Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972
Шрифт:
Впрочем, чопорность нравов и особенно костюмов ломалась в первую четверть века прямо на глазах – уже для детей Леонида Андреева, заехавших сюда на несколько часов во время своей стремительной венецианской вылазки, бывшие вольности смотрелись полным анахронизмом:
Мы здорово похохотали там над нелепыми фигурами купающихся иностранцев. По тогдашней моде дамы были застегнуты до самого горла в купальники с длинными рукавами и со штанами, спускавшимися ниже колен. На головах у них были шляпки, обуты в резиновые туфли. Какое удовольствие, спрашивается, недоумевали мы, могли они получить от купанья в таком наряде? Но они жеманно вскрикивали, делая вид, что напуганы крошечными волнами мелкого залива, и кавалеры в таких же закрытых купальниках успокаивали их [435] .
435
Андреева В. Эхо прошедшего. М., 1986. С. 246–247.
Помимо описанных фасонов для дам были допустимы туники свободного покроя; для детей – обтягивающее трико. При необходимости купальный костюм можно было взять напрокат здесь же (что отдельно возмущало героиню позапрошлого абзаца: «Она ведь не наденет чужой купальный костюм, еще вчера прилипавший Бог знает к чьему грешному телу… Она воспитана чистоплотной!» [436] ). После купания переодевались в халаты в отдельных кабинках, где оставляли мокрые костюмы. Служители смотрели за тем, чтобы в кабинках был запас горячей воды и чистых полотенец; они же уносили мокрое на просушку. На пляже стояли кресла, в которых было положено сидеть на солнце, почитывая газету или утешаясь беседой.
436
Луговой
30
Если остров Лидо казался самой западной границей венецианских экскурсантов, то наиболее восточной был, вероятно, мост Риальто: по крайней мере, подавляющее большинство возможных достопримечательностей находилось в этих пределах. Так, уже известная нам образцовая путешественница М. А. Пожарова в тщательном реестре посещенных мест упоминает:
Венеция.
Академия искусств – 2 р<аза>
Церкви: Фрари, С. Джиованни и Паоло, Мария делла Салюта, С. Рокко, С. Джордже Маджоре, С. Сальваторе – по 1 р.
Собор Св. Марка – несколько раз
С. Мария Формоза – 1 р.
Scuola di S. Rocca – 1 р.
Остров Лидо и море – 3 р.
Публичный сад – 1 р.
Дворец дожей – 1 р.
Палаццо Рецоннико – 1 р.
Слушала серенады вечером, в гондоле – 3 р.
Арсенал – 1 р.
Фабрики венец<ианского> стекла и мозаики – 2 р.
Несколько раз каталась днем по Большому каналу в гондоле – и неск<олько> раз на пароходе [437] .
437
ИРЛИ. Ф. 376. Ед. хр. 217. Л. 83 об.
Надо сказать, что набор этот – весьма редкий по полноте: большинство известных нам путешественников ограничивались лишь частью перечисленных здесь мест. С другой стороны, взгляд наш поневоле ограничен, а методика ущербна априори – не каждый бывавший в Венеции вел записки или отправлял письма; среди последних сохранилась катастрофически малая часть, да и сбереженные разысканы далеко не полностью: примерно понимая лакуны, мы можем попробовать заполнить их по иным источникам, но что делать с теми дезидератами, существование которых мы не в силах и вообразить? Таким образом, получается, что направления нашего исторического путеводителя рабски зависят не просто от состояния документальной базы, сложившегося в результате серии случайностей (это очевидно), и не только пропорциональны нашей радивости в их разысканиях – но еще и от того, что показалось нынешним нашим респондентам достойным упоминания. Сведенные вместе свидетельства включают порой единичные факты, которые мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть: так, Немирович-Данченко (цепкому взгляду которого мы много чем обязаны) упоминает в одном месте о распространенной у обитателей непарадных венецианских кварталов моде на крашеных собак и кошек и возникшей в связи с этим удивительной профессии: «В Италии у простонародья вы иногда видите совсем необыкновенную зеленую собаку с красной головой и желтым хвостом. Обладатель этой драгоценности заплатил меццолиру за удовольствие обладать подобным чудом природы» [438] . Ни в одном другом источнике подобного не встречалось – но стоит ли списать этот тавтологично яркий образ исключительно на фантазию романиста? Касаясь поневоле исключительно общих мест, мы стараемся соблюсти если не фасеточность, то хотя бы стереоскопию взгляда… впрочем, в случае крайней точки этой главы, моста Риальто, предосторожность эта излишня, ибо его упоминают почти все – и с неизменным разочарованием.
438
Немирович-Данченко В. Лазурный край. СПб., 1896. С. 151.
Знаменитый мост Риальто, пересекающий канал приблизительно на половине его протяжения, производит впечатление довольно жалкое; когда вы к нему подъезжаете, то у вас невольно возникает вопрос: «Так это-то ponte de Rialto!?» К сожалению, это «он» и есть. Хотя в описании и сказано, что он удивительно прочно построен и что под его устоями вбито до двенадцати тысяч свай, но это все-таки мало располагает вас в пользу моста, про который сочинено столько всяких анекдотов. Место это имеет интерес в другом смысле. Риальто место торговое, и здесь, в особенности по утрам, толпится простой народ [439] .
439
Бежецкий А. Н. Медвежьи углы. Под небом голубым. С. 305.
Впрочем, именно магазины Риальто вызвали особенную неприязнь у следующего оратора: «Я сравнивал их с нашими московскими пассажами, это не лавки, а жалкие лавчонки, наполненные всевозможным хламом; только и оригинальны венецианские безделушки из стеклянной мозаики, золотые ажурные вещи, деревянные изделия, зеркала и кружева <…>» [440] .
Чрезвычайно характерный диалог передает Б. Н. Ширяев, попавший в Венецию в конце 1944 года:
– Правильно! Я его сразу по открытке узнал… Только на ней он как-то изящнее выглядел. – Риальто! – гордо указывает на горбатый мост гондольер.
– Ах, как же это? – грустно изумляется жена. – Там, кажется, базар? Какое же это Риальто? Тетя Клодя всегда пела…
«Я в Риальто спешу до заката. Отвези гондольер молодой…»и вдруг базар… А я думала… [441]
440
Путешествие по Юго-Западной Европе Ж. Альфреда. Путевые заметки. С. 76.
441
Ширяев Б. Ди-Пи в Италии. Записки продавца кукол. СПб., 2007. С. 38.
Обманутые ожидания, заключающиеся в недостаточно поэтичном виде очередной достопримечательности, – меньшая из претензий, предъявлявшихся к городу взыскательными туристами. Среди наиболее распространенных жалоб (список не только не является исчерпывающим, но, по сути, едва начат) – антисанитария в каналах («Сыростью и илом несет из обмелевшего в час отлива канала. По его усеянному консервными банками, обнаженному дну, бегают здоровенные рыжие крысы» [442] ; «В грязных каналах плывет всякий сор; грязноватые италианцы с растерзанной грудью, в проломленных шляпах, загородили канал нагруженными барками; громко бранятся; кухарка из окон палаццо ведро за ведром выливает; ручей мутнопенных помой протекает на зелени слизью и блесками радужных пятен <…>» [443] ), недостаточная презентабельность гондольеров («А насчет поцелуя, – тип, хоть и в живописном костюме, но от которого пахнет чесноком… Вряд ли соблазнительно для „молодой синьоры“» [444] ), неожиданные трансъевропейские аллюзии («В Венеции в первые моменты было разочарование: закопченный, грязный вокзал и неожиданный маленький пароходик, вроде тех – „легкого финляндского пароходства“, которые бегали у нас по Фонтанке, а я хотел видеть одни гондолы» [445] ), недостаточная механизация производства («Венецианские кружевные фабрики – тоже мелкие, кустарного типа мастерские, в роде наших вологодских или пензенских» [446] ), невыносимые запахи («Как пикантно воняет где-нибудь в узенькой уличке прелыми фруктами, оливою, просто хорошо засохшим говном <…>» [447] ; «Особенно плохое воспоминание оставила в нас „царица Адриатики“ – Венеция. Узкие, кривые улицы, грязь в отелях и на тротуарах, вонь от каналов – настолько сильная, что обедать противно» [448] ; «<…> …в Венеции архитектура ничего себе… только воня-я-ет! – И сморщил нос пресмешным образом» [449] ; «Дома здесь были со следами плесени, в воздухе „висел“ запах застойной воды и нечистот, выливаемых в те же каналы, и на фоне этого – лишенные солнца, бледные рахитичные дети» [450] ; «В этом странном городе, вероятно, плохо решен возрос с канализацией.
442
Там же. С. 39.
443
Белый А. Офейра. Путевые заметки. Ч. 1. С. 23.
444
Страхова С. Венеция // Журнал Содружества (Выборг). 1937. № 6. С. 9.
445
Добужинский М. Воспоминания. М., 1987. С. 167.
446
Экскурсант. Бегом по Западной Европе (Путевые впечатления) // Русские учителя за границей. Год первый. М., 1910. С. 132.
447
Письмо Л. Бакста к А. Н. Бенуа от 18 июля 1909 г. – Лев Бакст. Письма из Венеции. Публ. Ю. Демиденко // Русско-итальянский архив VII. Салерно, 2011. С. 105.
448
Экскурсант. Бегом по Западной Европе (Путевые впечатления) // Русские учителя за границей. Год первый. М., 1910. С. 132.
449
Реплика С. Есенина, переданная А. Мариенгофом: Мариенгоф А. Собрание сочинений в трех томах. Т. 2. Кн. 1. М., 2013. С. 618.
450
Слова А. Р. Беляева, переданные его дочерью: Беляева С. А. Семейная сага фантаста Беляева. М., 2014. С. 34–35.
451
Андреева В. Эхо прошедшего. М., 1986. С. 244.
452
Новоселов Ю. Венеция. <СПб., 1907.> С. 8.
453
Брюсов В. Венеция (От нашего корреспондента) // Русский листок. 1902. № 149. 2 июня. С. 3 (подп.: Аврелий).
454
Бежецкий А. Н. Медвежьи углы. Под небом голубым. С. 264.
455
Конопницкая М. Сочинения: В 4 т. Т. 4. М., 1959. С. 174.
Собственно, большинство венецианских разочарований (общее число которых не поддается учету) связано было с болезненным несоответствием между предварительным впечатлением от города и его реальным обликом, данным в ощущениях. Сила этого несоответствия особенно усугублялась цельностью ожиданий, порождать которые Венеция способна была сильнее любого другого европейского города (за исключением, может быть, Парижа). Об этом писал в некрологической по форме заметке, посвященной первым австрийским бомбардировкам Венеции, журналист С. В. Потресов, более известный под псевдонимом Яблоновский:
Нужно было, чтобы на земном шаре был уголок, где люди не живут, а грезят; не трудятся, а отдыхают от трудов, забот, печалей и болезней; не ссорятся и – еще меньше – дерутся, а проводят свои дни в радостном, беззаботном веселье, шумном, но так успокоительно действующем на нервы.
И чтобы существовал такой уголок, Господь Бог создал Венецию, город-сказку, город-сон, город – одно великое произведение искусства. <…>
Венеция! Мы рождаемся с любовью к тебе, таинственная, манящая, может быть, действительно существующая, может быть, только приснившаяся человечеству в самую счастливую минуту. <…>
Из какого бы уголка земного шара ни отправлялся в нее путешественник, – он отправлялся в свою собственную страну [456] .
456
Яблоновский С. Венеция // Русское слово. 1915. № 113. 19 мая. С. 4. Сходные мысли по поводу австрийских бомбардировок высказывала М. С. Шагинян: «Ни одно из событий последних полутора лет не выставляет так ясно нелепости войны, как это. И вовсе не потому, что Венеция несравненна, единственна, гениальна; не потому, что рука не поднимается на такую красоту, – а потому, что Венеция уже общечеловечна, она не принадлежит никому и принадлежит всем» (Шагинян М. Венеция под бомбами // Баку. 1915. № 256. 15 ноября. С. 5). Ср. также ее краткие воспоминания о Венеции в 1914 году: Шагинян М. Человек и время. История человеческого становления. М., 1982. С. 459.
31
К моменту, когда были написаны эти проницательные строки, туристический поток в Венецию обмелел почти полностью. Собственно говоря, эвакуация российских граждан, застигнутых войной, началась в последние дни июля 1914-го – и основную трудность представляли пять групп экскурсий народных учителей, бывшие в этот момент в Италии:
Кроме двух экскурсантских групп в Риме, в моем ведении еще одна в Неаполе, одна во Флоренции и одна сегодня приезжает в Венецию, – всего двести пятьдесят русских граждан, которых мобилизация и война может задержать за границей. Надо им это объяснить, надо огорчить их вестью, что кровные деньги, скопленные ими на поездку за границу, наполовину пропали, так как необходимо немедленно собираться домой. Но как я их отправлю? Чеки и аккредитивы уже недействительны, в собственных их тощих карманах не наскребется и на выезд, а обычный путь возврата лежит через Берлин. Как я пошлю их в Германию, которая завтра может оказаться в войне с Россией? Главное, – чтобы не было паники и чтобы последние дни и часы их пребывания в «стране сказки» не омрачились тревогой. С небольшой эстрады читаю им телеграммы и даю разъяснения: «пока ничего особенно страшного нет, Россия в войну не втянута». Сам уверен, что это случится не сегодня – завтра.
С руководителями условились: показать экскурсантам как можно больше, отвлечь их от беспокойных мыслей. Днем позже – телеграфный приказ по частям: всех спешно направить в Венецию, откуда есть пароходы на Константинополь и Одессу. Мой помощник, студент, летит в Берлин – вывезти экскурсантов в Италию, которая в войну пока, конечно, не ввяжется. Найти в Швейцарии и доставить сюда же тамошние группы, – они у нас по всей Европе. Венеция. Два отеля набиты русскими. По памяти о прежних годах, – кредит имеем неограниченный; шесть лет русские учительские экскурсии разъезжают по Италии, к ним привыкли. Вступаю на авантюрную дорогу, – нужно спасать соотечественников. Банки по аккредитивам не платят, в кармане ни копейки, – и все-таки иду в пароходное бюро, приодевшись получше, приняв вид самый независимый. – Когда идет «Сардиния»? – Через пять дней. – Сколько пассажирских мест? Прекрасно, оставьте за мной все места второго и третьего класса. Почтительное внимание! – Нужен залог? Или вам достаточно консульского заверения? Знаю, что плата золотом. С венецианским консулом договорились: в такой момент он не может отказать в гарантии, но, конечно, в долг, с тем, что экскурсанты заплатят по приезде на родину. Это отмечается в паспортах. Но половину платы за проезд я должен достать сам, то есть внести несколько тысяч рублей золотом. Произношу горячие речи, убеждаю тех, у кого есть деньги, вносить в «фонд отъезда». Кто посостоятельнее, – дают, но много бедноты, не имеющей ничего. Собрав, что можно, объявляю, что поедут либо все, либо никто; нельзя оставлять в чужой земле товарищей по экскурсиям. Убеждаю двое суток, – и, наконец, вычерпаны все деньги из всех кошельков. Старосты собирают, подсчитывают, записывают. С консульским обеспечением – хватает для уплаты за весь пароход. Теперь уже уверенно прошу оставить за мной и все места на следующий рейс – пароход «Сицилия». В Венеции мы все заметны: иностранцы успели выехать, маячат на площади только русские. Ко мне подбегают какие-то дамы в туалетах, показывают аккредитивы и бриллианты, умоляют дать им место на палубе парохода. Но палуба и так будет занята нашими. С бриллиантами можно и подождать развития событий, – и приходится всем отказывать. Помню отъезд – и страшный и трогательный. Слова, слезы и прощальные приветствия [457] .
457
Осоргин М. Заметки старого книгоеда. Воспоминания. М., 2007. С. 543–545.