Великое заклятие
Шрифт:
– Вот, слышали? – торжествующе вскричал Зубр и вдруг осекся. – А что это за богатство, о котором ты говоришь?
– Так, пустое, – пожал плечами Кебра. – Я просто представил себе, какой прием окажут горстке героев, спасших королеву. Золото, почести и прочее. Может быть, даже высокие чины в армии, которая отправится в Вентрию покарать изменников. Да только кому это надо? Завтра мы с тобой поскачем в Кайме и спокойненько отплывем домой. Я всегда найду тебе уголок в своей усадьбе.
– Не хочу я жить в твоей хибаре! Хочу служить в армии, которая пойдет карать изменников.
– Ну что
Кебра ушел, а Зубр спросил Дагориана:
– Мы что, правда будем богатыми и знаменитыми?
– Боюсь, что да.
– Может, про тебя даже песню сложат, – вставил Ногуста.
– Чума с ними, с песнями. Бабенка с тобой за песню не пойдет. Только вот демоны, Ногуста, – сможем мы их побить или нет?
– Видел ты когда-нибудь, чтобы мне что-то не удавалось? Ясное дело, сможем.
– Ну тогда ладно. Правда ваша: силам зла нельзя уступать. – Зубр взял свои одеяла, улегся и тут же захрапел.
– Меня тошнит от него, клянусь Небом, – сказал Дагориан.
– Не судите его строго, – возразил Ногуста. – Зубр – человек несложный, однако он глубже, чем может показаться. Со словами у него худо, но на деле он совсем другой – вот увидите. Ложитесь-ка и вы спать. Я покараулю первым, а часа через три разбужу вас.
Дагориан лег, и к Ногусте подсела Ульменета.
– Ты в самом деле веришь, что мы доберемся до моря?
– А вы, госпожа? Вы верите в чудеса?
Ногуста наслаждался одиночеством. Особой нужды нести караул не было – если на них даже нападут, выбор только один: сразиться и умереть. Но он любил ночи в лесу, где шепчет ветер, и лунный свет сочится сквозь гущу ветвей, и могучие деревья навевают мысли о вечном. Лес никогда не молчит. Он всегда в движении, всегда живет. Ногуста улыбался, слушая тихий храп Зубра. Ульменета и Дагориан отнеслись к великану с презрением, когда он решил остаться ради богатства и славы, а зря. Зубру просто нужен какой-то предлог для геройства. Он, как все недалекие люди, боится, что его обдурят. Кебра, ни минуты не сомневаясь в том, что Зубр останется, дал ему требуемый предлог, и теперь Зубр будет стоять насмерть, что бы им ни грозило.
Ногуста спросил Ульменету, верит ли она в чудеса. Им и в самом деле не обойтись без чуда. Он поднес к костру карту Дагориана. Милях в двадцати к югу протекает река Мендея, и на ней отмечены три брода. Если добраться до первого из них завтра к вечеру, у них будет случай переправиться на тот берег и уйти в горы. По этой трудной дороге им придется ехать еще семьдесят миль. Вдоль нее отмечены старые форты, но теперь они, конечно, заброшены. Там могут быть также деревни, где можно запастись провизией, – а могут и не быть. Затем из этих негостеприимных мест они спустятся на равнину, и им останется еще сто пятьдесят миль пути до побережья. Даже с пятью запасными лошадьми это сулит месяц медленной, тяжкой езды. За это время их непременно обнаружат – понял Ногуста, и отчаяние охватило его.
«Не надо забегать вперед, – сказал он себе, борясь с этим гнетущим чувством. – Сначала река».
«Почему вы помогаете нам?» – еще днем спросила его Ульменета.
Вспомнив об этом, он вспомнил и тот страшный день, когда, вернувшись домой, увидел тела своих убитых родных и сам схоронил их – а с ними их мечты и свои. Все их надежды и страхи сошли в могилу, и часть его самого тоже осталась там, в холодной, населенной червями земле.
Ульменета легла спать в повозке. Ногусте нравилась эта сильная, не поддающаяся невзгодам женщина. Он обошел лагерь и стал рядом со спящими детьми. Коналин – угрюмый парень, но в нем чувствуется сталь. Две девочки, обнявшись, спали под одним одеялом, и малышка сунула пальчик в рот.
На краю поляны, где сквозь древесные стволы чернели горы, к нему подошел Кебра.
– Не спится тебе? – спросил Ногуста.
– Я поспал немного, но старым костям на холодной земле долго не лежится.
Они постояли немного, дыша свежим ночным воздухом, и Кебра сказал:
– У солдат, которых мы перебили, еды было на три дня. Может, их не сразу хватятся.
– Будем надеяться.
– Я не боюсь смерти, – тихо сказал Кебра, – и все-таки мне страшно.
– Знаю. Я чувствую то же самое.
– Есть у тебя какой-нибудь план?
– Остаться в живых, перебить всех врагов, доехать до моря и сесть на корабль.
– Всегда как-то веселее, когда есть план.
Ногуста улыбнулся, но тут же помрачнел и провел рукой по бритой голове.
– Трое стариков против сил зла. На нас вся надежда. Поневоле уверуешь в Исток – за этим проглядывает прямо-таки космический юмор.
– Я, дружище, и без того верю. И если бы мне пришлось отбирать трех стариков для спасения мира, я сделал бы такой же выбор, как и Он.
– Я тоже, – хмыкнул Ногуста, – но это делает нас спесивыми стариками.
Два дня Антикас Кариос ехал на запад, разыскивая беглецов, а потом с пятнадцатью своими людьми на усталых конях вернулся в Юсу. Солдаты, утомленные не меньше его, сидели сгорбившись, повесив бронзовые шлемы на седельные луки. Одежда их загрязнилась, белые плащи стали черными. Перед Антикасом маячили две неприглядные истины: первая, что беглецы отправились на юг, и вторая – что Веллиан либо предал его, либо мертв. Последнее представлялось маловероятным. Дагориан хороший боец, но с пятью ветеранами не справится и он.
Антикас припомнил послужной список молодого офицера. Сын генерала-героя, сам он никогда не желал стать солдатом и два года прожил в монастыре, готовя себя к поприщу священника. Лишь по настоянию семьи он вступил в полк, которым прежде командовал его отец. Большинству людей это ничего бы не говорило, но острому уму Антикаса открывало многое. Стезя священника требует не только самопожертвования и веры, но и отказа от плотских желаний. Такие решения легко не принимаются, а раз принятые, накладывают на человека железные цепи. Тем не менее Дагориан сбросил с себя эти цепи «по настоянию семьи». Стало быть, преданность своему роду пересилила в нем преданность Богу. Это указывает либо на слабость характера, либо на то, что человек ставит чужие желания превыше своих – а может быть, на то и другое вместе.