в Которский залив, который открывал доступ к горному православному княжеству Черногория - региону, который турки так и не удосужились полностью подчинить своей власти. Важность Черногории для русских была идеологической, а не практической, хотя в Которе, по слухам, находилось 400 торговых судов, хотя в их число наверняка входили и те, что были не больше ялика.52 Религиозный вопрос также вышел на первый план в отношениях России с Дубровником. Опасаясь сербов, рагузаны традиционно не поощряли православную церковь в своих узких владениях, а в 1803 году сенат даже закрыл часовню российского консульства. К марту 1806 года французская армия продвигалась вдоль далматинского побережья, и рагузанское правительство неохотно согласилось позволить русским солдатам занять оборону Дубровника, если и когда французы прибудут. Но в конце мая, когда французы вступили на территорию Рагузы, сенат решил, что французские католики предпочтительнее русских православных, что вызвало борьбу между французскими и русскими войсками, которым помогали черногорские славяне. Хотя русским удалось на некоторое время распространить свое влияние на побережье Далмации, Дубровник оставался французской базой, и в 1808 году его республиканское правительство пошло по пути Венецианской республики, почти не издавая хрипов. Представитель французского командующего Мармона заявил: "Милорды, республика Рагуза и ее правительство распущены, и установлена новая администрация". Дубровник перешел под власть сначала наполеоновской Италии, а затем новой провинции Иллирия. Мармон был награжден романским титулом герцога де Рагуза.53 Крах был не только политическим, поскольку, хотя в 1806 году в Дубровнике было 277 парусных кораблей, в 1810 году в эксплуатации оставалось только сорок девять.54 Республика оказалась втянута в войны, которые не могли служить ее интересам. Угасание могущества Османской империи оставило рагузанцев без традиционной турецкой гарантии нейтралитета и безопасности; попытки заручиться турецкой поддержкой оказались бесплодными, поскольку на данном этапе Османы в значительной степени подчинялись французам.55 Это был бесславный конец республики, которая оптимистично провозгласила своим девизом LIBERTAS.

Это также стало началом конца русской интервенции в Средиземноморье. Русским по-прежнему было трудно контролировать операции вдали от Санкт-Петербурга. Операции были осложнены крахом русско-турецкой антанты в конце 1806 года после глубоких разногласий с турками по поводу дел в Валахии (современная Румыния). Русские и турки были удивлены, обнаружив, что находятся в состоянии войны. С опаской Великобритания оказала некоторую поддержку русским, но именно русский флот в конце июня - начале июля 1807 года провел одно из величайших морских сражений Наполеоновских войн у горы Афон, надеясь прорвать устье Дарданелл.56 На бумаге это была победа России, но в действительности турецкий флот все еще мог блокировать Дарданеллы, и царь в любом случае имел более чем достаточно. Прибыльная торговля из Черного моря в Средиземное иссякла во время конфликта; после неудач в Европе царь заключил мир с Наполеоном в Тильзите в 1807 году и отказался от своих средиземноморских амбиций. Он также отказался от своего флота в Средиземном море. Русские корабли просто застряли там. Те, что пытались бежать в Атлантику, были легко захвачены англичанами. Несколько кораблей направились в Триест, Венецию и Корфу, но там их ничего не ждало, и они были сданы, брошены или даже списаны; другие добрались до Тулона и присоединились к французскому флоту: Наполеон надеялся, что одним из преимуществ мира с Россией станет приобретение ее флота. Французские офицеры помчались на Корфу, чтобы поднять там французский флаг вместо русского.57 Средиземноморская интервенция стоила России огромных денег и в итоге не принесла ей никаких постоянных преимуществ.

Дейсы, беи и башавы, 1800-1830 гг.

I

Трафальгарская битва открыла Средиземное море для британского судоходства, но Великобритания еще не получила неоспоримого господства над морскими путями. Ожесточенная борьба за контроль над Сицилией и южной Италией между Британией, выступавшей в поддержку короля Неаполя Фердинанда, и наполеоновскими войсками, действовавшими в поддержку маршала Мюрата, который пытался узурпировать неаполитанский трон, достигла кульминации в июле 1806 года в битве при Майде (британская победа, глубоко в Калабрии).1 Майда показала, что Наполеон поступил глупо, позволив зажать столько войск в жалких условиях вдали от тех районов северной и центральной Италии, которые он больше всего хотел контролировать. Прежние мечты об использовании Таранто в качестве базы для контроля над южной Италией и выходом к Адриатическому и Ионическому морям испарились.2 Однако британский флот был гораздо более растянут, чем можно предположить из истории его побед. Британцам нужно было держать открытым канал связи, соединяющий Мальту с Триестом, ведь Триест стал важным источником поставок из Австрийской империи теперь, когда пути через Германию были перекрыты наполеоновскими войсками.3 К тому же к 1808 году французы, похоже, начали возвращать себе контроль над Средиземноморьем; они восстановили свой флот в Тулоне и опасались морского нападения на Неаполь и Сицилию.

Британское правительство сомневалось, есть ли смысл продолжать войну в Средиземноморье. В дело вмешались и другие проблемы: французы пытались установить контроль над Испанией, а с началом Пенинсульской войны внимание переключилось на сложнейшие сухопутные кампании в Иберии. Насколько сложными были условия, можно судить по численности британского флота, у которого было много других обязанностей вблизи Англии, в Карибском бассейне и других местах. 8 марта 1808 года под командованием адмирала Коллингвуда, способного преемника Нельсона, находилось пятнадцать линейных кораблей: один в Сиракузах, один в Мессине и один у Корфу; двенадцать стояли на страже в Кадисе. Эти крупные военные корабли поддерживались тридцатью восемью фрегатами, шлюпами, бригами и бомбардирскими судами в Средиземном море, большинство из которых осуществляли патрулирование и разведку вплоть до Турции и Адриатики. На более ранних этапах Наполеоновских войн военно-морская мощь Великобритании была еще меньше: одиннадцать линейных кораблей в июле 1803 года, десять - в июле 1805 года.4 По сравнению с огромными военными флотами античности или Лепанто, флоты соперничающих государств в начале XIX века кажутся незначительными. С другой стороны, британские корабли явно превосходили французские и испанские, особенно в огневой мощи.5 Британскому правительству постоянно приходилось выбирать, где сосредоточить военно-морские ресурсы, и все же эти решения принимались на большом удалении во времени и пространстве от флотов в Средиземноморье: предложения о блокаде Тосканы, Неаполя и Дубровника уводили его рассуждения в область фантастики.6