Великое море. Человеческая история Средиземноморья

Abulafia David

Британцы начали задумываться, не обладает ли Минорка каким-то нереализованным потенциалом. Имея такой хороший порт, остров мог бы стать центром средиземноморской торговли. Минорки могли бы стать "богатым и процветающим народом", если бы поощряли торговлю.33 Ричард Кейн, самый способный из лейтенант-губернаторов острова, приступил к масштабным работам, которые принесли новое процветание. Болота были осушены и превращены в фруктовые сады (слива под названием "квен", то есть "Кейн", до сих пор выращивается на острове), а скот был завезен из Северной Африки в надежде улучшить размер и качество животных острова. Кейн разделял дух английских новаторов XVIII века, которые возглавили сельскохозяйственную революцию на его родине. К 1719 году была построена дорога между Маоном и Сьютадельей - работы заняли два года, и эта дорога до сих пор известна как Cami d'En Kane, "дорога господина Кейна".34 Маон был назначен новой столицей вместо соперничавшего с ним Сьютадельи (древнего Хамона) на западном побережье. Это углубило разногласия между коренными миноносцами, особенно островной знатью, и британскими властями, которые часто считали островитян неблагодарными и нежелающими сотрудничать: В 1777 году вице-губернатор Мюррей обратился к островным магистратам, или юратам, с письмом, в котором спрашивал их, желают ли они возвращения инквизиции или барбарийских

пиратов, от которых они теперь были защищены, а британцы также избавили их от древней нищеты35.35 Сам Маон стал центром британских усилий по благоустройству: были построены новые верфи, проложены прямые улицы, которые до сих пор характерны для города. В створках домов сохранился отпечаток английской архитектуры, напоминающий скорее о прибрежных городах южной Англии, чем об Испании.

Все эти мудрые проекты сами по себе не смогли вывести Минорку в первые ряды средиземноморских торговых портов; город оставался прежде всего военно-морской базой. Англо-французское (и англо-голландское) соперничество велось как в торговле, так и в войне, и, хотя средиземноморская торговля Британии держалась неплохо, французы были лидерами рынка на протяжении большей части XVIII века. Французские производители тканей лучше удовлетворяли спрос на левантийских рынках, предлагая более легкие и яркие ткани, более подходящие для турецкого вкуса и климата. После успехов предыдущего века английская торговля в Турции сильно сократилась: с 1700 по 1774 год объем экспорта упал с 233 000 до 79 000 фунтов стерлингов. В XVIII веке львиная доля торговли со Смирной осуществлялась французами через Марсель, что сделало Смирну главным центром османской торговли с Западом, хотя они также были очень заняты в Сирии, на Кипре, в Александрии, Салониках, Барбарии и Константинополе (не считая перерывов, таких как сильная вспышка бубонной чумы в Марселе в 1720 году). Британская торговля со Средиземноморьем в целом в этот период действительно росла, но не так быстро, как с Америкой, Африкой и Азией. Кроме того, торговле мешали конфликты внутри Средиземноморья, будь то с Францией или Испанией. Похвальная политика, направленная на превращение Менорки в зернохранилище западного Средиземноморья, развитие местной хлопковой промышленности или создание солончаков, так и не принесла должного эффекта.36

Желание поощрять торговлю имело и другие важные последствия для островного общества. С самого начала британской оккупации на острове нашлось место для протестантов, евреев и греков. Британцы обещали защищать права католической церкви, несмотря на сохраняющееся подозрение, что католики будут нелояльны к британской короне (этот аргумент подрывался наличием на британской службе большого количества ирландских солдат-католиков). Тем не менее католические власти возмущались тем, что Британия настаивала на том, что таким вековым институтам, как инквизиция, не место на территории, находящейся под британским правлением. В 1715 и в 1721 годах губернатор Кейн издал указы, в которых запретил въезд на остров иностранным католическим священникам и наложил ограничения на деятельность церковных судов. В конце концов Кейн решил, что пришло время построить на Менорке англиканские церкви, которые (как было отмечено) станут первыми в Средиземноморье. Британцы никогда не обещали, как в случае с Гибралтаром, исключить евреев и мавров с Менорки, и к 1781 году здесь появилась община из 500 евреев с собственной синагогой. Этническое и культурное разнообразие Менорки усилилось благодаря прибытию нескольких сотен греков, хотя они приехали из соседних стран: на Корсике существовала община греческих беженцев. Греки получили право построить церковь, но враждебно настроенные католики сначала отказались продать им участок земли под нее, хотя их религиозными лидерами были униатские греки, признававшие папскую власть, но следовавшие греческой литургии. После нескольких столетий инквизиции коренным жителям Малой Америки было не до терпения, и, пытаясь защитить свободу вероисповедания, британцы неизбежно вызвали новую напряженность.37

Минорская элита, объединенная в несколько общин, или университетов, продолжала считать британцев морально разрушительной оккупационной армией. Минорские дворяне следили за тем, чтобы их дочери избегали общения с британскими офицерами, некоторые из которых имели раздражающую привычку посещать монастыри, чтобы пообщаться с хорошенькими монашками. В 1749 году три монахини в поисках романтики сбежали из монастыря в Сьютаделле и спрятались в доме британского офицера. Они приняли англиканство и вышли замуж за британских офицеров, к большому скандалу местных магистратов, хотя губернатор просто издал приказ, чтобы его люди не дружили с монахинями острова.38 В остальном социальные связи между колониальной властью и островитянами были ограничены. Однако британская оккупация длилась достаточно долго, чтобы оставить свой отпечаток (в буквальном смысле: одним из импортов из Лондона был печатный станок). Минорский каталанский приобрел слова с верфи: moguini - "красное дерево", escru - "винт", rul - "правитель". Даже рацион минорканов приобрел английский колорит, в нем появилась подливка, или греви, и можжевеловый спиртной напиток на основе лондонского джина. Военный клич маленьких миноркских детей, "faitim!", происходит от английского "fight him!".39

Англичане не считали оборону Менорки чем-то само собой разумеющимся. Сент-Филипс был одной из сильнейших крепостей в Британской империи, с сетью глубоких туннелей, в которых могли прятаться люди или храниться сухие запасы, но оставалась одна серьезная проблема, которую могло решить только правительство в Лондоне: нехватка войск.40 Это, а также отсутствие адекватной военно-морской поддержки, окажется фатальным для британского правления (и, в конечном счете, для него самого) в 1756 году, когда адмирал Бынг поймет, что не сможет спасти Менорку от французского вторжения. Последующий суд и казнь адмирала Бинга затмили события, в результате которых Менорка оказалась под властью Франции. Семилетняя война началась не в Средиземном море, а на реке Огайо, где французы пытались построить линию фортов, соединяющих Луизиану на юге с Великими озерами на севере; в результате тринадцать британских колоний должны были ограничиться восточным побережьем Северной Америки. Французы стремились связать Британию и в Средиземноморье, обратив свое внимание на воды у Тулона, где располагался их средиземноморский флот. До Лондона доходили сообщения о том, что французы снаряжают там шестнадцать или семнадцать военных кораблей. Британский консул в Картахене, похоже, знал, что происходит:

Я получил сведения, что 100 батальонов с большим усердием продвигаются в Руссильон, и что эти войска предназначены против Минорки и должны быть перевезены туда на торговых судах, находящихся сейчас в Марселе, и конвоированы всеми военными людьми в Тулоне.41

Изначально

Средиземноморье было второстепенным театром Семилетней войны, но быстро стало очевидно, что англичане надеялись использовать Минорку в качестве базы, с которой можно было бы вмешиваться в левантийскую торговлю французов.

Британское правительство, отчасти из-за нехватки средств, слабо отреагировало на французскую угрозу. Адмирал Бинг был вполне компетентным командиром, но он понимал, что его задача практически невыполнима, когда ему выделили эскадру всего из десяти кораблей и не хватало 722 человек. К тому же возникали задержки, пока другие линкоры выходили в море с миссиями в Атлантике. Миссия Байнга заключалась в том, чтобы выяснить, была ли Минорка занята французами, и освободить остров, или, если он не был атакован, блокировать гавань в Тулоне.42 Он едва успел выйти из Портсмута, направляясь в Средиземное море, в апреле 1756 года, когда французский флот под командованием маркиза де Галиссоньера и военным командованием герцога де Ришелье подошел к Минорке. Ришелье был внучатым племянником блестящего и беспринципного кардинала, служившего Людовику XIII; Галиссоньер был способным флотоводцем, чья карьера продвигалась медленно (возможно, из-за его маленького роста и горбатости). Галиссоньер позаботился о том, чтобы французский флот был такого размера, который был необходим для этого предприятия: у него было 163 транспортных корабля для 15 000 солдат. Среди линейных кораблей был "Фудройан" с восемьюдесятью четырьмя орудиями, с которым ничто из британской эскадры (насчитывавшей теперь четырнадцать кораблей) не могло сравниться, даже флагманский корабль "Рамильес".43 Французам не составило труда высадиться в Сьютаделле и завоевать расположение миноносцев, которые очень хотели избавиться от протестантских англичан. Хорошая дорога, построенная вице-губернатором Кейном, обещала доставить этих людей на восток, в Маон, хотя англичане послали рабочую силу из евреев и греков, которые разбили ее драгоценное покрытие, что сильно затруднило продвижение французов, пришедших с тяжелыми пушками. Тем не менее, в течение нескольких дней британские войска удерживали только форт Святого Филиппа.44

Итак, к тому времени, когда в середине мая 1756 года Бинг стоял у Балеарских островов, перед ним стояла задача освобождения острова Святого Филиппа. На военном совете со старшими офицерами он обозначил ключевые вопросы, которые должны были определить стратегию его эскадры: есть ли шанс освободить Менорку путем атаки на французский флот? Очевидно, что нет. Даже если бы в этих водах не было французского флота, можно ли вырвать Менорку из-под французского контроля? Опять же, они считали, что нет. Но если бы они потерпели поражение, оказался бы под угрозой Гибралтар? Оказался бы. В итоге они пришли к выводу: "Мы единодушно считаем, что флот должен немедленно направиться в Гибралтар".45 Лейтенант-губернатор был оставлен защищать форт Святого Филиппа, что он и делал, пока это было возможно. Что касается Бинга, то его сделали козлом отпущения за медлительную и скупую политику британского правительства, которому пришлось объяснять разгневанной общественности, почему британские владения в Средиземноморье перешли к старому врагу. После военного трибунала, на котором он умело защищался от обвинений в том, что дезертировал с поля боя, его все же признали виновным и казнили 14 марта 1757 года. Конечно, он не виноват в том, что Минорка была потеряна.46 Среди тех, кто пытался заступиться за него, были герцог де Ришелье, как за доблестного врага, и корреспондент герцога Вольтер, который в своем самом известном произведении описал прибытие Кандида в Портсмут, где он стал свидетелем казни британского адмирала: "В этой стране считается хорошим тоном время от времени убивать адмирала, чтобы поощрить других".

Французы удерживали Менорку всего несколько лет; мир с Англией вернул остров под власть Великобритании в 1763-1782 годах, а затем, после короткой испанской интермедии, в 1798-1802 годах, когда борьба с Наполеоном вновь придала острову стратегическое значение. Однако британцы никогда не чувствовали себя на Менорке совершенно спокойно, несмотря на осознание стратегического преимущества западной средиземноморской базы. Отчасти это было связано с тем, что остров казался им сухим и пустынным, странно удаленным, несмотря на близость к Франции, Испании и Африке (на что за много веков до этого жаловался епископ Северус). Отчасти они также думали, не использовать ли его в качестве приманки, уступив потенциальному союзнику в надежде установить крепкую дружбу с другой средиземноморской державой.47 Такие дискуссии велись в 1780 году, и велись они с Россией. Чтобы понять, как Россия вдруг превратилась в средиземноморскую державу, необходимо отступить на несколько лет назад.

Взгляд сквозь призму России, 1760-1805 гг.

I

Все большее ослабление Османской империи привлекло внимание русских царей к Средиземноморью. С конца XVII века русская власть распространилась на юг, к Азовскому морю и Кавказу. Петр Великий нарезал круги по Персидской империи, и османы, владевшие Крымом, почувствовали угрозу.1 В данный момент русские были отвлечены конфликтом со шведами за господство на Балтике, но Петр стремился получить свободный доступ и к Черному морю. В этих схемах был привкус старой России, которую Петр стремился реформировать, так же как и привкус новой технократической России, которую он стремился создать. Идея о том, что царь является религиозным и даже политическим наследником византийского императора - что Московия - это "Третий Рим", - не была отброшена, когда Петр основал свою новую столицу на Балтике, в Санкт-Петербурге. Кроме того, русские теперь могли похвастаться сотнями кораблей, способных бросить вызов турецким притязаниям на Черном море, хотя они были далеко не в состоянии вести полноценную морскую войну, а сами корабли были плохо построены, несмотря на знаменитое путешествие Петра Великого под псевдонимом Петр Михайлович для осмотра верфей Западной Европы. В общем, это был флот, который был "плох в дисциплине, обучении и моральном состоянии, неумел в маневрировании, плохо управлялся и оснащался"; современник заметил, что "ничто не управлялось хуже, чем русский флот", поскольку в императорских военно-морских магазинах закончились пенька, смола и гвозди. Русские начали нанимать шотландских адмиралов, пытаясь создать современную командную структуру, и обратились к Британии за военно-морскими товарами; эти отношения еще больше укрепились благодаря интенсивным торговым связям между Британией и Россией, которые продолжали процветать на протяжении всего XVIII века, в то время как левантийская торговля Англии угасала: в последней трети XVIII века в Левант за один год отправлялось максимум двадцать семь британских кораблей, а в Россию - до 700.2 Экономика Северного моря, Балтики и Атлантики продолжала расти, в то время как Средиземноморье становилось, относительно говоря, захолустьем.