Великое расширение
Шрифт:
Па с восторгом перебирал листки, тыча то в один, то в другой и шепча:
– Видишь? Видишь?
Сон выветрился из головы А Бооня, и мальчик внимательно прислушался к словам отца. При полной луне все острова исчезают. Когда луна убывает, снова появляются, а больше всего их, когда от месяца остается тоненький серп. При растущей луне острова один за другим пропадают. Па почти год их отслеживает, и хотя временами что-то меняется, общий принцип он угадал безошибочно.
Па замолчал.
– Погоди, Па. – А Боонь поднялся.
Он прошел обратно в комнату, которую делил с Хиа. Брат лежал на спине и, широко разинув рот, храпел. А Боонь на цыпочках обошел его, приподнял свою подушку и вытащил из-под нее какой-то предмет. Потертый,
– Вот это с Бату, – сказал А Боонь и открыл коробок.
Внутри лишь песок, остатки листьев и маленькая веточка. Па недоуменно смотрел на него.
– Все это никуда не делось, – пояснил А Боонь.
Во время одной из вылазок на Бату, пытаясь изловить особенно крупного красного муравья, А Боонь набрал песка и листьев. Муравей давно уже сдох, а все остальное по-прежнему лежало в коробке. Мальчику казалось, что он сохранил кусочек острова. Поэтому каждую ночь он проверял, не исчез ли песок так же, как исчезают острова. Но песок оставался в коробке. Словно частичка суши, унесенная с того места, где находилась, утратила свою переменчивость и превратилась в самую обычную.
Сейчас он рассказал об этом Па – одно открытие в обмен на другое. Они проговорили до поздней ночи. Заскорузлая рука Па лежала на плече А Бооня. А Боонь видел, что прежде густые темные волосы отца поредели, смотрел на проплешины у отца на голове, и его захлестывали нежность и желание припасть к ним губами. Разумеется, делать этого он не стал. А Боонь так и сидел – худая спина вжата в стену, голова занята лунными схемами и призрачными картами. На плече, словно якорь на дрейфующих песках, лежала тяжелая отцовская рука.
Под утро, когда они легли спать, хлынул дождь, грозовой ливень, продолжавшийся весь следующий день. Они подставили ведра там, где крыша протекала, и стали ждать. На мир, погрузив его в темноту, опустилась влажная серая мгла. Из дома больше не видно было поблескивающего моря. Лишь темные очертания мангрового леса там, где суша сменялась водой.
Тот дождь был не обычным – он возвещал о сезоне муссонов. С муссонами, как правило, приходили голодные времена, потому что в море выходили реже. Но в этом году из каждого дома плыл запах рыбы – тушеной, жареной, вяленой. Острова принесли улов такой огромный, что жители кампонга не находили ему применения. Разве что на рынке продавать. Если прежде их скудная трапеза ограничивалась бататом, волокнистыми бобовыми ростками и, изредка, тощей курицей, то сейчас они каждый день баловали себя рыбой. Ее варили с имбирем и нарезанным перцем чили, тушили с душистым самбалом, обжаривали, пока плавники не превращались в хрустящее лакомство для детей. Рыбная каша на завтрак, рыбный суп би хун на обед, а на ужин – тушеная с рисом рыба.
Несмотря на влагу, из-за которой свежеиспеченный хлеб покрывался ползучей плесенью, на вой ветра, на беспощадный грохот дождя, на грязь, которая пробиралась в дома, как бы тщательно ты ни вытирал ноги, настроение в кампонге царило приподнятое. Держа над головой газету, жители, насквозь промокшие, но с улыбкой на лице, беззаботно бегали к соседям. Главная проселочная дорога кампонга превратилась в грязевой пруд, в котором радостно плескались дети. Кампонг наводнили улитки и лягушки, а ноги у местных теперь почти всегда были заляпаны грязью.
Муссоны свидетельствовали о приближении лунного Нового года. До него оставалось три месяца, однако когда небо слегка посветлело, местные взялись за приготовления. Обычно они довольствовались тем, что предлагалось в местных лавочках, но в этом году хозяйки отправились в город и раскошелились на дорогую ткань, из которой нашили домочадцам новую одежду. И если прежде хлопушками баловали только детей токея, то в этом году хлопушки, коробку за коробкой, покупали в каждой семье. На напитки
Когда дожди наконец отступили, жители кампонга принялись отскребать с крыльца засохшую грязь, латать дыры в крышах и выдергивать выросшие на тропинках и на старых могилах папоротники. В этом году праздник должен был стать таким, каких кампонг еще не видел, – подобного изобилия не помнил никто.
В доме Ли, как и в других семьях, атмосфера была радостная. Ма суетилась, прикладывала к плечам домочадцев одежду, прикидывая, сколько ткани ей понадобится для новых рубашек. Хиа гордо притащил домой пару бойцовых рыбок с чудесными волнистыми хвостами – он купил их на скопленные деньги. Дядя больше не кашлял. Па напевал себе под нос старый мотивчик из кантонской оперы, прилипчивую мелодию, рвавшуюся откуда-то из груди.
А еще была Сыок Мэй – она будто еще ярче расцвечивала все хорошее в жизни А Бооня. По вечерам они вместе возвращались из школы домой, играли под дождем, в зарослях гуавы и мангровом лесу. Сыок Мэй помогала ему с уроками, и он начал делать успехи в чистописании. Теперь А Боонь умел читать и писать благодаря прилежанию и усердию, пусть и не с легкостью.
Жизнь делилась на школу и то, что за ее стенами. Вместе с Сыок Мэй они узнали, каково это, когда из раны течет кровь, – они то и дело, гоняясь друг за дружкой среди деревьев, падали на острые камни. В порыве нездоровой впечатлительности они затеяли побрататься – соединили исцарапанные ладони и смешали свою кровь. “Отныне мы брат и сестра!” – провозгласила Сыок Мэй, а после оба смотрели, как кровь возле ран темнеет и запекается. Вместе они бродили по кампонгу, заглядывая в окна кухонь и спален, однажды даже украли жареных креветок, которых соседка вынесла на крыльцо охлаждаться, а как-то дождливым вечером им довелось понаблюдать за удивительными упражнениями, которые А Тун с женой проделывали на матрасе.
Это Сыок Мэй заронила в голову А Бооня мысли об училище. Сперва он отмахнулся: в их кампонге училища нет, придется ездить в город, а такое даже в голове не укладывается. К тому же это неосуществимо, ведь по утрам ему надо выходить с отцом на рыбалку. И вообще они пока дети, до училища еще ждать долгие годы, целую жизнь.
Однако Сыок Мэй рассказывала о своих мечтах с такой уверенностью, что в душе А Бооня тоже проклюнулось стремление. Каждый день Сыок Мэй заглядывала в лавочку и даже подружилась с хозяином, поэтому теперь ей разрешалось полистать “Сынь Су Дзит По” [22] , не покупая газеты. Под руководством учителя Чи А она начала писать стихи на национально-освободительные темы и посылать их в китайские издания, где публиковались произведения школьников. Пока ни одного ее стихотворения не напечатали, но девочка не сдавалась и говорила, что она только начала учебу и пока слабее других, но когда-нибудь своего добьется.
22
Сингапурская газета, издававшаяся с 1929 по 1983 год.
Ее разум напоминал молнии в грозовую ночь. Сыок Мэй занимала война, которую японцы вели на Материке, и роль живущих за рубежом китайцев в борьбе за сильную республику. Чьи интересы они поддержат – Малайского полуострова, где обосновались, или же исторической родины? Она ненавидела ан мо, прибравших к рукам власть в стране, – грубые неумехи, разве способны они править? Но кто еще хуже, так это англоговорящие китайцы, толстопузые представители среднего класса с их уроками музыки и вечерним чаем. В ее представлении они отреклись от самих себя, поддались искушениям ан мо. Эти идеи с самого раннего детства вкладывали ей в голову родители, готовя дочь к революционной деятельности.