Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972
Шрифт:
Трудно предположить, чтобы упомянутая (и неизвестная нам по имени) экстравагантная представительница клана Трубниковых была единственной венецианкой, способной на похожий каприз, но если вдруг это оказалась бы она, то изящество реальности, пасующей перед литературой, было бы достойно декораций этого сюжета.
Некоторому числу наблюдателей исторические праздники Венеции казались безусловным анахронизмом, ориентированным исключительно на туристов и оттого насквозь фальшивым; квинтэссенция этого чувства воплощена в очерке Ходасевича:
Времена празднеств венецианских минули безвозвратно. Нынешний венецианец забыл уже о полугодовом карнавале, которым тешились его предки. Но о том, что заезжему иностранцу нужна хоть бы тень прежних этих празднеств, он помнит. Венеция живет иностранцами. Чтобы привлечь их, мало одного Лидо с его прекрасным пляжем и немыслимо-пошлым курзалом. В Венеции, осмотрев дворец дожей, каждый толстобрюхий немец хочет быть «немного венецианцем», разрешить себе это, как дома разрешает порой лишнюю кружку пива или послеобеденную сигару. Ведь он что-то слышал о Тициане и Аретине!
Va bene! Устроим ночное празднество на Canal Grande! Назначим призы за иллюминацию гондол, барок, домов. Почтенному иностранцу все представление обойдется в двенадцать лир: за эти деньги со всем семейством вместится он в гондолу, все увидит, услышит, себя покажет…
Афиши расклеены. Целую
Маленькие каналы запружены барками, разубранными дико и безвкусно: какие-то дворцы фей, дирижабли, еще разные злобы дня. На барках, вокруг столов, уставленных фиасками красного вина, захватив стариков и детей, рассаживаются венецианцы.
Толпы народа черной рекой хлынули на Риальто: отсюда тронется шествие. На ближних улицах не протолкаться. Бродячий мороженщик на campo S. Вогtolomeo надрывается, вопя:
– Стойте! Мороженое!
Душно…
Вот и мы в гондоле. Желтый бумажный фонарь колышется на носу. Тронулись вдоль Большого Канала, туда же, куда и все: к мосту Риальто. Налево, озаренная белым рефлектором, тяжелым рельефом лепится церковь S. Maria della Salute. Перед ней – толпа народа на набережной. Похоже на оперу. Направо – шикарные отели растянулись пестрой, бездарно иллюминированной вереницей. Все это расцвечено дико и безвкусно, главное – дешево, во вкусе купальщика-иностранца. Только вверху – темное, низкое, беззвездное небо, да внизу – вода, такая черная и ужасная, какой бывает она лишь в Венеции, в безлунные вечера. Даже бесчисленные огни гондол и барок, кажется, не отражаются в ней.
Здесь, на воде, такой же шум, как в улицах. Брянчат <так> мандолины, гудят гитары, с барок несется музыка. «Santa Lucia» смешалась с модной песенкой о jupe-culotte, «Маргарита» с «Сусанной». Парочка сантиментальных французов, обнявшись, едет в соседней гондоле. «Она» говорит:
– Я бы хотела умереть сейчас…
– О, моя кошечка, – шепчет «он».
Парит. Мигают зарницы. Шумно и скучно. Все вздор какой-то. Гондолы идут одна возле другой. Вот французскую парочку оттерла от нас компания молчаливых альпийцев с выцветшими усами, голыми коленками и зелеными шляпами. Дальше – американки, без шляп, в шелковых ярких плащах. С другой стороны – пять русских веснушчатых девиц тормошат обывателя в чесучовом пиджаке. Он вытирает потную лысину, а девицы кричат ему в уши:
– Иван Дмитрич! глядите же, как поэтично!
Боже ты мой! И это Италия! Да здесь итальянцев-то – одни гондольеры!.. А направо и налево высятся нелепо разубранные дома, старинные дворцы, безобразно иллюминированные новыми владельцами: первый приз – 500 лир [425] .
425
Ходасевич В. Ночной праздник. Письмо из Венеции // Московская газета. 1911. № 94. 16 августа. С. 5.
28
Особенным анахронизмом выглядел на рубеже веков венецианский карнавал – формально приостановленный еще столетие назад, но год от года самоорганизующийся, хотя и в несколько травестийной форме:
В наше время пресловутый венецианский карнавал, столько раз прославленный в стихах, прозе и музыке, потерял большую часть своего прежнего блеска и веселья. С современными сдержанными нравами уже стала несовместима былая разнузданность масленичных затей. Хотя венецианцы и надевают еще маски, хотя они еще танцуют и кутят, и ухаживают за женщинами, и гуляют в гондолах с певцами и музыкантами, – но все это делается в сравнительно скромных и приличных формах, далеко не с прежним увлечением и не в прежних баснословных размерах… [426]
426
Марков Е. Царица Адриатики. Из путешествия по европейскому югу. С. 240.
Впрочем, открытому к впечатлениям свидетелю зрелище все равно могло показаться весьма внушительным:
Едва продвигались в живой массе комические процессии с тысячами фонарей, знамен, хоругвей… Вон баркайоло с веслами, одетые ради карнавала в бархат. Перед ними на шестах – черная гондола из картона и легкого дерева. Вся она залита огнями бесчисленных плошек, а в ней – мальчик и девочка, в старых венецианских костюмах, в парче, в жемчугах, с напудренными париками… Процессия калек – слепые, хромые, горбуны, карлики и карлицы; чуть ли не полк девушек в импровизированных военных костюмах. За ними с пищалками, скалками, трещотками, сковородами и другими мусикийскими орудиями, не пользующимися правами гражданства в обыкновенное время, следуют собравшиеся со всей Венеции клоуны… Громадный деревянный слон, за ним корабль, застрявший, наконец, потому, что в этом сплошном море ему пришлось сесть на мель и сняться с нее нет никакой возможности… А отдельные типы, отдельные лица! Что за разнообразие масок, костюмов!.. Две прехорошенькие рыбачки из Киоджии, целые дюжины прелестных кружевниц из Бурано, шумная гурьба мальчиков не старше девяти лет, одетых ангелами, рыбами, бутылками, бабочками, птицами, лягушками, и над ними громадное, едва справляющееся со своими ходулями, чудовище с кабаньей головой, тюленьими лапами и гигантскими крыльями летучей мыши. А по самой середине площади – эстрада, на ней гирлянды фонарей. <…>
Справа и слева ярко освещенные лавочки с маскарадными костюмами полным полны. Венецианцы и венецианки, нисколько не стесняясь, с шутками и хохотом переодевались кто во что мог, откровенно снимая с себя все до рубашки. Из дверей лавок, настежь открытых, в живые реки, стремившиеся по улицам, выбегали ежеминутно красные, желтые, синие, зеленые, фантастически закостюмированные фигуры [427] .
427
Немирович-Данченко В. И. Волны. <М., 1907.> С. 267–268.
Поздней ночью, когда заканчивался праздник, сменялись и обитатели городских улиц: как написали бы иные из наших героев (Рукавишников? Чулков?), на смену Веселью безудержному приходил Разврат беспощадный:
Сегодня, вернувшись с серенад, я случайно засиделся на площади Св. Марка и, когда стали гаснуть огни, в разных местах стали появляться таинственные женские фигуры. Расследование показало, что это именно и есть то, что мы считали несуществующим в Венеции…
Это были погибшие создания, очень низкого качества. Тут же появилась масса темных личностей мужского пола, которая за чем-то следила, с кем-то переглядывалась. Один 17-летний мальчишка с веером в руках был особенно нахален. В переулке, отделявшем мою Луну <«Grand-Hotel Luna»> от площади,
428
Донской И. Н. Стихотворения. Рассказы. Дневник туриста. СПб., 1905. С. 144.
29
Не столь серьезной, но все же ощутимой угрозой общественной нравственности многим казались и купальни на Лидо: дело в том, что, в отличие от большинства европейских и российских пляжей, леди и джентльмены не разъединялись в них насильственно ни в море, ни на суше. Вообще устройство знаменитых венецианских Stabilimento dei bagni заслуживает того, чтобы остановиться на нем подробнее.
Добраться на Лидо можно было тремя способами (что хорошо ведомо читателям Томаса Манна): а) на вапоретто-экспрессе от железнодорожного вокзала (2 лиры, багаж бесплатно) – им обычно пользовались те, кто собирался остановиться в одном из тамошних отелей; б) на отправляющемся раз в полчаса и стоящем 30 чентезимо рейсовом вапоретто от Riva degli Sciavoni (главный пересадочный пункт для всех городских маршрутов) или в) просто наняв гондолу – но, учитывая значительное расстояние, гондольер ради экономии усилий иногда приглашал себе напарника (по стандартной таксе). Дорога от Riva degli Sciavoni занимала от получаса до часа; у причала пассажиров встречал вагон конно-железной дороги, позже вытесненный трамваем: приятный урбанистический сюрприз для странников, отвыкших от лошадей и колесного транспорта. Впрочем, идти пешком до купален было меньше четверти часа. Такими увидел их один из наших постоянных провожатых:
Через красивую арку мы вошли в преддверие знаменитых венецианских ванн. Перед нами открылась довольно большая площадка, украшенная тропической зеленью. С обоих боков ее были устроены кассы, где с нас взяли за право входа по 20 сант. (т. е. всего по 7 1/2 к. [429] ). Посредине площадки, под огромным зонтом, стояли стулья вокруг столба. Итальянцы, и особенно англичане, очень любят сидеть и смотреть на публику в вестибюлях отелей, пансионах и т. п. И здесь все места были заняты ими… Они довольно бесцеремонно лорнировали всех входивших, очевидно интересуясь костюмами разных национальностей. За кассами, с правой и левой стороны площадки, расположены комфортабельно обставленные кабины для раздеванья, на мужской и женской половинах. В каждой из них находится мягкий диван, стул, стол и зеркало, с безукоризненно чистым бельем. По стенам площадки были развешаны роскошные зеркала и плакаты со всевозможными объявлениями. За ванны и морское купание взимается особая, небольшая плата, как разовая, так и абонементная [430] .
429
Любопытно, что с А. Н. Бежецкого, бывшего на Лидо в 1890-х годах, за вход взяли 1 лиру (см.: Бежецкий А. Н. Медвежьи углы. Под небом голубым. С. 307). Ошибка памяти, каверзы кассира или действительно билет подешевел впятеро?
430
В. М. С. В стране художественных настроений. Письма экскурсанта из Италии. Вып. 1. Венеция. СПб., 1913. С. 132.
Напротив входа была расположена торговая галерея, где, среди предметов первой необходимости, продавались и обычные венецианские сувениры, здесь же была небольшая выставка местных художников и громадный ресторан, часть столиков которого выставлялась на крытый мол, далеко вдающийся в море. Здесь же был устроен бар, в котором главным угощением был вов («vov») – яичный ликер, изобретенный в Падуе, но быстро сделавшийся одним из венецианских специалитетов. Но главным, конечно, занятием оставалось собственно купание – причем без различения полов, что сначала казалось шоком для чопорного русского глаза: «В первый раз в своей жизни я увидел „совместное“ купанье мужчин и женщин и притом на глазах многосотенной публики. Конечно, те и другие купальщики были в костюмах, но… это ничуть не мешало не только с биноклем в руках, а и простым глазом видеть людей такими, какими их создал Бог. Поначалу это меня несколько смутило, а потом оказалось очень занятным зрелищем» [431] .
431
В. М. С. В стране художественных настроений. Письма экскурсанта из Италии. Вып. 1. Венеция. СПб., 1913. С. 138.
Так же быстро освоились с подобной бесцеремонностью и другие путешественники:
На Лидо купанье тоже для меня новость: в первый раз приходится какие-то розовые коротенькие кальсончики надевать и ходить между дамами в таких же костюмах. Сначала было как-то не по себе, но потом привык. Как-то все это очень просто, но совсем не скверно, так, как купались, вероятно, греки, с той разве только разницей, что последние купались без кальсончиков [432] .
На берегу и в воде на наш непривычный взгляд царила полная непринужденность. Дамы в обыкновенных платьях ходили среди полуодетых мужчин, валяющихся в песке, и снимали их. В воде шла возня.
Вот кавалер и дама обнявшись выходят из воды. Здесь это никого не шокирует [433] .
432
Грабарь И. Э. Письмо к В. Э. Грабарю от 29 августа 1895 г. // Грабарь И. Письма 1891–1917. М., 1974. С. 51.
433
Донской И. Н. Стихотворения. Рассказы. Дневник туриста. СПб., 1905. С. 141.
Писатель А. А. Луговой (Тихонов), желая бичевать нравы, поместил свою юную героиню, вынужденную наперсницу несимпатичной старой графини, в гнездо разврата – отель на Лидо. Крепкими мазками прозаик рисует нескромные сцены, происходившие на пляже:
Дальше – графиню, по-видимому, очень заинтересовала пара: он – лет тридцати, с густыми, хотя короткими, темнорусыми волосами, с большими, майорскими усами, здоровяк, весь крупный и с крупными чертами лица, с наглыми глазами; с одной руки он совсем спустил трико, чтобы подставить голое плечо под лучи солнца; она – не моложе, если не старше его, толстуха, некрасиво сложенная, с помятым лицом, с воловьими глазами и нехорошей, вызывающей улыбкой. Она лежит на песке, опершись на локти, животом вниз, подставя под солнце спину и толстые икры раздвинутых ног. Он полулежит на одном локте и с нахальной улыбкой смотрит прямо ей в лицо [434] .
434
Луговой А. На Лидо. Этюды plein air // Пробуждение. 1913. № 11. С. 342.