Венский кружок. Возникновение неопозитивизма.

Крафт Виктор

Однако обычно философия очень мало занимается чисто формальными вопросами символических систем. Большей частью, особенно при обсуждении оснований конкретных наук, ее вопросы относятся к мнимым объектам — пространству, времени, вещи, числу... Однако, по сути дела, они направлены на понятия, предложения, теории и их логический характер. Это квазисинтаксические вопросы. Философия есть логика науки, а логика науки есть синтаксис научного языка. Все ее вопросы при точной формулировке можно поставить как синтаксические вопросы. Поэтому Карнап полагал, что очень многие философские вопросы, которые считаются вопросами об объектах лишь вследствие содержательного способа речи, но фактически являются квазисинтаксическими, можно прояснить благодаря их переводу в формальный способ речи. Так, в спорах об основаниях математики можно устранить противоположность формалистского и логицистского истолкований чисел. Одни определяют числа как классы классов вещей, другие — как самостоятельный, исходный вид предметов. При формальном подходе эти противоположные истолкования говорят просто следующее: согласно одному, обозначения чисел являются обозначениями классов второй ступени; согласно другому, обозначения чисел являются выражениями нулевой ступени. И спор разрешается

тем, что систему арифметики можно строить как на основе первого, так и на основе второго определения (S. 227). Предложение Витгенштейна «Мир есть совокупность фактов, а не вещей» также становится яснее, если перевести его в соответствующее синтаксическое предложение: наука есть система предложений, а не имен (S. 230).

Философские вопросы часто включают в себя «общие слова» и говорят о видах предметов. Порой это стимулирует постановку псевдовопросов о сущности этих видов предметов — сущности чисел, времени, универсалий и т.п. Такие псевдовопросы не возникают, если вместо общих слов используют соответствующие синтаксические выражения (числительные, временные координаты, предикаты). Благодаря переводу в предложения, говорящие об обозначениях, противоречия и бессмысленность становятся явными. Высказывания о «невыразимом», которые вслед за Витгенштейном принимал и Венский кружок, оказываются утверждениями о том, что существуют невысказанные предметы и положения дел, т. е. существуют обозначения предметов, которые нельзя обозначить, и высказывания о таких положениях дел, которые нельзя описать. Таким образом, они оказываются внутренне противоречивыми.

«В любой области науки можно высказываться либо с помощью предложений этой области, либо о предложениях этой области»¹³⁰. Подлинными предложениями являются либо объектные предложения, либо синтаксические предложения. Однако они не разделены на особые области, как разделены конкретные науки и логика науки, но вместе присутствуют в конкретных науках. И те, и другие нужны там, где речь идет как об объектах, так и о понятиях и предложениях, а также о логических отношениях. То же самое верно и для логики науки, если к синтаксическим исследованиям добавляется еще обсуждение психологических, социологических и исторических обстоятельств использования языка. Когда логика науки обращается к конкретным наукам, то к их исследованиям добавляется еще анализ логико-синтаксических связей¹³¹.

Однако это определение философии, которое сводит ее к предложениям о синтаксисе, т. е. о «последовательности и (синтаксическом) виде знаков языковых выражений», является слишком узким. Карнап сам согласился с этим. Задачу философии он теперь расширяет до «семиотического» (не путать с «семантическим») анализа языка науки и теоретических частей повседневного языка. «Семиотика» включает в себя анализ языка в трех направлениях: в отношении употребления языка, т. е. в прагматическом отношении, затем в отношении значения языковых знаков, в семантическом отношении, наконец, в отношении связи знаков без учета их значения, т. е. в синтаксическом отношении. В философии обычно взаимосвязаны все три направления исследований. В теории познания и философии науки (в философии естествознания, в основаниях математики) речь идет о приобретении выраженного в языке знания посредством восприятия, сравнения, подтверждения. В общем, такие исследования относятся к прагматике. Это психологические, социологические, исторические, т. е. эмпирические, исследования. В то же время здесь идет речь и о логическом анализе. Если принимают во внимание значение языковых выражений, то переходят в область семантики. И когда исследования осуществляются чисто формальным способом и выражаются в исчислении, они принадлежат сфере синтаксиса¹³².

Но в таком случае теперь уже нельзя говорить, что философия прежде всего имеет дело с квазисинтаксическими предложениями и что благодаря их переводу в чисто синтаксические предложения проблемы разрешаются или, по крайней мере, проясняются, о чем Карнап так много говорил в «Логическом синтаксисе языка». Если квазисинтаксические предложения не являются чисто семантическими, то тогда они представляют собой квазилогические предложения. Последние сначала должны формулироваться как семантические преложе-ния и только после этого могут быть формализованы. При этом нельзя обойтись без обращения к значению, к связи с предметами. С помощью одного синтаксиса, посредством анализа только отношений между знаками, посредством перехода от содержательного к формальному способу речи нельзя, в общем, сделать проблемы более ясными.

Теперь языковые формулировки в значительной мере зависят оттого, в какой мере прояснены предметные связи. Если знаменитое высказывание Кронекера о натуральных и других числах (см. выше, с. 101 — 102) становится более ясным благодаря его переводу в предложение, говорящее о разнице между исходными и определяемыми знаками, то это обусловлено также тем обстоятельством, что Вейер-штрасс и Мирей доказали сводимость всех чисел к натуральным числам. Что же касается заявленного преимущества формального способа речи по сравнению с содержательным, т. е. синтаксического по сравнению с семантическим, то здесь оказывается справедливой критика Миллем «известного афоризма Кондильяка, согласно которому наука есть не что иное или почти не что иное, как язык, из которого мы черпаем новые названия для одного и того же способа открытия природы и свойств вещей; напротив, верно то, что нельзя найти правильных наименований, если не знать природы и свойств вещей. Нужно ли говорить, что никакие мыслимые манипуляции с именами не способны дать ни малейшего знания о вещах и что с помощью имен мы можем получить лишь то знание, которое у нас уже было?»¹³³. То же говорит и сам Карнап¹³⁴: «Синтаксическое преобразование определенных элементов языка науки опирается, конечно, на свободно избираемые постулаты. Но такие постулаты могут оказаться плодотворными лишь тогда, когда они опираются на эмпирические результаты конкретного научного исследования». Во всяком случае, постулаты, касающиеся исходных знаков, посредством которых могут быть определены другие знаки, предназначены для такого синтаксического преобразования (хотя

в математике и не идет речь об эмпирических результатах).

Но в качестве квазисинтаксических Карнап рассматривает также разнообразные предложения, не обладающие собственным смыслом, как, скажем, синтаксические предложения, говорящие об отношениях обозначений. Для квазисинтаксического предложения его формулировке в формальном способе речи сопоставляется его формулировка в содержательном способе речи, которая и образует его собственный смысл¹³⁵. Так, предложение «Каждый звук обладает определенной высотой» само по себе не означает: «Каждое обозначение звука содержит обозначение его высоты»¹³⁶ или предложение «К изначально данному относятся воспринимаемые качества, например цвета, запахи и тому подобное» не равнозначно синтаксическому предложению: «К исходным дескриптивным знакам относятся знаки ощущений, например обозначения цветов, запахов и тому подобного»¹³⁷. Здесь просто к высказываниям о предметах добавляются высказывания об их обозначениях. Они не образуют действительного смысла первых, но вносят изменения в смысл предложений, говорят нечто иное: говорят не о предметах, а об их обозначениях. Предложения «Луна есть вещь», «Пять есть число» что-то говорят о классах предметов; напротив, «‘Луна’ есть название вещи», «‘Пять’ есть числительное» говорят о соответствующих обозначениях. Ясно, что когда от содержательного способа речи переходят к формальному, предметные проблемы исчезают¹³⁸ — не потому, что оказываются псевдопроблемами, а потому, что их оставляют в стороне. Конечно, если говорить не о числах, а о числительных, то не возникнет никаких вопросов по поводу того, что такое числа. Однако они появляются при семантическом рассмотрении, когда спрашивают о том, что обозначают числительные. Предложение «Числа есть классы классов вещей» Карнап в «Логическом синтаксисе языка» рассматривал как квазисинтаксическое предложение, смысл которого выражается в синтаксическом предложении: «Числительные являются обозначениями классов 2-й ступени»¹³⁹. Однако большая работа, проделанная Фреге и Расселом, была бы излишней, если бы здесь видели только языковой постулат, отличный от постулата: «Числительные являются выражениями нулевой ступени»¹⁴⁰. Как сам Карнап предостерегал против «беспечного» употребления слова «бессмысленный»¹⁴¹, так нужно предостеречь и против беспечного употребления слова «псевдопроблема». Слишком просто объявить неудобные вопросы бессмысленными или псевдопроблемами за счет того, чтобы от рассмотрения предметов перейти к рассмотрению их обозначений, т. е. чего-то совершенного иного.

С признанием исключительности синтаксической и исключением семантической точки зрения связано то, что в своем раннем понимании языка Карнап и отчасти Венский кружок оправдывали наиболее радикальную форму номинализма — вокализм. Вновь и вновь появлялись формулировки, говорящие о том, что понятия и высказывания представляют собой лишь обозначения, а их значение оставалось без рассмотрения. Например, «Имя физического объекта (например, слово ‘луна’) сводимо к предикатам чувственно данного» ¹⁴².

Имя — слово — вообще нельзя свести, это можно сделать только в отношении понятия.

Этот вокализм обнаруживается прежде всего в истолковании логики и математики. И та, и другая «состоят только из конвенциональных постулатов, задающих употребление знаков. Поэтому знаки логики и математики не обозначают предметов, а служат лишь для символического представления этих постулатов»¹⁴³. «‘5 + 7 = 12’ вовсе не является высказыванием, это правило, позволяющее нам преобразовывать предложение со знаком 5 + 7 в эквивалентное предложение, содержащее знак 12. Это — правило об употреблении знаков»¹⁴⁴. «Арифметические предложения составляются из знаков такого-то рода таким-то образом; они представляют собой те или иные правила преобразования». «При использовании формального способа речи говорят не о ‘числах’, а только о ‘знаках чисел’, устраняя псевдовопрос» о том, чем являются числа в качестве предметов¹⁴⁵. Математика занимается только тем способом, «которым мы хотим говорить о предметах»¹⁴⁶, т. е. только языком. В соответствии с этим числа есть не что иное, как знаки чисел и числительные, которые обозначают только правила своего собственного употребления. Это относится только к чисто формалистическому построению математики, но не к логицизму и интуиционизму. Предложения логики и математики после их формализации представляют собой только последовательности значков, исчисление. Однако наряду с исчислением имеется также семантическая система, о чем ясно сказал Карнап. Несомненно, логика и математика не занимаются фактами действительности, однако отсюда не следует, что они относятся только к знакам. Их знаки имеют некоторое значение, что-то обозначают. Некоторое число, например 3, представляет собой не просто знак числа или числительное, оно обозначает определенный набор единиц: 1 + 1 + 1, взятый как целое. Поэтому высказывание о числе нельзя заменить высказыванием о числительном. Поэтому то, о чем говорит высказывание «Пять есть число», не выражается высказыванием «‘Пять’ есть числительное».

В формализованной логистике логика также имеет дело только с голыми знаками. Но формулировки ее правил опираются на собственное значение логических констант. Таблицы истинности соответствуют значениям пропозициональных связок («и», «или» и т.д.). Эти значения можно определить либо с помощью определенных взаимосвязей истинностных значений, либо их можно задать как исходные при формулировке функций истинности.

Однако все эти возражения относятся к уже преодоленной точке зрения. В своих новых работах Карнап отказался от одностороннего синтаксического рассмотрения и полностью принял семантический подход. В одном из дополнений к работе «Введение в семантику» (S. 2460 он сам указал на изменения, которые претерпела позиция «Логического синтаксиса языка», и отказался от ограничения философии синтаксисом языка науки.