Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972
Шрифт:
Сложнее приходилось неорганизованным туристам – но, благодаря налаженному пароходному сообщению, большей части российских граждан удалось, хотя и кружным путем, вернуться на родину. В 1914 году Министерство иностранных дел издавало пофамильный «Список русских подданных, застигнутых войною за границей» (всего вышло пять выпусков) – с целью дать известие встревоженным родственникам и подготовить дипломатов к эвакуации пострадавших. Италия по числу застрявших соотечественников – в явных аутсайдерах, а в Венеции их отмечено меньше пятидесяти: графиня Надежда Апраксина, Секкаржи, Блан, Болотова, Мария Большакова, Роман Борнштейн с дочерьми, Ядвига Боскевидра, Бояновская с семьей, Мария Карега, Жозефина Кублицкая-Пиоттух, Анна Линц, Ванда и Константин Разван, Леокадия Сорна, Седлевская, Вера Фельдгаузен с семьей, София Чельцова, Екатерина Шведе, Мария Шмидт, Владислав Щеденцович [458] , Марианна Шмидт, Ольга Ивановна Мец, Раиса Лопо-Старевская [459] , а также выехавшие на родину доктор Арбузов, Элеонора Шмидт, князь Волконский, жена директора варшавской гимназии Игнатенко с дочерью Анной («выезжает из Венеции в Константинополь»), доктор Фромшильд («едет из Венеции в Константинополь») [460] , Александра, Анна и Елена Аристовы (однотипные пометы «уехала из Венеции в Россию через Одессу»), Александр Борисов («из „Hotel Exceltior“ на Лидо уехал в Прагу»), княгиня Надежда Вадбольская («из „Hotel Monaco“ в Венеции уехала в Петроград»), madame Anatole Закс («из Лидо уехала 1 сентября нового стиля в Цюрих»), Анна Зданович («из „Hotel San Giorgio“ на Лидо, уехала 31 июля нового стиля по неизвестному адресу»), Екатерина Калантурова («из „Grand Hotel des Bains“ на Лидо, где жила с 1 по 31 июля нового стиля, уехала неизвестно куда»), Сергей Корочкин («выехал из Венеции 15 августа нового стиля»), Гельма Круминг («жила с 1
458
Список русских подданных, застигнутых войною за границей. Выпуск 1 (с 26 июля по 19 августа 1914 года). Пг., 1914. С. 48, 50–51.
459
Список русских подданных, застигнутых войною за границей. Выпуск II (c 20 августа по 4 сентября 1914 года). Пг., 1914. С. 68–69.
460
Список русских подданных, застигнутых войною за границей. Выпуск 1 (с 26 июля по 19 августа 1914 года). Пг., 1914. С. 51–53.
461
Это художник Александр Григорьевич Ромм (1887–1952); см. о его итальянском путешествии: Подлипский А. Евреи в Витебске. Т. 1. Витебск, 2004. С. 77–78.
462
Список русских подданных, застигнутых войною за границей. Выпуск V (c 19 сентября по 13 октября 1914 года). Пг., 1914. С. 23–24.
Конечно, не подлежали эвакуации представители русской колонии в Венеции – небольшой численно, разобщенной социально и описываемой оттого не без труда. Проще всего, как и в большинстве подобных случаев, поддаются выявлению те, кто пребывал там по долгу службы. Так, с 1890-х годов должность русского консула в Венеции исполнял «талантливый, деятельный и неутомимый» (по слову Немировича-Данченко [463] ) Илья Анастасьевич Сунди, бывший таможенный чиновник, цензор Одесской пограничной почтовой конторы [464] , гомеопат и член Императорского Палестинского общества. Волею судьбы ему пришлось сыграть короткую, но запоминающуюся роль в биографии Вячеслава Иванова: летом 1899 года он, благодаря своей неуступчивости, помешал заключению брака между Ивановым и Зиновьевой-Аннибал – бумаги обоих были не в полном порядке, но в его силах было разрешить венчание. «[Б]лагодаря притеснительному формализму консула мы должны бежать ни с чем и отсюда, понапрасну разгласив здесь свое опасное дело» [465] , – горестно сформулировал поэт. Впрочем, засвидетельствовать французский перевод русских документов Сунди согласился. Помогал ему в должности консульского агента Г. Дзедзо, о котором у нас нет никаких сведений [466] .
463
Немирович-Данченко В. Лазурный край. СПб., 1896. С. 72.
464
См.: Антонов В. В., Гринченко Н. А., Измозик В. С., Патрушева Н. Г., Эльяшевич Д. А. Цензоры Малороссии, Новороссии и Слободской Украины в XIX – начале ХХ века // Книжное дело в России в XIX – начале ХХ века. Сборник научных трудов. Вып. 13. СПб., 2008. С. 234. В современных исследованиях он временами именуется «Де Сюнди (De Sundy)» (см., напр.:, кажется, без особенных на то оснований.
465
Письмо к М. М. Замятниной от 17/30 июля 1899 г. // РГБ. Ф. 109. Карт. 9. Ед. хр. 31. Л. 4.
466
Ежегодник Министерства иностранных дел. 1907. СПб., 1907. С. 48. Ср., впрочем, в письме М. С. Щекина к П. Л. Вакселю от 1/14 июня 1906 года: «Заходил в Консульство: И. А. Сунди только что уехал в отпуск в Смоленскую губ. и я был любезно принят Беццо» (РНБ. Ф. 123. Ед. хр. 474. Л. 72) – не один ли это и тот же человек?
В 1910 году Сунди умер (и был похоронен на Сан-Микеле [467] ), а на смену ему был назначен венецианец граф Чезаре Фоскари, при котором состоял вице-консул П. П. Гарновский [468] . В конце 1913 или начале 1914 года на смену графу был прислан новый консул Протопопов – по крайней мере, один из венецианских завсегдатаев встречал его в этом качестве уже в апреле 1914 года: «Радуюсь перспективе скоро с Вами обоими вновь встретиться в Венеции. Из Русских в настоящее время никого кроме Консула Протопопова с женою нет, но скоро надеюсь увидеть Ф. Г. Бернштама» [469] . Год или два спустя автор этого письма, художник Петр Васильевич Безродный, герой эпиграммы одного из наших авторов («Читаешь по утрам усердно „Фигаро“ / По вечерам сидишь у Флориана. / Известно всем – талантом ты „зеро“ / А мордой – обезьяна» [470] ) сам становится венецианским консулом, в каковом качестве и пребывает до советской ревизии дипломатического корпуса, когда консульство было упразднено [471] .
467
См.: Талалай М. Г. Вдохновительница наших успокоений. Российский некрополь в Венеции. М., 2013. С. 37. Между прочим, это не худший источник для того, чтобы представить себе примерный абрис русской диаспоры.
468
В. М. С. Первая экскурсия в Италию с маршрутом на 28 дней, записью практических сведений и дорожным словарем. С. 275.
469
Письмо П. В. Безродного к П. Л. Вакселю от 4 апреля 1914 г. // РГБ. Ф. 123. Ед. хр. 96. Л. 25. Ср. также титулование его консулом в мартовской газете: Сибирь. 1914. № 87. 23 марта. С. 3. В литературе утвердилось мнение, что П. В. Безродный впервые попал в Венецию в 1914 году – это не так, его первые письма из Венеции к тому же Вакселю датированы осенью 1911 года. Федор Густавович Бернштам (1862–1937) – художник, архитектор, участвовавший в работе российского павильона на венецианской биеннале 1914 года.
470
См. с. 482 наст. изд.
471
Кстати сказать, с точки зрения официальных публикаций история венецианского консульства выглядит немного иначе. В 1911 году в справочнике значатся: консул – граф Фоскари (нешт.). Вице-консул (нешт.) – отставной подполковник Гарновский. Конс. агент – Г. Дзедзо (нешт.) (Ежегодник Министерства иностранных дел. 1911. Сорок восьмой год. Пг., 1911. С. 49). В следующем – та же комбинация, только у Гарновского появляется имя и отчество (Павел Павлович; см.: Ежегодник Министерства иностранных дел. 1912. Сорок девятый год. Пг., 1912. С. 50). В 1913-м: консул – прочерк. Вице-консул Гарновский откомандирован в Геную для усиления личного состава генерального консульства (Ежегодник Министерства иностранных дел. 1913. Пятидесятый год. Пг., 1913. С. 53). В 1914-м венецанское консульство, судя по этому источнику, упразднено вовсе, а на Венецию распространено действие генуэзского (ген. консул. А. А. Гагарин): Ежегодник Министерства иностранных дел. 1914. Пятьдесят первый год. Пг., 1914. С. 52. То же продолжается в 1915 и 1916 годах, только Гагарина в Генуе сменяет Н. Ф. Бруннер.
Значительную часть русской диаспоры составляли художники, наиболее заметным среди которых был А. Н. Волков-Муромцев, живший в Венеции с 1880-х годов [472] , причем с 1883-го – в собственном доме, сделавшемся одной из локальных достопримечательностей:
Раз я обратил внимание на маленький изящный дворец.
– Этот палаццо купил русский художник! – указал на него гондольер.
Маленький, видимо обновлявшийся. Вновь пристроены золоченые балконы; громадное окно второго этажа захвачено желтым атласом колоссального занавеса. Оказывается, что здесь поместился бывший профессор одесского университета Волков. Это действительно талант и талант недюжинный. Его акварели создали ему почетное имя в Англии и продаются там по таким высоким ценам, о которых нашему русскому пейзажисту и не мечтать у себя дома. Волков влюблен в Венецию, – и ему удалось у ее солнца похитить
472
См. чрезвычайно удачную его биографию на сайте «Русские в Италии» .
473
Немирович-Данченко В. Лазурный край. СПб., 1896. С. 76–77.
Волков покровительствовал молодым русским художникам, приезжавшим в Венецию. В частности, его расположением пользовался С. Южанин, которого мы много цитировали выше:
Сегодня я встретился с Александром Николаевичем Волковым во дворике бывшего аббатства Св. Георгия. Я делал там рисунок, и он пришел туда работать. Радушно поздоровавшись, он стал расспрашивать, что я делаю в Венеции и как вообще мои дела, попенял, что я не был еще у них. Действительно, я глупо поступил, что не зашел к нему ранее, тем более что меня приглашала его дочь. <…> Дом его стоит на Большом канале, недалеко от церкви Санта Мария делла Салюте. Купил он его полуразрушенным и сам привел в порядок. Гостиная очень интересно обставлена. В ней мы выпили сначала по рюмочке, а затем по стакану чая из самовара, сделанного из венецианского ведра. Он показал мне кое-какие комнаты, но рассматривать подряд было нельзя, так как был уже девятый час вечера, и я направился домой [474] .
474
Володин В. И. Возвращение С. Н. Южанина. Самара, 2009. С. 56–57.
Долгие годы в Венеции жил художник К. П. Степанов:
Мы знали, что в Венеции проживает близкий приятель моего брата Леонтия, очень известный в те времена русский художник К. П. Степанов, однако я не слишком горел к встрече с ним, опасаясь, как бы этот русский знакомый не испортил нам венецианского настроения. Но вот, вбегая как-то по ступеням мостика где-то около San Moise, я нос к носу встречаюсь с другим русским художником – с А. А. Карелиным. Откровенно говоря, я и ему не обрадовался, я не очень доверял «вечному энтузиазму» Андрея Андреевича и его никчемному прожектерству. Но в те декабрьские сумерки, под медленно падающими хлопьями снега, на ступенях венецианского мостика эта удивительная «расейская образина», представшая предо мной в развевающемся плаще, под широкополой, «чисто художественной» шляпой, показалась мне «фантастичной», а всякая фантастика в те времена пленяла меня в сильнейшей степени. Поэтому я не подумал от него улизнуть, а отдался в руки судьбы. И вот оказалось, что Степанов, с которым Карелин видается ежедневно, уже предупрежден из Петербурга о нашем прибытии, что он нас ждет и даже тревожится, почему нас все еще нет. Тут же мы сели в гондолу и поплыли вниз по Канале Гранде к тому несколько запущенному палаццо, рядом с великолепным Palazzo Pezaro, в котором поселился Клавдий Петрович со своей семьей.
Степанов встретил меня как родного и стал даже требовать, чтобы мы к ним перебрались, когда же я решительно отказался, то он настоял, чтобы мы «по крайней мере» к ним приходили обедать, обещая нас кормить самыми отборными и притом чисто венецианскими блюдами. Последнее показалось уж слишком соблазнительным, так как у Клавдия Петровича была заслуженная репутация изысканного гастронома и превосходного повара. Сколько раз я его видел у Леонтия или у бабушки Кавос с бумажным колпаком на голове и повязанного белым фартуком, когда он священнодействовал в кухне, готовя на разные лады макароны или ризотто… [475]
475
Бенуа А. Мои воспоминания: В 5 кн. Книги 4, 5. М., 1980. С. 41.
Ежегодно проводил в Венеции половину года известный пейзажист К. К. Первухин, встреченный там (в компании с Немировичем-Данченко) Ниной Серпинской: «В неизменном синем берете парижских художников (в России тогда еще редком), этот, буквально „одержимый“ Венецией человек каждый год тратил все сбережения на летнее, весеннее или осеннее паломничество в Венецию. Его мягкие, мечтательные акварели передавали Венецию такой, какой она стала теперь, в сумерках своего бытия» [476] . Его же видел в Венеции и Б. Зайцев: «Позже на той же Пьяцце встречали мы художника, приятеля нашего по Москве. Его жизнь в том состояла, что зимой он преподавал в Училище Живописи и Ваяния, жил с женой скромнейше, к лету подкапливал деньжонок и все их проживал в Венеции. Милый человек Константин Константинович Первухин!» [477]
476
Серпинская Н. Флирт с жизнью. М., 2003. С. 73.
477
Зайцев Б. Собрание сочинений. Т. 9. М., 2000. С. 432. Много лет спустя Зайцев в беседе с Немировичем-Данченко вспоминал тот же вечер: «Наша вторая встреча была на Пьяцетте в Венеции, через двадцать лет после первой. Василий Иванович жил на Лидо в „Эксцельсиоре“. Он и эту встречу вспомнил отлично. – И еще пошли ужинать с Первухиным, пили асти, как же не помнить» (Зайцев Б. Собрание сочинений. Т. 11. М., 2001. С. 318).
При этом, конечно, большая часть художественной колонии, особенно из числа лиц, склонных к мизантропии, никак не может быть выявлена без обращения к местным архивам. Среди потенциально восстановимых дезидерат – художница Лаврова, встречу с которой описывает Немирович-Данченко:
– Вы русская?
– Русская. Даже московская, если хотите.
– А мы вас с приятелем принимали за несомненную итальянку. Он только стоял за ваш тициановский тип, а я за оригинал Паоло Веронезе.
– Я также рада вас увидеть… поболтать. Так мало здесь русских встречается!
– Вы здесь давно?
– Три года. Два года я жила во Флоренции и Риме, а этот здесь в Венеции. Учусь. Старинные мастера и южное солнце – великая школа. Ее не заменишь ничем. Тут видны и понятны настоящие краски… [478]
478
Немирович-Данченко В. Лазурный край. СПб., 1896. С. 181.
Еще в меньшей степени поддаются учету лица, проживавшие в Венеции достаточно долго, но на постоянное место жительства не перебиравшиеся: помимо собственных писем или воспоминаний свидетельствовать их присутствие могут только случайные встречи. Так, Б. М. Кустодиев, приехавший в Венецию в 1907 году ради участия в Международной выставке, замечал в письме к жене: «Русских здесь масса – вчера Сергей Дягилев приехал, но я с ним не виделся, так как не особенно его долюбливаю» [479] . Два года спустя на то же изобилие соотечественников жаловался Бакст: «Приехал Дягилев, Фокин с семьей, Нижинский, конечно, Дункан с детьми; русских такая гибель – ни дать ни взять Биарриц!» [480]
479
Письмо от 21 июня 1907 г. // Борис Михайлович Кустодиев. Л., 1967. С. 87. Тема «Дягилев и Венеция», даже в своем практическом аспекте, слишком громоздка, чтобы обсуждать ее здесь, но ср., впрочем, парадоксальное, хотя и неотменяемое суждение: «Вечером попал к Сереже. Он был очень рад меня видеть, полон новых проектов, довольно сумасшедших. Но я не рад тому, что он здесь. Это мучительный человек. Ей-богу, из-за беседы с ним у меня возобновилось расстройство… Он лезет со своими рассказами о победах его <над?> всякими дрянными дилетантами. Я не так возмущен его пороком, сколько его отношением к нему, его купанием в нем, его фанатизмом и совершенно неуместной пошлостью. Его рассказ на эту тему также скучен и противен, как хвастанье какого-нибудь <Г.> Бартельса. Между тем я не удерживаю его – мне хочется все разузнать. Довольно мне вранья и от меня скрываемого. Да и весь Сережа грандиозен, но по существу пошл и пуст. Его восторг от Венеции портит мне впечатление. Что он во всем этом понимает? Вот теперь в утреннем свете все свежо, так божественно весело» (Бенуа А. Н. Дневник. 1908–1916. М., 2011. С. 22–23).
480
Письмо к Л. П. Гриценко-Бакст от 20 августа 1909 г. // Бакст Л. Моя душа открыта. Кн. 2. М., 2012. С. 156. Ср. кстати у Тэффи: «Центральное место Венеции – площадь святого Марка – напоминает русскую гостиную средней руки. Сидят, сплетничают, пьют чай, едят мороженное» (Тэффи. Заметки путевые и непутевые. СПб., 1912. С. 12).
Еще в меньшей степени поддается учету аристократическая ветвь диаспоры, жившая в сословной изоляции от компатриотов. Так, в биографии Волкова упоминается венецианский кружок княгини Долгоруковой, князь Лев Гагарин, князь Четвертинский и многие другие люди, среди которых единственное хорошо знакомое историкам литературы лицо – баронесса В. Икскуль фон Гильденбандт [481] .
Одно из последних пополнений этой компании – и одновременно, кажется, последний рейс из исторической России в Венецию – случилось поздней зимой 1920 года, когда из сопротивлявшегося, но готового пасть перед большевиками Новороссийска вышел итальянский пароход «Семирамида» с небольшой группой беглецов на борту. Среди них была балерина М. Кшесинская, подробно описавшая это долгое плавание – через Константинополь и Пирей – и его благополучное завершение:
481
См. о ней: Бокова В. Баронесса Икскуль // Лица: Биографический альманах. Вып. 4. М.; СПб., 1994. С. 95–123.